— Молчать! — Нойман вновь саданул рукой по столу. Попавшее под руку пресс-папье отлетело и опрокинуло чернильницу. — Черт! — прорычал Бургарт, суетливо сгребая пачку документов в сторону, чтобы их не испачкало черной жидкостью, стремительно растекающейся по столу. — Анхельм! Сюда! С тряпкой! Быстро!
Дверь в кабинет открылась, и внутрь просочился женоподобный адъютант Ноймана — Анхельм Рох. Вместо причесочки-каре на его белобрысой голове красовалась стрижка а-ля фюрер с бритым затылком и непомерно длинным чубом, закрывающим один глаз. Встретившись глазами с адъютантом, Нойман грязно выругался, отчего розовые ушки Анхельма запылали.
— Тащи быстрее сюда свою задницу! — поторопил адъютанта Бургарт.
Глазки Роха масляно заблестели, он томно облизнул напомаженные пухлые губы и вихляющей походкой направился к столу. Франц и Сандлер переглянулись, с трудом сдерживая ехидные улыбки, догадавшись, о чем подумал Анхельм. Видимо, эта же мысль пришла в голову и Нойману. Его губы шевельнулись, создавая впечатление, как будто он брезгливо отплевывается.
— Быстрее! — поторопил Бургарт адъютанта, старательно вытирающего чернила со стола, но еще старательнее выгибающего спину и стреляющего глазками в сторону крепких наставников-воспитателей.
Один лишь Ланге остался невозмутимым при виде гомосячих выкрутасов Анхельма.
— Все? — спросил Нойман, когда пролитые чернила были вытерты.
— Может, принести чаю господам воспитателям? — с придыханием произнес Анхельм, закатывая накрашенные глазки.
— Пшел вон! — рявкнул оберстлёйтнант. — Надо будет — вызову!
Рох втянул голову в плечи и быстро выскочил из кабинета. О суровом нраве начальника школы он знал не понаслышке — может и в ухо дать.
— Мужлан невоспитанный! — обиженно прошептал Анхельм, плотно закрыв дверь в кабинет Ноймана.
— Итак, продолжим, — едва за гауптманном захлопнулась дверь, произнес Нойман. — Что произошло?
— Пришиб пару ворюг — делов-то! — Ланге с хрустом сжал кулаки, словно собирался продолжить экзекуцию.
— Альберт, помолчи! — приказал оберстлёйтнант. — Сандлер, твои подопечные отличились?
— Так точно, герр оберстлёйтнант!
— Вот с тебя и начнем. Что можешь сказать?
— Сегодня первое отделение моего взвода было назначено дежурным по кухне, — начал издалека Сандлер. — Примерно в десять часов двадцать минут, когда я занимался с остальным взводом утренней физподготовкой, ко мне подбежал курсант Вахромеефф — заместитель гефрайтера первого отделения…
— А с каких это пор у командиров отделений появились заместители? — удивленно приподнял брови Нойман.
— Поясню, герр Нойман, курсант Вахромеефф замещает гефрайтера Незнанского, поскольку тот отбывает дисциплинарное наказание в карцере…
— Еще лучше! — нахмурился начальник школы. — Гефрайтер, насколько я понимаю, должен быть примером для остальных курсантов? А он у вас в кутузке! Да еще за нарушение дисциплины. Что у нас творится с личным составом, герр Франц? Насколько я понимаю, отвечаешь за это ты, как старший мастер-наставник?
— Мне еще не докладывали об этом, герр оберстлёйтнант!
— Так ты даже не в курсе? Господа, вы все тут расслабились, как я погляжу! — Нойман побагровел и нервно дернул щекой. — Превратили военизированную школу в богадельню! Обрадовались, что больше не надо идти под пули! Забыли, что вы все еще на службе! И неважно, что в тылу, а не на передовой! Я вас всех под трибунал отдам!
— Герр оберстлёйтнант, пожалуйста, не делайте поспешных выводов, — дождавшись, пока Нойман начнет набирать в грудь воздуха для новых проклятий, вставил Сандлер. — Все не так уж плохо, как вам сейчас представляется. Я не успел доложить Роберту об аресте Незнанского, потому что это случилось всего лишь пару часов назад. После утреннего развода мы еще не пересекались.
— Это так, герр оберстлёйтнант, — подтвердил Франц.
— Насчет нарушения дисциплины гефрайтером первого отделения, — продолжил Михаэль, — изначально, как мне доложили сразу после инцидента, дисциплина была нарушена курсантом Кузьминым. Он отказался подчиняться приказам гефрайтера Вахромееффа и устроил с ним драку. Вот за эту драку Вахромеефф и попал в карцер, невзирая на то, что невиновен.
— Хм, — задумался Нойман. — Интересная дилемма: пресек нарушение дисциплины… Но драка…
— Да они хуже зверей, — вновь завел свою шарманку Альберт.
— Ланге, заткнись! — одернул его Бургарт. — Тебе слова не давали!
— Слушаюсь, — невнятно буркнул кантиненляйтер.
— Михаэль, ты приказал посадить в карцер гефрайтера? — вернулся к предыдущей теме начальник «Псарни».
— Никак нет, герр оберстлёйтнант, — ответил Михаэль. — Приказ об аресте отдал обергефрайтер Путилофф, мой заместитель.
— Сученыш! — едва слышно прошипел Ланге.
— Я посчитал его приказ э-э-э… справедливым и не стал отменять, — закончил фразу Сандлер.
— Путилофф… Путилофф… Я уже не в первый раз слышу эту фамилию, — произнес Нойман.
— Это второй из пострадавших от герра Ланге курсантов, — подсказал Сандлер. — Который и нанес нашему уважаемому кантиненляйтеру, — он усмехнулся, — незаживающую душевную травму…
— Я попрошу! — взвился Ланге. — Это оскорбление…
— Да, …, сядь ты уже! — чертыхнулся Нойман. — И ты, Михаэль, не передергивай!
— Слушаюсь, — Сандлер слегка наклонил голову.
— Теперь рассказывай, что случилось у продовольственного склада, — распорядился Бургарт.
— Как я уже говорил, во время занятий физподготовкой ко мне подбежал курсант Вахромеефф и сообщил, что возле продовольственного склада уважаемый герр Ланге, — кивок в сторону кантиненляйтера, — жестоко избивает курсантов Путилоффа и Федькина.
— Я лишь наказал вора! — возмутился Ланге. — Этот грязный ублюдок осмелился…
— Речь идет о Федькине? — уточнил Сандлер. — А как же Путилофф? Он что, тоже воровал?
— Нет, — угрюмо отозвался заведующий столовой, — но он поднял на меня руку!
— Защищая своего подчиненного, — ввинтил Сандлер. — Которого вы, уважаемый, забили до смерти.
— Туда ему и дорога! — выдохнул Ланге. — Я бы с удовольствием забил его до смерти еще раз! — с каким-то садистским удовольствием добавил кантиненляйтер.
— Так что стащил этот мальчишка? — поинтересовался Нойман.
— Всего лишь две шоколадки, — ответил Михаэль, — которые тут же и съел…
— Неважно! — возразил Ланге. — Он вор, и этим все сказано! Никто не имеет права обворовывать немецких солдат! Тем более унтерменш! Только так и надо учить этих животных послушанию!
— Две шоколадки… Такая малость? — Нойман покачал головой и выдвинул ящик стола. Достал тоненькую брошюру в мягком переплете. — Мы, немцы, — прочел он вслух, — единственные в мире, кто хорошо относится к животным. Мы будем прилично относиться и к этим людям-зверям… Знаете, Ланге, чьи это слова?
— Нет.
— Это цитата из речи рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Надеюсь, ты не подвергаешь сомнению его позицию в отношении генетически неполноценных народов?
— Никак нет, герр оберстлёйтнант! — не понимая, куда клонит Нойман, ответил Ланге. — Горячо поддерживаю эту позицию…
— Так какого черта, Альберт, ты портишь ценный материал? Ты знаешь, в какую цифру обходиться казне содержание этих ублюдков?
— Никак нет!
— Вот то-то же! Мы должны воспитать и вырастить как можно больше бойцов! Учтите еще естественную убыль: по здоровью, гибель от несчастных случаев и прочего дерьма… Хорошо, если через год у нас останется половина личного состава! А там, — директор указал пальцем в потолок, — с меня спросят за каждую потраченную марку! Значит, так, уясните и передайте другим: за необоснованную жестокость к курсантам, если это не касается непосредственно учебного процесса… Понятно, о чем я говорю?
Мастера-наставники дружно кивнули.
— Так вот, — продолжил свою мысль Нойман, — за необоснованную жестокость к курсантам, если это не касается непосредственно учебного процесса, буду выгонять из школы к чертям собачьим, не считаясь с прежними заслугами, чинами и наградами! Мне нужен результат, а не груда покалеченного и дохлого материала! Не умеете — учитесь, не хотите учиться — валите на все четыре стороны. Желающих — предостаточно! Уяснили?
— Так точно!
— Свободны!
— Герр оберстлёйтнант, — обратился к начальнику школы Сандлер, — разрешите вопрос?
— Говори.
— Что будем делать с Путилоффым, если, конечно, он выживет?
— Добить, — рыкнул Ланге, непроизвольно схватившись рукой за прокушенное ухо. — Все равно не жилец!
— Ланге, я вижу, до тебя так и не дошло, о чем я сейчас тут перед всеми распинался? — Нойман навалился грудью на стол и впился взглядом в Альберта.
— Герр оберстлёйтнант, неужели вы оставите нападение на немца… Настоящего чистокровного, — при этом слове Сандлер отвернулся, чтобы Ланге не увидел его скептическую улыбку, — немца! Сопляка надо добить, чтобы другим неповадно было!
— А ты что скажешь, Михаэль? — Нойман перевел взгляд на мастера-наставника.
— Нападение на немца — это, конечно, ни в какие рамки не лезет…
Ланге довольно осклабился, дескать, и не сомневался: уж тут-то все арийцы заодно. Но следующая фраза Сандлера вогнала кантиненляйтера в ступор:
— Но я считаю, что наказывать Путилоффа не стоит.
— Ты рехнулся, Михаэль?! — не поверил своим ушам Ланге. — Да стоит только спустить такое — каждый еврейский щенок посчитает своим долгом впиться нам в глотку!
— Это славяне, — поправил хозяйственника Сандлер.
— Да какая, к чертям собачьим, разница?! — брызнул слюной Альберт.
— Да, Михаэль, по-моему, ты слишком мягок, — поддержал кантиненляйтера Роберт Франц. — Наказать все-таки стоит…
— Ты тоже считаешь, что нужно его добить? — в лоб спросил Михаэль. — По-моему, он уже и так понес заслуженное наказание: еще неизвестно, выживет ли?
— Ну… Я понимаю, Путилофф — твой лучший курсант, но, Михаэль… Мы должны пресекать подобное в зародыше! Чего ты так за него вцепился?