Ханокян пальцем поманил официанта, заказал еще коньяка и, сунув в лапу халдея мятую купюру, сказал:
– Ты вот что, дружок… Позови этот пархатого со скрипочкой. Пусть он еще постарается.
Ханокян, наполнив рюмку, стал думать о приятном. Сегодня днем пациент вдруг открыл свою сумку, вытащил сверток с чистыми тряпками и заявил, что сейчас же уезжает домой, там и стены лечат. Ханокян вышел в соседнюю комнату, набрал номер мобильного телефона Гребнева и сообщил ему новость. «Не мешай, путь едет», – ответил Гребнев. В эту минуту он почувствовал, что гора сваливается с плеч. С Рамзаном могли возникнуть большие проблемы, но худшее позади, теперь пусть Гребнев сам разбираются с этим стремным чеченцем.
Врач, провожая пациента до дверей, предупредил, что рана полностью не зажила, кровотечение может открыться из-за любого пустяка. «Не наклоняйтесь, не поднимайте ничего тяжелее карандаша, не принимайте ванну», – напутствовал он Рамзана, копаясь с дверным замком. – Желаю вам доброго здоровья". «Тебе того же», – ответила Рамзан и начала медленно спускаться вниз по ступенькам.
На сцену снова вышел скрипач, помахал Ханокяну рукой, как старому знакомому. Врач хотел сделать ответный жест, но перевел взгляд на дверь. Двое мужчин в серых костюмах вошли в зал, один из них, тот, что старше, что-то шепнул на ухо метрдотеля. Тот через плечо обернулся на Ханокяна и беспомощно развел руками. Мужчины через зал по проходу между столиками неторопливо двинулись в сторону эстрады. Врач подумал, что идут именно к нему. Но кто эти люди? Лица серьезные и решительные.
Ханокян вспомнил, что пару месяцев назад делал аборт одной молоденькой потаскушке, которая залетела от своего дальнего родственника, несовершеннолетнего недотепы. Как же звали эту сучку? Кажется, Настя. После аборта у девки возникли осложнения, она была вынуждена лечь в больницу, тайна ее нежелательной беременности раскрылась, произошел большой семейный скандал. А Настя, позвонив Ханокяну, имела наглость заявить, что два ее великовозрастных друга, между прочим, очень серьезные мужчины, переломают хирургу ноги и, главное, руки.
Да еще пройдутся молотком по его пальцам и локтевым суставам. Чтобы впредь грязный армяшка не смог даже прикоснуться к женщине, не то что занести инфекцию в ее влагалище. Тогда врач не придал значения этим угрозам. Если бы Ханокян записывал все случаи, когда рассерженные пациенты грозились переломать ему грабли, выколоть шлифты, свинтить башку и даже кастрировать, пришлось заводить блокнот толщиной в три пальца.
Эти воспоминания пронеслись за короткую секунду, как ураган, оставивший в голове полный хаос и разорение. Мужчины отодвинули в сторону парочку, поднявшуюся потанцевать. Теперь сомнений не было: идут за ним. Нет, та потаскушка тут не при чем. Дело куда серьезнее. Повинуясь необъяснимому инстинкту, Ханокян опустил руку в брючный карман, смял в клочок бумаги с записанным на нем адресом съемной квартиры Рамзана, сунул бумажку в рот и, проглотив ее, вылил в пасть фужер «нарзана». Мужчины остановились перед столиком врача, старший раскрыл красную книжечку, другой оперативник показал казенную бумажку. Похоже на квитанцию из химчистки. Что-то накалякано размашистым подчерком, врач от волнения не смог прочитать ни слова, буквы плясали перед глазами. Внизу смазанная печать, даже не печать, а какая-то грязь, будто бумагу испачкали дегтем или подтерлись ей в отхожем месте.
Кто– то из оперов позвал официанта.
– Рассчитайтесь за ужин и пройдемте с ними.
– Это мне… Это как прикажите…
Ханокян дрожащими руками вытащил бумажник, бросил на тарелку с хлебом пару мятых купюр. Через минуту он, получив в гардеробе свой плащ, сидел на заднем сидении казенной «Волги» с затемненными стеклами. С двух сторон его сдавливали оперативники, приказавшие врачу согнуться спину и положить голову на колени. Спасибо наручники не надели.
Через час машина остановилась. Ханокян, не имевший представления, куда его привезли, слышал, как лязгнули ворота, а где-то рядом залаяла собака. Ему приказали опустить голову, вытолкали из машины. Набросив на голову плащ, повели куда-то. Один из оперов держал врача за шиворот пиджака, придавая его движению правильное направление, другой шагал впереди, выдавая короткие реплики: «вперед», «стоять», «налево»… Ступеньки поднимались вверх, дальше что-то вроде коридора, поворот и новый коридор.
Ханокян, не первый раз вступавший в конфликты с законом, на своей шкуре испытавший прелести СИЗО, немного успокоился и гадал про себя, куда же они приехали. На Бутырку, где он проторчал почти полгода, не похоже. Ясно, это не тюрьма. Значит, изолятор временного содержания. Тоже не похоже. Жаль, что он с испугу не рассмотрел ту бумажку, что сунули под нос в кабаке. Плащ сняли с головы Ханокяна, усадив его на стул. Оперативники вышли в коридор, закрыв за собой обитую железом дверь, и врач удивленно осмотрелся по сторонам. Казенная комната с крашеными стенами, обшарпанный конторский стол, правый угол которого обгрызли мыши. На столе лампа в пластиковом колпаке, графин с желтоватой застоявшейся водой, телефонный аппарат и чернильный прибор.
Единственное окно, забранное решеткой, выходит не на внутренний двор. Ханокян кашлянул от удивления. Из окна видны молодые яблони, глухой забор, возле которого лежит свернутый шланг для поливки огорода, стоит заступ и штыковая лопата. Солнце уже село, но света еще много. За забором ясно просматриваются верхушки старых сосен и берез. Это же лес, значит, его привезли…
– Где я? – Ханокян адресовал вопрос мужчине лет тридцати, сидевшему с другой стороны стола. – Я хочу знать, куда меня привезли?
– В то место, где нам удобно поговорить, – из темного угла выступил вперед подполковник Беляев, одетый в щеголеватый костюм и яркий галстук. – Это мой коллега, следователь городской прокуратуры Андрей Матвеевич Шолохов.
Беляев показал рукой на молодого человека, сидевшего за столом, но сам почему-то не представился и должности своей не назвал.
– Случайно не родственник того великого писателя? – вежливо поинтересовался протрезвевший дорогой Ханокян. – Ну, который, «Поднятую целину» сбацал?
– Родственник, – сурово кивнул Шолохов. – По прямой.
– Я и смотрю что-то есть… Общее.
– Ханокян, у нас нет времени на художественный треп, – Беляев говорил, расхаживая по кабинету. – Дело важное, а вы оказались по уши в дерьме. Я задам несколько вопросов, без протокола. И надеюсь получить правдивые ответы. Мы заинтересованы в правде, а у вас есть шанс оказаться на свободе. Живым и здоровым. Если вы ничего не скроете.
– Само собой, – кивнул Ханокян. – Какие секреты от прокуроров.
– Вчера под вечер вы зашли отделение Сберегательного банка, что рядом с вашим домом, и обменяли на рубли две тысячи долларов. Я хочу знать, от кого вы получили эти деньги?
– Я их скопил. Давно копил. А тут думаю, чего им лежать? Жизнь дается человеку только один раз, поэтому…
– Напоминаю, что времени у нас нет. Вопрос: от кого вы получили доллары, обмененные в банке? Назовите имя.
– Говорю же, деньги я скопил. Доллар к доллару откладывал. А тут собрался на родину махнуть.
– Эти деньги несколько лет назад были похищены боевиками в Чечне. Ограблена инкассаторская машина. Доллары исчезли. Возможно, преступники рассчитывали, что деньги отлежатся в надежном месте. Спустя время их можно пустить в оборот. И вот доллары вынырнули здесь. Преступник подозревал, что номера всех купюр переписаны сотрудниками компетентных органов. И хотел подтвердить или опровергнуть свое предположение. Он расплатился с вами теми самыми долларами. Итак, имя и фамилия.
– Да, теперь припоминаю, – всплеснул руками Ханокян.
Он подумал, что напрасно пожалел лишнюю минуту и поменял деньги в банке, где нужно предъявлять документы. Следовало отправиться в обменный пункт неподалеку от метро, там паспорта не спрашивают.
– Действительно два дня назад ко мне обратился один знакомый. Он просил осмотреть его супругу. У нее недомогание по женской линии. Ну, я опытный хирург. Хоть меня и лишили практики, в душе я остаюсь врачом. Мой знакомый приехал вместе с женой, я осмотрел ее. Действительно, у его супруги есть небольшие отклонения… Впрочем, это врачебная тайна. Короче говоря, он расплатился со мной, и они ушли. Имя этого человека Павел Семенович… Кажется, Кузнецов. Точно не скажу. Связь у нас односторонняя, его телефона я не знаю. Познакомились в прошлом году в поезде, я возвращался с юга. Оставил ему свой номер…
– В вашем доме не бывает случайных знакомых, – сказал Беляев. – И с чего бы такие высокие гонорары?
– Ну, этот Кузнецов очень обеспеченный мужик, – заерзал на стуле Ханокян. – Две тысячи для него не велики деньги. Человек очень приличный. На вид. Никогда не скажешь, что он способен ограбить инкассаторов. Но кто знает… Чужая душа потемки. Из-за такого пустяка, вы могли бы не тащить меня за тридевять земель. Поговорили бы в ресторане…
– Будем считать, что вы соврали последний раз, – повысил голос Беляев. – Если вы соврете еще раз, то прошлые неприятности покажутся насморком, в сравнении с тем, что вас ждет.
– Господи, почему всегда так? – Ханокян постучал себя кулаком по груди. Кажется, постучали по пустой винной бочке. – Если человек говорит правду, ему не верят.
– Предупреждаю, – голос Беляева сделался глухим, зловещим, – не заставляйте нас применять крайние меры.
Наступила тишина. В голых стенах гулко звучали шаги Беляева. Ханокян думал о том, что у этих горе сыщиков ничего нет. Следователь Шолохов просто молокосос. Ему нечего предъявить задержанному кроме собственных соплей. И тех меченных ментами денег. Тот следак, что постарше, сразу видно, – лох. Потерял голову от собственного бессилия. Мечется по кабинету, как замужняя баба, нагулявшая ребенка от негритоса.
И доказать ничего нельзя. Да, он консультировал одну женщину, муж которой оказался щедрым человеком… За такие дела реального срока не припаяют. Хотите лишить его диплома врача? Уже лишили, до вас. Но остается одно затруднение: опера могут провести обыск на квартире. Окровавленные бинты, использованные шприцы и пустые ампулы он успел выбросить. Но в тайнике за кроватью остались неразменные десять тысяч баксов. Если их найдут, Ханокяну придется врать с удвоенной энергией. Скажет, что мужик, приводивший на консультацию жену, выронил те деньги в прихожей, а он поднял и спрятал, дожидался, когда человек вернется за своими бабками, тот не пришел… И так далее. Хотите верьте, хотите нет.