– Это я не понимаю, Стани.
– Что человечество властно наказывать, в этом корень всякой духовной отсталости. Если бы не существовало кар, то давно найдено было бы средство сделать невозможным, ненужным и бесцельным любое преступление. Как далеко пошли бы мы вперед, не будь у нас виселиц и тюрем! У нас были бы несгораемые дома и не существовало бы поджигателей. У нас давно уже не было бы оружия и не было бы убийц. У каждого было бы то, в чем он нуждается и чего желает, и не было бы воров. Иногда у меня мелькает мысль: как хорошо, что болезнь – не преступление! Иначе у нас не было бы врачей, были бы одни только судьи.
– Будь же спокойнее, Стани! Я так не могу работать.
– Не выходит у меня из головы маленькая дочурка женщины, моей соседки по лестнице. У этой девочки тоже было однажды столкновение с карающей Фемидой. Мать, держа ее на руках, соскочила с площадки трамвая и упала. Ребенок попал под предохранительную сетку прицепного вагона, ему раздробило ногу, и ее пришлось ампутировать. Казалось бы, и мать и дитя в достаточной мере несчастны теперь. Но нет, этого мало! Тут только выступает на сцену правосудие и желает их покарать. Матери предъявляют обвинение в нерадении и приговаривают ее к денежной пене в тысячу крон. Она – вдова почтового чиновника. Но тысяча крон у нее есть. Она их отложила для своей девочки. И ребенок, ставший калекой, должен еще стать нищим: так желает правосудие! Ребенок должен голодать. Видишь, как обстоят дела, когда карают судьи человеческие! И этим-то судьям, с их гнусной манией «наказания», я должен был отдаться в руки?.. Ты еще не кончила, Стеффи?
– Нет! Ничего не выходит! Цепочка слишком крепка! Ничего не выходит, Стани! – всхлипнула Стеффи и взглянула с отчаянием и безнадежностью на несчастные руки Станислава Дембы.
Глава X
– Что с тобой, обезьянка? Мне кажется, ты плачешь. Что случилось?
Господин Стефан Прокоп так внезапно появился в комнате, что у Дембы не было времени спрятать руки под накидку. Студент замер на стуле в неподвижной позе и нашел временный приют для своих рук под доской стола.
– Что-нибудь произошло между вами? – спросил Дембу господин Прокоп.
– Решительно ничего, – сказал быстро Демба. – Стеффи плачет потому, что мою собачку переехала подвода; это ее так взволновало.
Он видел с большим беспокойством, что господин Прокоп направляется к дивану, откуда можно было заглянуть под стол.
– Переехала? – спросил Прокоп.
– Да. Подвода с мясом.
Руки Дембы искали прикрытия за спинкой одного стула, но так как господин Прокоп неожиданно прервал свой обход комнаты, то им пришлось поспешно скользнуть опять под стол.
– А я совсем не знал, что у вас есть собака, господин Демба. Помню хорошо: когда вы у нас жили, то терпеть не могли собак.
Господин Прокоп лег на диван.
– Она ко мне пристала, – сказал Демба. Пространство под столом оказалось прибежищем сомнительной ценности.
– А какая она была? – интересовался господин Прокоп.
– Маленький пинчер в коричневых пятнах. Разве вы не помните, я ее как-то приводил сюда? – объяснял Демба и силился отгородиться от господина Прокопа широкой спинкой стоявшего поблизости стула.
– В самом деле, что-то припоминаю. – Господин Прокоп выпустил из своей трубки облако дыма в воздух. – Как бишь звали ее?
– Кир, – сказал Демба, которому в этот миг пришла в голову только кличка его утреннего врага. Господин Прокоп вытряхивал в это время трубку, и нужно было быстро воспользоваться этим мгновением.
– Кир? Правильно, – сказал Прокоп. – Забавное прозвище для собаки. Так она, стало быть, почила блаженным сном? Ну что ж, соболезную вам. Обезьянка, перестань же наконец реветь. Ступай в столовую, твой обед простыл. – Он зевнул. После еды его всегда клонило ко сну. – Вообще, разве тебе не нужно сегодня днем идти в контору?
Стеффи встала, расправила складки передника и украдкой взглянула на руки Дембы, которые как раз в этот миг собирались исчезнуть под накидкой, как лисицы в норе. Затем она ушла в другую комнату. Дверь была открыта, и в комнату проникал запах вареного мяса и топленого масла.
Тогда Демба встал и принялся рассматривать разные безделушки на комоде: гнома с белой патриархальной бородой, укрывшегося под мухомором, как под зонтиком, кошачье семейство из фарфора и арабский шатер с финиковой пальмой, произведение искусства, созданное отцом Стеффи из пробок. Старик Прокоп любил работы такого рода. Шкапик для катушек с нитками, весь построенный из старых спичечных коробок, тоже находился в этой комнате, а на стене висел портрет Франца-Иосифа, склеенный из бывших в употреблении почтовых марок.
– Обезьянка, принеси-ка мне мою кружку пива, я ее оставил на столе, – приказал господин Прокоп.
Стеффи принесла кружку. Он допил пиво и отложил в сторону трубку. Потом повернулся лицом к стене. Через несколько минут он уже спал.
Стеффи приблизилась тогда на цыпочках к Станиславу Дембе.
– Стани! Что нам делать теперь? Ради бога, что нам теперь делать?
– Ловко я вывернулся, не правда ли? Это за сегодняшний день моя девяносто первая ложь, – сказал Демба. Стеффи Прокоп опять начала всхлипывать.
– Какое несчастье! Какое несчастье!
– Да не плачь же ты! – сердито шепнул Демба. – Это ведь бессмысленно. Надо попробовать еще раз.
– Ничего не выйдет. Я пилила изо всех сил, а цепочка какой была, такой и осталась. Ее не берет напильник, она из какой-то особенной стали. Что теперь делать, Стани?
– Да не плачь! Перестань плакать! Ты разбудишь отца.
Станислав Демба неловко попытался провести руками по волосам Стеффи, чтобы приласкать ее. Жалкий и в то же время комический вид производили эти обе руки, как две вьючные лошади, как два мула, впряженные в общее ярмо. Безмолвным докучливым спутником, упрямым, неотвязным провожатым казалась левая рука Станислава Дембы.
Демба опустил руки, Стеффи перестала плакать и сказала вдруг:
– Но ведь тут замочная скважина. Наручники можно отпереть.
– Разумеется.
– У нас дома много таких ключиков. В передней на стене висит ящик, и в нем их десятка два-три. Должен же подойти хоть один из них. Нам надо их перепробовать.
Она принесла горсть ключиков и положила их бесшумно один за другим на подоконник.
Попробовала вставить первый.
– Это ключ от футляра часов в нашей столовой. Не подходит. Слишком велик. – Взяла второй.
– Этот – от моего скрипичного футляра. Тоже велик. Он даже не входит в скважину. Погоди-ка, может быть, этот подойдет. Это ключ от шкатулки, где лежат мамины серьги и оба лотерейных билета. Нет, тоже не годится.
Она перебрала один за другим все ключи. Не подошел ни один. Нашелся ключик, который можно было повернуть в скважине, но замок все-таки не отпирался.
Она задумалась на мгновение, нерешительно опустила руку в карман передника и достала еще один ключик.
– Это ключ от моего дневника. Ты знаешь, на дневнике есть замочек. Мне кажется, этот, наверное, подойдет.
– Брось, этот не годится тоже.
– Нет, нет, дай проверить. Видишь… Нет! Тоже не подходит. Чересчур мал.
Она с мольбой о помощи взглянула на Дембу.
– Стани! Чересчур мал! Что делать?
– Нужно заказать ключ, – сказал Демба, – у слесаря. Мы сделаем слепок из воска… Где можно получить воск?
– Воск у меня есть.
– Каким образом?
– Я ведь рисую. Ты знаешь: цветы, птиц и орнаменты на шелковых лентах и бантах. Для этого нужен воск. Некоторые места, которые не должны приходить в соприкосновение с краскою, обливают воском. У меня есть еще большой кусок. Подожди, я его сейчас принесу.
Она вернулась в комнату с куском воска и сделала слепки с обоих замков.
– Отнеси их слесарю, – сказал Демба, – но будь осторожна и предварительно обдумай, что скажешь, чтобы у него не возникло подозрений.
– Нет, я не к слесарю пойду. У соседей в семье старший сын состоит учеником в большой мастерской. Он очень ловок. Нам он уже несколько раз исправлял замки. Теперь, в обеденное время, он, наверное, дома. Я скажу ему, что потеряла ключик от своего дневника. Сам дневник я не могу ему принести, скажу я ему, потому что там есть вещи, которые ему нельзя читать. Вот почему я сделала слепок, скажу я. Это его никак не может навести на подозрения… Так ты подожди меня, я сейчас туда сбегаю.
Возвратилась она только через пять минут. Но лицо у нее совсем раскраснелось от волнения и радости.
– Все сошло превосходно. Сначала он хотел непременно получить дневник, сказал, что без него нельзя обойтись. Он, знаешь ли, очень за мной ухаживает, и ему бы хотелось знать, нет ли в дневнике чего-нибудь про него. Вот почему он этого добивался. Но я его уговорила. В восемь часов, когда он придет с работы, он отдаст мне ключ.
– Только в восемь часов?
– Да, в восемь. Раньше невозможно. До этого времени придется подождать. Но знаешь ли что? Сиди дома, запрись и никого к себе не пускай. А в восемь часов я приду к тебе с ключом. Ты должен сам открыть мне дверь, когда я позвоню. Увидит меня кто-нибудь?
– Нет.
– Ты будешь один? Ты ведь с кем-то вместе снимаешь комнату?
– С Микшем. Он по вечерам уходит на службу.
– Мне интересно, как выглядит твоя комната. Я еще никогда не бывала у тебя. Наверное, беспорядок страшный. Я у тебя приберу. Прежде, когда ты у нас жил, я у тебя частенько приводила в порядок письменный стол. Теперь иди домой и жди меня. Тебе нельзя ходить по улицам! Иначе ты выдашь себя. Обещай мне сидеть дома, Стани!
Но голова у Станислава Дембы занята была одной только мыслью: устранить соперника посредством денег. Это лишало его и ума, и осторожности.
– Это невозможно, – сказал он. – Домой мне теперь нельзя идти. Микш еще дома. Он уйдет только вечером. Да и дела у меня есть, я ведь говорил тебе. Я должен раздобыть деньги.
– Для Сони. Я знаю, – сказала Стеффи и кивнула головой.
Демба хитроумно надел шляпу на голову причудливо равномерным движением обеих рук, напоминавшим одну из фигур на стенной росписи египетских царских гробниц. Затем он встал.