В палатки вносили оружие, постель, ящики с инструментами и дневниками. Раскладывали для просушки собранные растения и препарированных птиц. Повар-казак разводил огонь, варил чай и поджаривал дзамбу с бараньим салом.
Утолив жажду и голод, все принимались за дело. Казаки собирали аргал, обдирали зарезанного на обед барана, расседлывали, поили и пускали на покормку верблюдов и лошадей.
В палатке Пржевальского шла напряженная работа. Сам Николай Михайлович переносил на чистый планшет[42] сделанную во время перехода съемку и по кратким черновым заметкам в записной книжке составлял подробную запись в путевом дневнике. Эхлон и Коломейцев препарировали убитых дорогою птиц. Роборовский рисовал.
«Один из моих спутников нарисовал карандашом уже 70 картин, — писал Пржевальский из экспедиции в Россию. — Так что будущая моя книга будет иллюстрированною…»
Тем временем поcпевал обед, обычно — одно единственное блюдо, чаще всего — суп из баранины с просом или рисом. Каждый день путешественники уничтожали целого барана. Иногда стол разнообразила дичь, добытая удачной охотой — фазаны, гуси, утки, куропатки.
Любопытство приводило к бивуаку монголов, кочевавших в окрестностях. На вопрос: зачем они пришли? монголы обыкновенно отвечали путешественникам: «посмотреть на вас». Казаки охотно угощали их бараниной. За обедом у казаков, которые, живя в Забайкалье, по соседству с Монголией, почти все говорили по-монгольски, завязывались с кочевниками длинные беседы.
После обеда Николай Михайлович со своими помощниками отправлялся на охоту, в натуралистические и географические экскурсии. Возвратясь к стоянке перед закатом, путешественники укладывали в бумагу собранные растения, клали в спирт пойманных ящериц и змей, обдирали убитых птиц.
Работы было вдоволь для всех. Казаки чинили одежду и обувь, седла и вьючные принадлежности, подковывали лошадей, подшивали охромевшему верблюду к протертой подошве заплату — кусок толстой шкуры. «Операция эта весьма мучительна, — рассказывает Пржевальский. — Зато верблюд скоро перестает хромать и попрежнему несет вьюк…»
Начинало смеркаться, караванных животных пригоняли к стоянке, снова поили и привязывали…
Пересекая Джунгарскую пустыню, путешественники видели перед собой то необозримую гладь равнины, то волны пологих холмов. На почве, усыпанной острым щебнем, трава зеленела лишь редкими небольшими пятнами, не нарушавшими однообразного серо-желтого фона пустыни.
Много раз караван застигали в пути сильные бури. Начинались они часов в девять-десять утра, реже с полудня, и поднимали тучи пыли и песка, затемнявшие солнце. Пржевальский заметил, что у бурь — постоянное направление с запада на восток.
Пржевальский первый из исследователей Азии обратил внимание на это явление и первый объяснил его научно.
В разреженном воздухе высоких нагорий восточный склон гор, скал, песчаных холмов быстро нагревается утренним солнцем и нагревает ближайший слой воздуха. А на западном, теневом, склоне температура в это время гораздо ниже. «Отсюда в тысяче тысяч пунктов», как пишет Пржевальский, «образуется ветер, который, раз возникнув, уже не имеет препон на безграничных равнинах пустыни… А так как более тяжелый, холодный воздух находится на западной стороне предметов, то понятно, что и движение бури должно быть с запада на восток».
В пути Пржевальский изучал растительный и животный мир Джунгарской пустыни. Он открыл здесь новый вид млекопитающего, неизвестный до того времени ни одному ученому, — дикую лошадь, которая получила название «лошади Пржевальского».
Небольшой рост и короткая, щеткой торчащая грива даже на расстоянии резко отличают эту лошадь от домашней.
Дикие лошади держатся небольшими косяками в самых бесплодных частях Джунгарской пустыни.
Они долго могут оставаться без воды, питаясь сочными солончаковыми растениями. От пяти до пятнадцати самок пасутся под предводительством старого опытного жеребца. У диких лошадей превосходно развиты обоняние, слух и зрение.
Дикая лошадь Пржевальского. Рис. Роборовского.
Встречаются дикие лошади редко, и охота за ними чрезвычайно трудна. Пржевальскому удалось их встретить только дважды. Один раз Пржевальский и Эклон стали подкрадываться к косяку, но звери почуяли их по ветру издалека и пустились наутек. Жеребец бежал впереди, оттопырив хвост и выгнув шею. За ним следовали семь самок. По временам звери останавливались, смотрели в сторону охотников и иногда лягали друг друга, а затем опять пускались рысью и, наконец, скрылись из виду.
Николаю Михайловичу не удалось убить ни одной дикой лошади, но ему досталась в подарок шкура этого животного, убитого охотниками-киргизами в песках южной Джунгарии.
Открытое Пржевальским животное не водится ни в какой другой стране, кроме Джунгарии. Экземпляр, который он, вернувшись из путешествия, привез в Петербург — в музей Академии наук, десять лет оставался единственным в научных коллекциях мира. Только десять лет спустя новые шкуры диких лошадей привез другой русский путешественник — Грум-Гржимайло, а еще позднее ученики Пржевальского — Роборовский и Козлов.
ХАМИЙСКОЕ ГОСТЕПРИИМСТВО
Джунгарская пустыня ограничивается с севера Алтайскими горами, с юга — Тяньшанскими. Путь в Тибет проходил через город Хами, расположенный за Тянь-шанем, у его южных склонов.
20 мая караван экспедиции подошел к северному подножью Тянь-шаня. 25 мая, перевалив через горы, измерив показанием барометра высоту перевала, Пржевальский прибыл в Хами.
Хами лежит среди пустыни, в небольшом оазисе. Внутри зубчатой глиняной ограды тесно скучены фанзы, снаружи раскинулись поля и огороды.
Придя в Хами, путешественники разбили свой бивуак в полутора километрах от города, на берегу ручья.
Тотчас же к Пржевальскому явились китайские офицеры с приветствием от «чин-цая» — военного губернатора Хами, одного из всесильных местных правителей Небесной империи. Офицеры сообщили, что чин-цай желает как можно скорее видеть Пржевальского, и, как бы между прочим, осведомились — привез ли он губернатору подарки?
Вечером того же дня Николай Михайлович с переводчиком и двумя казаками отправился к хамийскому губернатору.
Чин-цай устроил знаменитому русскому путешественнику парадную встречу. Во дворе губернаторского дома выстроилось несколько десятков солдат со знаменами. Чин-цай, пожилой уже человек, встретил гостей на крыльце своей фанзы.
На обеде, который чин-цай дал в честь Пржевальского, присутствовали высшие местные офицеры и чиновники. Обед состоял из риса, баранины, свинины, морской капусты, трепангов, гнезд ласточки-саланганы, плавников акулы, креветок и т. п. — всего из шестидесяти блюд!
В подарок губернатор послал в лагерь Пржевальского двух баранов.
На следующий день чин-цай в сопровождении большой свиты приехал к Пржевальскому. Цель приезда заключалась, как видно, в том, чтобы выпросить как можно больше подарков. Увидев какую-нибудь вещь, офицеры тотчас же просили ее подарить. Чин-цай не отставал от своих подчиненных, особенно он интересовался оружием русских.
После отъезда губернатора Пржевальский послал ему в подарок револьвер. Но жадный чин-цай заявил посланному Пржевальским переводчику Абдулу Юсупову, что желает получить не револьвер, а двуствольное ружье.
«Возвращается наш Абдул и объявляет в чем дело, — рассказывает Пржевальский. — Тогда, зная, что при уступчивости с моей стороны не будет конца, я тотчас же отправил Абдула обратно с подарком к чин-цаю и приказал передать ему, в резкой форме, что дареные вещи ценятся как память, и что я принял двух баранов, присланных губернатором, вовсе не из нужды в них, а из вежливости.
Абдул, всегда нам преданный, исполнил все как следует. Сконфуженный губернатор взял револьвер. Так наша дружба и восстановилась».
Слава, которая шла о Пржевальском и его спутниках как об искусных стрелках, дошла и до хамийского губернатора, и он упросил их показать свое искусство. Частота и меткость их выстрелов поразили чин-цая и его офицеров.
— Как нам с русскими воевать? — сказал чин-цай.
— Нам воевать не из-за чего, — возразил Николай Михайлович. — Россия еще никогда не вела войны с Китаем.
Отдыхом от утомительных губернаторских приемов и визитов были для Николая Михайловича охотничьи и ботанические экскурсии в окрестностях Хами…
Путешественники стали собираться в дальнейший путь. Оказалось, что без разрешения чин-цая ни один торговец не смел ничего продавать.
«Потребовалось испросить позволение сделать закупки, — рассказывает Пржевальский. — Назначен был для этого особый офицер, который взял себе помощника».
Обо всем, что нужно было путешественникам, «много раз переспрашивалось, уверялось в готовности поспешить, постараться и купить все самого лучшего качества; а между тем переводчику внушалось, что «сухая ложка рот дерет», что за труды следует получить подарок. Каждый к нам прикосновенный офицер или чиновник старался что-нибудь для себя выпросить. Чин-цай также не отстал от своих подчиненных и получил складное нейзильберное зеркало. Наконец все необходимое для нас было доставлено по ценам, нужно заметить, чуть не баснословным».
Пржевальский простился с гостеприимными хамийскими властями. 1 июня, на восходе солнца, путешественники завьючили своих верблюдов и двинулись в путь.
ОТКРЫТИЯ, ОТВОЕВАННЫЕ У ПУСТЫНИ И МАНДАРИНОВ
Началась борьба с новыми препятствиями, которые ставили Пржевальскому то пустыня, то богдоханские власти.
Выйдя из оазиса, караван вступил в Хамийскую пустыню, раскинувшуюся от Тянь-шаня на севере до Нань-шаня на юге. Путешественники двигались прямо на юг — к Наньшанским горам, через которые лежал путь в Цайдам и дальше — в Тибет.
День за днем перед глазами путников расстилалась во все стороны бескрайняя, покрытая гравием и галькой равнина, где нет ни растительности, ни животных, нет даже ящериц и насекомых. Единственными следами жизни в этой мертвой пустыне были кости мулов, лошадей и верблюдов, отмечавшие путь караванов, которые здесь прошли.