– Отвечай, – прохрипел мужик. – Или стреляю.
– Свои тут, – скрипучим не своим голосом отозвался Колчин, выгадывая секунду. – Свои, братан.
Оттолкнувшись от земли руками, он попытался подняться, сделал неверный шаг вперед, наступил на что-то мягкое, кажется, на человеческие ноги, и снова оказался на полу. Пистолет выпал из-под ремня, провалился в штаны. Колчин, едва не застонав от досады, лежа на земле, расстегнул ширинку, дернул пистолетную рукоятку, застрявшую между ног.
– Кто свои? Назовись.
– Господи, – Колчин выдернул пистолет из штанов. – Да я это… Я это… Федя.
В ответ грохнул совсем близкий выстрел. Видимо, следовало назвать другое имя. Колчин, ориентируясь на огонь, вылетевший из ствола, прыгнул в сторону. И еще в полете трижды выстрелил на звук. Он услышал, как противник вскрикнул, застонал и затих. Колчин, набрал в грудь пыльного воздуха, чтобы перевести дух хоть на секунду и почувствовал, будто кто-то засунул в нос травинку и вертит этой травинкой в ноздре. Он чихнул. И в тот же момент из темноты кто-то прыгнул на спину, ударил чем-то тяжелым по затылку. Колчин снова упал на бок, перевернулся на живот, пистолет выскочил из руки и отлетел куда-то в темноту. Противник саданул Колчина дубиной поперек груди, ударил еще раз. Палка переломилась надвое.
Решкину показалось, что человеческая тень мелькнула слева от дома, там, где стоял гараж на три машины. Кто-то бежал к автомобилю, чтобы вырваться из этого кромешного ада на четырех колесах, протаранив запертые ворота. Ни черта не видно. Кажется, человек сел в белую «пятерку», которую выкатили на двор еще вчерашним вечером. Хлопнула дверца. Заработал двигатель.
– Нет, товарищ, так не будет… Подожди, дорогой.
Решкин зашелся сухим кашлям от пыли и песка, забивших глотку. Не раздумывая, выпустил заряд по гаражу. Граната насквозь прошила заднюю пассажирскую дверь, разорвалась в салоне. Машина вспыхнула, как спичка. Крыша, прошитая осколками, выгнулась дугой. Разом вылетели все стекла и передние дверцы, водителя выбросило на землю вместе с креслом. Распластавшийся на земле человек, кажется, был мертв. Решкин перевел дыхание, вытер ладонью пот, заливавший глаза. Неожиданно человек сел, оттолкнувшись ладонями, встал на ноги.
Сделал несколько шагов вперед, не понимая, что произошло, и куда он держит путь. Одежда дымилась, по груди текла кровь, такая густая и темная, что казалась это вовсе не кровь, а масляная краска. Мужчину штормило, как пьяного, потерявшего дорогу к дому. Он остановился, схватился руками за горло, по которому минуту назад чиркнули острые как бритвы осколки стекла. Кровь брызгала из горла, как из худой клизмы. Мужчина грудью повалился на землю, и взбрыкнул левой ногой, с которой слетел стоптанный ботинок, и больше не пошевелился. За его спиной взорвалась «пятерка». Заднюю часть автомобиля подбросило в воздух, из бензобака вылетела струя огня. Через секунду машина превратилась в горящий факел. По двору поплыл черный дым.
Решкин, спеша, пока еще что-то можно было разглядеть, дослал последний заряд в патронник, дал залп по фронтальной стене дома. Граната, влетев в окно кухни, взорвалась с оглушительным грохотом. Через мгновение рванул газовый баллон. Дом дрогнул, сбросил с себя последние листы черепицы, утонул в клубах пыли, но каким-то чудом устоял. Решкин лихорадочно работая руками, поднял крышку магазина, вставил новые заряды. И только после этого взглянул вперед. Передней части дома, кухни и двух комнат, как не бывало. Видна потрескавшаяся стена какой-то комнаты и темный квадрат коридора, на переднем плане груды битого кирпича, шифера, обломки деревяшек.
И еще женщина… Совершенно голая, с длинными каштановыми волосами ниже плеч. И эта женщина идет к нему. Приближается медленно, шаг за шагом… Решкин положил гранатомет, протирая глаза. Голая молодая баба среди этих руин – это что-то запредельное. Чистый сюрреализм.
– Господи, – прошептал Решкин. – Только стриптиза тут не хватало.
Он не догадался, что с взрывной волной с женщины, вчера встречавшей землемеров вчера у ворот, сорвало шифоновую юбку и блузку свободного покроя. Женщина высадила спиной дверь, влетев в одну из комнат, ударилась затылком об пол, чудом не сломав шею. Несколько минут она пролежала без сознания, а когда очнулась, среди общего разорения смогла найти только автомат со снаряженным рожком. Решкин красными глазами пьяного кролика смотрел на женщину, схватывая все новые детали. Крупная родинка возле левой ключицы, лицо в грязных разводах, с уголков губ стекает слюна пополам с кровью, трусы спущены чуть ли не до колен.
А в руках автомат Калашникова. Автомат…
Колчин почувствовал, как кто-то прыгнул на него, одной рукой ухватил за шиворот майки, другой рукой за шею. То ли человек оказался слишком тяжелым, то ли Колчин, в азарте борьбы, не заметив того, растратил последние силы, но сбросить с себя противника, перевернувшись на бок, он так и не смог, сколько ни старался. Тогда он одной рукой уперся мужчине в подбородок, заросшей колючей щетиной. Стал отжимать подбородок от себя. Пятерней другой руки вцепился в волосы, потянул голову на себя, стараясь этим приемом свернуть человеку шею. Или, по крайней мере, сбросить с себя эту скотину. Но шея мужика оказалась толще, чем у породистого племенного бугая, которого возят по выставкам.
Мужик пыхтел, давил горло Колчина. Из полуоткрытого рта капала слюна. Колчин подумал, что все кончено. Решкин пальнул из гранатомета не в самое подходящее время. И вот он итог. Колчин подыхает от асфиксии в подвале, провонявшим человеческими экскрементами, пылью и крысиным дерьмом. Не самое приятное место на свете. Видно, так тому и быть. Колчин ударил открытой ладонью в подбородок, но человек успел повернуть голову в сторону. Промазал… С такого-то расстояния. Колчин почувствовал, как глаза вылезают из орбит, он начинал хрипеть. Он слышал разрыв гранаты на улице, звон битых стекол. На несколько секунд наступила тишина.
Колчин предпринял последнюю отчаянную попытку освободиться, зная, что на большее сил не хватит. Он отпустил голову мужчины, оттолкнулся ладонями от земляного пола. Хотел приподнять корпус как можно выше, откинуть голову назад, затем, выбросив ее вперед, нанести удар лбом по зубам противника. Но из этой затеи ничего не вышло. Колчин слишком быстро терял силы.
И тут он услышал такой мощный взрыв, что заложило уши. Через мгновение рванул газовый баллон на веранде. Земля зашевелилась, затрещали, начали сыпаться стены. Несущая балка под потолком грохнулась вниз. Колчин почувствовал, что человека, только что сидевшего на нем, сжимавшего лапами его шею, как ветром сдуло. Сверху на лицо падали комья сухой земли или штукатурки. Дюймовые доски, поддерживающие потолок каземата, треснули. Колчин попытался пошевелить руками, но это удалось сделать не сразу. Руки и тело оказались засыпаны землей. Борясь с головокружением, Колчин, медленно разгреб руками землю, одну за другой вытащил ноги, выплюнул изо рта влажный комок земли. Стало тихо. Можно услышать, как что-то потрескивает на дворе. Почувствовать запах горелой резины.
Ухватившись рукой за стену, Колчин поднялся на ноги, решив, что искать пистолет под этими завалами дело безнадежное. Но куда делся тот человек? И что произошло с обитателями подвала?
– Сальников, ты здесь? – спросил Колчин и удивился, так глухо звучал его голос. – Максим…
В темноте раздался шорох и сухой кашель. Колчин сжал кулаки, выдвинул вперед плечо, отвел левую руку, готовясь к удару. Новая схватка неизбежна. Кто-то снова закашлялся. В другом конце подвала, шагах в десяти справа чиркнули спичкой, язычок пламени осветил мужское лицо с бородой и длинными патлами. Человек поднес спичку к огарку свечи, фитиль принялся, зашипело сало. Интересно, сколько ему лет? Возраст тут понятие растяжимое. Где-то от тридцати до семидесяти.
– Ты кто? – спросил Колчин.
– Меня зовут Мамаев Николай, – человек кашлянул, едва не задув огонь свечи. – Можно просто Коля. Я живу в этом подвале уже… Нет, точно не знаю… Года полтора. Или больше. Заработал туберкулез. Я харкаю кровью, поэтому держитесь от меня подальше.
– Заложник?
– Ну, вроде того. Только выкуп за меня платить некому. У моих родственников деньги никогда не водились. Я еще копчу небо только потому, что хорошо чиню автомобили. Любую рухлядь. Я механик. Поэтому меня не закопали живого за тем проклятым забором. А ты кто?
– Я и мой напарник случайно тут оказались, – к Колчину, прочистившему глотку, медленно возвращался дар речи. – Землемеры. Остановились переночевать. А тут такая петрушка началась.
– Началась… Хорошо сказано. А что, теперь всем землемерам выдают стволы, из которых можно такой домино разрушить?
– Всем, не всем… Но кому надо, выдают, – веско ответил Колчин.
Наклонившись, Николай поставил свечку на гору земли. Сальный огарок давал столько света, чтобы рассмотреть интерьер погреба почти во всех деталях. Из-под кучи земли торчали голые женские ноги. Посередине подвала возле упавшей приставной лестницы лежал человек, который весил около полутора центнеров. Это он едва не придушил Колчина своими граблями. Бритая голова расколота упавшей сверху балкой, лицо залито кровью, тело присыпано землей. Колчин присел рядом с мертвой женщиной, разгреб ладонями грунт, долго смотрел в незнакомое лицо. Лет двадцать пять или около того, светлые вьющиеся волосы, вздернутый нос. Левый глаз открыт и, кажется, смотрел на Колчина с немым укором. Если бы ты был чуть расторопней… Правый глаз вытек. Пуля попала в него и прошла навылет, прошив затылочную кость. Нет, эта женщина не Татьяна Гришина.
– Кто она? – спросил Колчин.
– Черт знает, – отозвался Николай. – Живет тут около двух месяцев. Девчонку подобрали на вокзале в Астрахани, привезли сюда. Мужиков много. И всем этого хочется. Ее таскали наверх и имели десять раз на дню или того больше. В последние дни я заметил, что у нее совсем поехала крыша. Она стала заговариваться.