Лавров выругался и сплюнул. Он тоже хорош! Согласился охмурить несчастную девчонку, которая осмелилась спать с женатым мужчиной. Неужели он пошел на это назло Глории? Да ей начхать на его похождения! Зато он теперь на крючке у…
– У кого? – пробормотал он, выезжая из тесного московского дворика. – Нет больше никаких крючков. Туровский мертв, а я свободен. Не выгорело дельце!
Однако вместо успокоения Лавровым овладело беспокойство. Ему стало неуютно в салоне собственного джипа. Чего он боится? В убийстве Камиллы его никто не подозревает. Мститель пал жертвой своей же злобы. Все кончилось.
Он оторвал руку от руля и заметил мелкую дрожь в пальцах. Черт! У него сдают нервы.
В памяти всплыла вдова Туровского. Проснувшись, она позвала к себе дочь. Вместе с Катей в палату зашел и Роман. Вдова была бледна, ее лоб пересекала багровая ссадина, глаза и нос опухли.
«Где папа? – спрашивала она у Кати. – Он жив?»
Та молча давилась слезами. Туровская все поняла по ее лицу. Она не заплакала, еще находясь под действием препаратов.
«Господи… – вымолвила она непослушными губами. – Прости ему все!»
Потом перевела мутный взгляд на Лаврова и спросила:
«Что со мной? Голова… цела? Меня ужасно тошнит…»
«Вы скоро поправитесь, – ответил он. – У вас несколько ушибов и сотрясение мозга. Через пару недель все пройдет».
«Его… найдут?»
«Кого? – удивился сыщик. – Виновника аварии?»
Ей было тяжело говорить, и она прикрыла веки в знак согласия.
«Вы что-нибудь видели?»
«Слышала… – тихо отозвалась женщина. – Муж вдруг закричал… и потом удар…»
«Что именно он закричал?»
«Боря крикнул… кошка!..»
«Кошка? – поразилась Катя. – Ты не ослышалась?»
«Не помню… кажется, да…»
«Папе под колеса бросилась кошка? Черная? Из-за этого он выехал на встречную? Боже мой! Зачем? Он никогда не был суеверным. И не щадил животных!»
Туровская закрыла глаза и застонала.
«Идем! – испугалась Катя, хватая Лаврова за руку. – Маме плохо! Ей нельзя волноваться!»
Он отмахнулся и подошел ближе к изголовью кровати.
«Простите, вы ехали на заднем сиденье? Справа или слева?»
«Справа…»
«Что вы видели последним, прежде чем произошел удар? Куда вы смотрели? На мужа? На дорогу? Что вы успели заметить?»
«Что-то метнулось… наперерез… просто тень… и муж закричал…»
«Просто тень?» – повторил Роман, чувствуя себя идиотом.
«Меня тошнит… ужасно тошнит…»
Катя дергала его за рукав и требовала выйти из палаты. Прибежала медсестра с тазиком.
– В машине наверняка был видеорегистратор! – запоздало сообразил сыщик и набрал номер Кати. – Надо просмотреть запись.
Длинные гудки. Видимо, Катя занята. Он оставил ее в больничном коридоре, а сам помчался на встречу с майором. Листок с адресами лежал у него в кармане. Квартиру Камиллы, которую та сдавала внаем, можно вычеркнуть из списка.
Лавров раздумывал, куда ему лучше съездить сегодня: на дачу Камиллы в Росинке или к ее отцу? На ум пришли зеленые камешки, обрамленные в белое золото. Камилла знала, что колье не почернеет, поэтому преспокойно бултыхнулась в нем в ванную. Кажется, она даже сказала: «оно не боится воды».
Если бы Камиллу убили из-за этих камней, то убийца забрал бы колье с собой. А тот его не тронул. Видимо, в договор Туровского с Зориным камни не входили.
– Какого беса я снял украшение с убитой девушки и таскаю его с собой? Ведь это улика…
Глава 37
Отставной капитан Савельев сначала открыл дверь, а потом спросил:
– Вы к кому?
– Я журналист, – с обезоруживающей улыбкой солгал Роман. – Пишу статьи в «Криминальный вестник».
Бывший моряк неопределенно пожал плечами и буркнул:
– Входите, что ли…
Он чем-то напоминал Камиллу, – чертами лица, жестами. Очень отдаленное сходство. Савельеву можно было дать лет сорок пять: столько ему, вероятно и есть. На листке, который лежал в кармане сыщика, майор указал адрес, имя и фамилию капитана, а также его последнюю должность.
Савельев водил сухогрузы по всему миру, а теперь остался не у дел. Кряжистый, среднего роста, еще в соку, он производил впечатление разочарованного человека, который махнул рукой на свою жизнь. А ведь мог бы найти новую работу. Возраст позволяет, и здоровье у капитана, судя по внешности, крепкое.
– Чай будешь, журналист? – спросил он, перейдя на «ты». – Идем в кухню.
Лавров молча шагал за хозяином по вытертой ковровой дорожке. Не похоже было, что в квартире живет женщина. Типичная мужская берлога. Но в кухне все надраено до блеска, нигде ни пылинки. Чувствуется морская закалка.
– Садись за стол. Ну, что тебя ко мне привело? Хочешь написать о сомалийских пиратах? Мне с ними встречаться не довелось. Бог миловал! В плену не бывал, в закордонных тюрьмах тоже.
– Вообще-то, я по другому вопросу…
Савельев неторопливо поставил на плиту чайник, достал заварку, подготовил чашки и сел напротив незваного гостя.
– Позвольте выразить свои соболезнования… – смутился под его взглядом «журналист».
– Ты о чем?
– О вашей дочери, Камилле Савельевой. Она…
– Я знаю, – перебил бывший моряк. – Мне позвонили из полиции, что она умерла. Потом допрос устроили. Оказывается, Камиллу убили. Надо организовать похороны. Разумеется, я все сделаю. Тело выдадут только завтра. Там какие-то формальности, проволочки. Удивляешься моему равнодушию?
– Признаться, да, – опешил Лавров. Он ожидал чего угодно, но не этого полного спокойствия.
– Мы с дочерью не поддерживали отношений. Не встречались, не созванивались. Я ушел из семьи очень давно, и с тех пор не виделся ни с бывшей женой, ни с ребенком. Я сознательно закрыл эту страницу своей жизни. Осуждаешь?
– Да нет…
– В жизни всегда приходится выбирать. Я выбрал море! С тех пор прошло много лет, мы с Камиллой – чужие люди. Я даже не узнал бы ее при встрече. А она меня. Не возьму в толк: тебе-то что до этого, журналист? Хочешь написать об отце, который забыл свою дочь? Состряпать душещипательную статейку для домохозяек?
– Не совсем. Мне необходимо выяснить, из-за чего погибла молодая девушка, что сыграло роковую роль в ее судьбе.
– Тут я тебе не помощник, – отрезал Савельев. – Что сыграло, то сыграло. Мы с тобой ничего уж не изменим.
Он внимательно изучал гостя, приглядывался, взвешивал каждое слово. Видно, не привык болтать с посторонними на личные темы. Но если сразу не выгнал, согласился на разговор, значит… больно тоскливо одному.
Закипела вода в чайнике, и бывший моряк принялся заваривать чай.
– Вы больше не женились? – спросил Лавров, наблюдая за его размеренными движениями.
– Мне хватило одного раза, – не оборачиваясь, бросил Савельев. – Ты сам-то женат?
– Пока нет.
– Значит, мы понимаем друг друга.
– Надеюсь. Я к вам через всю Москву ехал за интересным материалом. Неужто откажете?
– Нечего мне сказать, мил человек. А то бы непременно подсобил. Тебя интересует, кто Камиллу убил? Это мне неизвестно. Идет следствие, но вряд ли убийцу найдут и посадят. Верно?
– Ну…
– Вот и я так думаю.
– После смерти Камиллы вы, как ее родной отец, получите приличное наследство.
– Вон к чему ты клонишь, – угрюмо протянул капитан. – Я о наследстве не помышлял. Но раз по закону оно мне достанется, я отказываться не буду.
– Выходит, вам прямая выгода.
Савельев выронил чайную ложку, и она громко звякнула о блюдце. Спина капитана выпрямилась и напряглась. Он медленно повернулся с кривой усмешкой на губах.
– Ты меня подозреваешь, журналист? Ох-хо-хо!.. Вы со следователем будто под одну дудку пляшете. Может, это он тебя подослал?
– Я сам по себе.
– В ночь, когда убили Камиллу, у меня аврал случился. Труба в ванной прохудилась, я соседей внизу залил. Бригаду аварийную вызывали, до утра в мыле бегали. Трубу меняли, ущерб подсчитывали. Я виноват, что с ремонтом тянул. Лень меня одолела. Веришь? Ничего не хочется. Была бы жена, заставила бы засучить рукава. А так я вольный бездельник. Плохо это или хорошо, голову не ломаю. Живу, как живется.
– Значит, у вас алиби! – подытожил Лавров, который и так знал, что Савельев дочь не убивал.
– Не мог я дочку убить. Я запретил себе о ней думать. То же и следователю сказал. Он мои показания насчет трубы проверил, соседи все подтвердили. Сходи и ты к ним, убедись, что я не злодей бездушный. Я на женщину сроду руки не поднимал, тем более на родную кровь.
– Можно полюбопытствовать, почему вы развелись с женой? Не сошлись характерами? Или она ревновала вас к морю? Требовала бросить любимую работу?
Савельев молча разлил чай в чашки, поставил на стол и сел напротив гостя с оскорбленным видом. Желание оправдаться пересилило досаду, вызванную назойливостью «журналиста».
– Пей, мил человек. И слушай. Если честно, свою первую и единственную жену Анну я любил всем сердцем. Но бывают обстоятельства непреодолимой силы. Слыхал такое выражение? Мы с Анной были молоды, хороши собой… особенно она. Настоящая красавица. Еще в период ухаживания у нее случались приступы меланхолии. Я по наивности был очарован этой ее романтической печалью. На нее вдруг накатывала какая-то беспочвенная тоска, грусть, для которой не было причины. А я человек другого склада, понимаешь? Ну не мог я сидеть у ее ног, постоянно утешать, развлекать, рассеивать ее уныние. То, что мне сначала нравилось в Анне, потом стало раздражать. Я старался поменьше бывать дома… словом, не сложилось у нас. Когда жена забеременела, ее меланхолия усилилась. Я думал, рождение ребенка ее встряхнет, заставит как-то оживиться. Не тут-то было. У меня лопнуло терпение. Каюсь, я бросил жену с маленькой дочерью и даже не навещал их. Деньги высылал регулярно, но видеться не хотел. Зачем друг другу душу бередить? Разошлись, как в море корабли… и баста.
– А где вы поселились после женитьбы? Снимали квартиру?
– Зачем? Анна – коренная москвичка. Ее мать рано умерла, а отец был в добром здравии. Мы все втроем и проживали на его жилплощади. Когда развелись, я переехал к другу, потом ушел в рейс. Возвращаться в Москву повода не было. Жил, как перекати-поле, где придется. Лет через десять тетка написала мне письмо, звала к себе, жаловалась, что еле ходит, нуждается в помощи. Я ей деньжат подбрасывал, сиделку нанял, чтобы она за ней присматривала до самой кончины. За свою заботу получил вот эти хоромы, – он повел в воздухе руками. – Теперь хоть есть где голову преклонить.