Женечка водки не пил, только обжигал губы. Он видел, что и Кира отставляет стопки почти нетронутыми. На столе возле каждого прибора, как возле шахматных досок в разгар сеанса одновременной игры, скопилось немало этих стеклянных пешек, и у негодяйчика возникло отчетливое ощущение, что это он играет один против всех. Пора было как-то выходить из порочной логики мотылевской попойки. Встретившись взглядом с бегающими, почти неуловимыми глазами официанта, Женечка подозвал его энергичным перебором пальцев и ткнул указательным в карту вин, где, несмотря на стремную масть ресторана, обнаружил «Кот-Роти Ла Ландон» урожая две тысячи девятого года.
Через небольшое время официант торжественно вернулся, держа вино, точно наследного младенца, в белоснежной пеленке. Женечка важно понюхал темную, будто чернилами испачканную пробку, после чего официант, низко склонившись и обдав негодяйчика теплым картофельным запахом своей припомаженной головы, налил немного, как положено, в зардевшийся бокал. Вкус оказался правильный, черничный и немного сапожный. Благородному вину следовало подышать, но Женечка не мог ждать час. Гладкие, словно наслюненные, бровки официанта полезли на лоб, но, повинуясь властному жесту клиента, он наполнил бокал, безучастно стоявший перед Кирой, а затем и Женечкин. На столе словно зажглись две темно-алые лампы. Кира, оторвавшись от полупьяного, уже врастяжку, разговора, завороженно глядела на густые винные отблески, на отражение бокала на ткани. Остальные за столом тоже замолкали один за другим, иные на полуслове, с тяжелым каплющим куском на вилке. Тогда Женечка великодушно обвел рукой присутствующих, и смирившийся с варварством официант разлил прекрасное вино на всех.
«У меня тост, — объявил Женечка, не очень ловко поднимаясь на затекшие ноги, в неравной борьбе с упершимся стулом. — Я хочу выпить за самую прекрасную даму в нашем, если можно так выразиться, дружеском кругу. За наш свет в окошке. За удивительную женщину, которая сумела, так сказать, преодолеть и стольких сплотить… Кира, ты живое воплощение Добра с большой буквы! За твое здоровье и с Рождеством!» С этими словами Женечка многозначительно соприкоснулся с Кириным бокалом, который отозвался неожиданным басовитым гудением, и крупными глотками впитал шершавый черный вкус, так и не раскрывшийся в дегтярно-ягодный букет.
Затем Женечка вытащил из кармана, немножко с подкладкой, угревшуюся на теле ювелирную коробочку. Аквамарины брызнули граненым светом, а такая вспышка, Женечка знал по опыту, всегда вызывает ответную вспышку на лице женщины. Та бледная зыбь, что прошла по смягчившимся Кириным чертам, была лишь слабым подобием ожидаемого эффекта, но Женечка и этим был доволен. «Надо же, как пафосно», — послышался с дальнего конца стола язвительный голос с мокрой хрипотцой. Только теперь Женечка сообразил, что в компании имелись еще две, малозаметные на фоне Киры, представительницы прекрасного пола. Та, что не выдержала и высказалась, была какая-то мосгордумовская чиновница, крупная, с толстым затылком и стрижкой ежом. Другая пока что пряталась за соседями и вообще всегда устраивалась так, что заметны были только длинный бескровный нос да кончики пальцев, тихо шевелившихся в длинных вялых рукавах. «Да, Жека, ты, по ходу, неправ, — рассудительно произнес Мотылев. — Мы все очень любим нашу прекрасную Киру, не ты один. Но сегодня общий праздник, и уж если поднимать торжественный тост, то за всех присутствующих дам». «А кстати, господа, мы только что угостились красненьким по девятьсот евро бутылка», — сообщил тенорком сидевший справа от Мотылева очень юный бородач, у которого на лацкане пиджака рдел какой-то официальный, знаменующий достижения, значок. «Ну, ваш Жека и крут!» — воскликнул тот, рыжий и спортивный, с мимозными веснушками. «Особенно когда стоит на лыжах», — тоном паиньки-ябеды произнесла девица с бескровным носом, и все за столом грохнули.
«Вы что, с ума посходили все?! — Кира так стукнула ладошкой по столу, что стол зазвенел, будто цыганский бубен. — Жека мой гость! Женечка, милый, спасибо тебе за сережки, мне очень понравилось, у меня никогда таких красивых не было, — обратилась она к негодяйчику, трясущимися пальцами продевая в уши дрожащие аквамарины. — А у меня тоже есть для тебя подарок! — с этими словами она протянула негодяйчику обклеенную золотом коробку. — С Рождеством тебя и с днем рождения!»
День рождения негодяйчика прошел еще в апреле, когда он и Кира даже не были знакомы. Но все равно было приятно. С большим достоинством Женечка распустил атласный подарочный бантик. В коробке обнаружился пятый айфон — давно не новинка, Женечка такой год как имел и нацелился, как только появится в продаже, на шестую модель. Но лишний дивайс деловому человеку не помешает в любом случае. Кира смотрела на Женечку, деловито разбиравшего гарнитуру и зарядку, почему-то с улыбкой боли. Женечке мучительно хотелось поцеловать ее прямо в блеклый, болезненный рот, но он понимал, что при всех это невозможно.
«Давай, действуй», — скомандовал себе негодяйчик через небольшое время, ознаменованное тем, что принесли и разрезали напудренный, прыщущий горячим вареньем сладкий пирог. «Душно здесь, — прошептал он в Кирино жаркое ухо. — Не хочешь выйти на воздух? У меня к тебе очень, очень серьезный разговор». «Женечка, милый, не сейчас», — тоже шепотом ответила Кира, отклоняя лицо. Негодяйчик помолчал, глядя, как балалаечники, отрясывая на себе взмокшие атласные рубахи, снова тянутся на сцену. «Тогда я один подышу, скоро вернусь», — сказал он, нащупывая в брюках твердый, отпечатавшийся на заднице, пока сидел, гардеробный номерок.
Снаружи было морозно, снег не шел, но в воздухе мелькали железные искры. Сергей Аркадьевич наставлял негодяйчика в трудных ситуациях думать; это он и стал делать, рассеянно глядя на горы, по большей части состоявшие из угловатого мрака, на теплые желтые окна, на мерцавшие тут и там цветные одуваны пухлого салюта.
Сейчас, он понимал, делать предложение практически бесполезно. Лучшая женщина тусовки никогда не свяжется с мужчиной, которого ее тусовка держит за лузера. Женщины очень внушаемы, уж такие они, их не изменишь. Главный вопрос: почему? Съемочная мотылевская тусовка очень уважала Женечку в Москве, да и сам Кирин агент вел себя совершенно иначе: первым бежал подавать руку, хлопал по плечу, всячески хвалил. Ревность — вряд ли, ведь и дома всем было видно, что Кира к Женечке неравнодушна. Может быть, агент беспокоится за свои доходы? Что ж, он правильно беспокоится, Женечка скоро наведет порядок. Но Мотылев ничего не может знать наверняка, даже Кира еще не в курсе насчет ближайшего будущего.
Вдруг прямо над Женечкой крякнуло кем-то открытое окно, легкий брусок снега свалился с карниза и рассыпался в воздухе, оросив лицо негодяйчика подобием холодной, в медицинском спирту смоченной марли. Одновременно Женечке померещилось, что подарок, преподнесенный Кирой, был ею приготовлен для кого-то другого. Негодяйчик тряхнул головой и вытер лицо волосатым шарфом. Фантазии недопустимы, если речь идет о вещах серьезных. Чем отличается это горное местечко от Москвы? Тем, что здесь все на деревяшках. Да, Женечка кататься не умеет и даже не собирался учиться. Но по логике выходит, что катание и есть тот признак, по которому здесь отделяют уважаемого человека от неуважаемого. Глупость, глупость, полная ерунда, ведь ни для кого в тусовке деревяшки не бизнес. И тем не менее. Тот же Мотылев, следует признать, весьма элегантно виляет по склону, хотя тормозит грубо, как бульдозер. Сырую чиновницу негодяйчик на лыжах не видел, но вспомнил внезапно, как она, знакомясь, вкрадчиво пожимая и щупая Женечкину руку, отрекомендовалась с интимной хрипотцой: «Кандидат в мастера спорта». Розовый юнец с шелковой бородой самоутверждался тем, что прыгал с трамплинов: подлетал с аккуратной, вроде педали, искусственной горки и кувыркался в воздухе юрким крестиком, а потом где-то внизу благополучно, на обе лыжи, хлопался. Что касается рыжего, то он вообще скакал на своих деревяшках по скалам, прямо по раскрошенным зубьям с белыми пломбами каменного снега.
И вот выходило, что Женечка был неправ — ну или не совсем прав. Ему сразу следовало взглянуть на происходящее вокруг как на бизнес — причем на очень хороший бизнес. Во всяком правильном бизнесе продаваемый товар на две трети состоит из иллюзии, в которую необычайно выгодно инвестировать. Теперь негодяйчик знал, как ему поступить. Решительным шагом возвратившись в ресторан, сбросив дубленку прямо с плеч на пухлые руки гардеробщицы в картонном кокошнике, он прямо проследовал к невесте. «Я насчет нашего разговора, — произнес Женечка, хозяйски приобнимая Киру за шелковое теплое плечо. — Ты права, сегодня неудобно, тогда давай завтра, прямо с утра. Возле канатки, где шезлонги, в десять, договорились?» Не поднимая глаз на негодяйчика, Кира медленно кивнула.
Наутро в оглушенном, немножко замусоренном поселке стояла та просторная, пустая тишина, какая бывает во всяком месте после общенародного загульного праздника. Поглощенный мыслями о плане и о Кире, Женечка, пожалуй, слишком рано надел деревяшки, к ним прицепились мерзлые, скрежещущие кудри серпантина, так что пришлось все снова снять и распутать.
Та иллюзия, что продавалась здесь вместе с лыжами, инструкторами и штруделями, называлась — опасность. Вокруг синело и розовело пространство гигантского аттракциона. Такие, как юный бородач и веснушчатый экстремал, служат целям рекламы — причем, что забавнее всего, делают это бесплатно. Естественно, что в зоне, где идут интенсивные продажи, человек, не потребляющий товара, автоматически становится изгоем.
На самом деле никакой опасности нет. В конце концов, Европа есть Европа, думал негодяйчик, приближаясь к тонко курившемуся обрыву, возле которого алели и хлопали пустые шезлонги. Здесь никому неохота выплачивать компенсации и покрывать медицинские страховки. Если бы на этом склоне, самом, по версии рекламы, крутом и престижном, действительно можно было разбиться, то его обнесли бы перилами, понаставили вокруг охрану и штрафовали бы за любую попытку с него съехать. А так — вон они, киборги: их сильно меньше, чем обычно, тоже люди, выпивали. Тем не менее — три, не то четыре полусогнутых человечка летят, вздымая снеговые гребни, к серебряному, словно гравированному, лесу. Женечка, разгадавший иллюзию, полагал, что скатиться на деревяшках вниз будет не так уж сложно. Вот вверх по склону он бы не полез, это потребовало бы серьезных мускульных затрат, а Женечка никогда не тренировался, было лениво и некогда. А просто с горы — это пассивно. Жаль, конечно, недоиспользованного старину Мориса, может, тут и правда есть какие-то приемы. Но Женечке надо съехать только раз, потом разговор, Киру под мышку и сразу в Москву.