— Пацаны, вы о чем треплетесь? — К друзьям, стоящим в сторонке, подскочил Сашка Чернюк — гефрайтер четвертого отделения. — О завтрашней увольнительной небось?
— Да вот, прикидываем: сумеем в список попасть или не светит? — Вовка решил умолчать о Чите.
— Ага, я угадал! — обрадовался Сашка. — Но это было легко — вся «Псарня» только об этом и болтает. Сами как думаете: прорветесь?
— Мне, думаю, не светит, — произнес Вовка. — Слишком часто я в лазарет попадал, — напомнил он приятелям о стычке с Сандлером и схватке с Ланге.
— Да, наверное… — согласился Сашка. — А у меня с немецким не ладится! — грустно сообщил он приятелям. — Только Петька как-то умудряется без залетов…
— Вот он-то за всех нас и погуляет! — рассмеялся Вовка.
— У-у-у, зараза! — с завистью произнес Чернюк. — Кабы знать заранее — так я б навалился… Шпрехал бы ща не хуже Франца!
— Успеешь еще, Сашка! — фыркнул Путилов. — Нойман же ясно сказал — не последний раз…
— Эх, не везет, так не везет! — расстроился Чернюк. — Столько интересного, а мы тут в казарме пухнуть будем. Слушайте, пацаны, а из вас кто-нибудь фильму видел?
Перед ужином Вовку отозвал в сторону Сандлер:
— Вот что, Вольф, я тут подумываю, кого в увольнительную отправить можно… Поможешь мне список составить?
— Так вы ж лучше меня знаете, кто по всем предметам успевает.
— Прилежание в дисциплинах — это, конечно, похвально, — не стал спорить Михаэль. — Но можно включить в список еще несколько человек… Так сказать, авансом.
— Чем? — не понял Вовка.
— Ну поощрить с прицелом на будущее, — разъяснил Сандлер. — Оказать доверие: парни тогда горы своротят, стараться не в пример лучше будут. Есть такие на примете?
— Есть! — выпалил Путилов, памятуя недавний разговор с Сашкой. — Чернюк, например. У него вся заковыка с немецким языком. Но он подналяжет. Могу за него поручиться.
— Согласен, Чернюка включить можно. Еще кого посоветуешь?
— Незнанский…
— Незнанский и без твоей протекции проходит, как Федотов и Пономарь. Гефрайтеров ты отобрал дельных. В общем, у тебя есть еще полчаса, подумай: двоих я могу включить в список без особых проблем. Да, тебя я тоже включил…
— Но я же… это…
— Надеюсь, что никаких сюрпризов ты больше не устроишь?
— Никак нет, герр Сандлер!
— Подать-то списки я подам, но там уж все на усмотрение Ноймана. Подпишет твою увольнительную — развлекайся на здоровье. Но если отклонит, не обессудь — сам виноват.
— Я понял, герр мастер-наставник.
— Свободен. Жду тебя после ужина.
— Путилофф? — прочитав список курсантов, заслуживших, по мнению Сандлера, увольнительную в город, не поверил своим глазам Нойман. — И это после всего, что этот ублюдок натворил?
— Герр оберстлёйтнант, — вкрадчиво произнес Михаэль, — мы ведь уже с вами обсуждали этот вопрос. Вы вынесли решение: не наказывать Путилоффа за стычку с Ланге.
— Я помню, — кивнул начальник школы. — Но не наказывать — это одно, а поощрять — совсем другое дело!
— Но, герр Нойман, — продолжать гнуть свою линию мастер-наставник, — я могу заявить без ложной скромности: на данный момент Путилофф — лучший курсант школы! Отличная успеваемость — преподаватели его хвалят: все ловит на лету! А после того как Рагимов разрешил ему физические нагрузки, никто не может догнать его на полосе препятствий!
— Да знаю я! — сварливо проворчал Бургарт. — Не слишком ли ты с ним нянчишься, Михаэль?
— Герр оберстлёйтнант, — продолжал напирать Михаэль, — сделайте для него исключение…
— Для него уже и так слишком много исключений!
— Неужели это так принципиально? Окажите доверие, и он из кожи лезть будет, чтобы его оправдать! Я ручаюсь!
— Ох, Михаэль, черт с тобой! — Бургарт размашисто подписал увольнительную. — Но помни, ты за него в ответе! Я не потерплю еще одного залета!
— Так точно, герр оберстлёйтнант! — обрадованно произнес Михаэль.
Утром старенький «Опель Блитц» с кузовом, крытым пятнистым тентом, въехал в расположение «Псарни». Рявкнув разболтанным движком, видавшее виды чудо техники выпустило клуб вонючего сизого дыма и замерло в центре залитого бетоном плаца. Из кабины выбрался пожилой угрюмый водитель в замасленном танковом комбинезоне и деловито принялся пинать ботинком колесные скаты.
«Машина пришла!» — эта новость распространилась по интернату подобно лесному пожару.
— Все, кто в увольнение, — выходи на плац строиться! — скомандовал Сандлер.
Мальчишки наперегонки бросились к выходу из казармы. Их лица сияли. Те же, кого обошла фортуна, провожали счастливчиков завистливыми взглядами. Как же они хотели оказаться на их месте!
— Старайтесь, дурьи головы! — произнес Михаэль, обращаясь к лишенным увеселительной прогулки мальчишкам. — Приложите усилия — и воздастся вам!
— В шеренгу становись! — скомандовал на улице Вовка. — Герр старший мастер-наставник, курсанты, следующие в увольнение, по вашему приказанию построены! — доложил он.
— В общем, так, бойцы, — прошелся вдоль строя Сандлер, — чтобы у меня там без фокусов! Думайте, прежде чем куда-нибудь вляпаться! Вечерний инструктаж все помнят?
— Яволь, герр старший мастер-наставник!
— Сейчас подходим ко мне за денежным довольствием… по одному!!! — рявкнул Михаэль, когда мальчишки дружно ломанулись из строя. — Путилофф! Ко мне!
Вовка подошел к Сандлеру.
— Держи, — мастер-наставник протянул Вовке сложенную вдвое увольнительную, внутри которой лежало несколько разноцветных бумажек. — Увольнительную беречь! — предостерег мальчишку Михаэль. — Следующий.
Мальчишки подходили к наставнику, получали увольнительные и деньги и становились в строй. Вовка, спрятав бумагу с подписью начальника школы в нагрудный карман, принялся с интересом рассматривать купюры.
— Смотри, Вовка, какой у меня веселый пацан на деньге намалеван, — помахивая сиреневой купюрой, похвалился Петька, — на Сашку Чернюка похож! Цвай карбованец, — по слогам прочитал он надпись на немецком. — Два карбованца, значит… А это сколько: много или мало? — озадачился он.
— А сколько всего? — спросил Незнанского Вовка, подсчитывая степень обогащения.
— Чичас подсчитаю. — Петька послюнявил палец и зашуршал бумажками: — Значит, есть три мальца по цвай и четыре единички… Это сколько же будет?
— Десять, — подсказал Вовка.
— Ага, точно! Две дивчины по фюнф, — он заломил коричнево-фиолетовые бумажки, — еще десять в кармане! Одна тетка по десятке, — Петькин палец прижал красноватую купюру, — и какой-то садовод в шляпе по цванцих, то бишь — двадцать.
— Значит, — подытожил Вовка, — десять, десять, десять и мужик по двадцать?
— Ага.
— Пятьдесят карбованцев получается! — сообщил другу Вовка.
— А у меня почему-то сорок, — пожаловался Путилову один из курсантов. — А у тебя, Вовка, сколько?
— Сейчас гляну…
— Поясняю по суммам, — закончив выдавать деньги и документы, произнес мастер-наставник, — они у всех разные: у обычных курсантов — сорок карбованцев, у гефрайтеров — пятьдесят, у обергефрайтеров — семьдесят!
— Ого, Вовка, так ты у нас самый зажиточный! — расплылся в улыбке Петька, потешно наморщив конопатый нос.
— Ага, прям купец-миллионщик! — отшутился Путилов, чувствовавший себя немного не в своей тарелке.
— Разговорчики! — одернул курсантов Сандлер. — Еще вопросы есть? Если нет — тогда по машинам!
Деревянные лавки, установленные в просторном кузове грузовика, с трудом вместили шумную мальчишескую ораву.
— Готовы? — Сандлер, запрыгнувший на колесо, заглянул в кузов.
— Яволь, герр Сандлер! — отрапортовал Вовка, которого в сборной солянке разных взводов безоговорочно и не сговариваясь считали за главного. — А из наставников с нами кто-нибудь поедет?
— Я поеду, — ответил Михаэль. — Совсем без присмотра вас оставлять боязно… Держитесь крепче — если по дороге кто вылетит — подбирать не будем! — шутливо пригрозил он. — Sind gefahren, Rudi![65] — Сандлер спрыгнул с колеса и хлопнул водителя по плечу.
— Klettere in die Kabine,[66] — ответил шофер, вооружаясь кривой металлической ручкой-стартером. Приладив рукоятку, водитель с силой крутанул её, пытаясь завести поизносившийся двигатель. Железка описала полукруг и, вырвавшись из рук, больно съездила водителю по пальцам.
— Donnerwetter! — злобно прошипел немец, взмахнув ушибленной рукой.
Машина завелась только с третьей попытки: затряслась и зафыркала.
— Alte dreck![67] — чертыхнулся водила, выдергивая «шморгалку» из гнезда.
Через минуту, отчаянно тарахтя, «опель» выехал за периметр «Псарни». В кузове грузовичка царила возбужденная суматоха и безудержное веселье: мальчишки до сих пор не могли поверить в происходящее.
— Кто куда, а я сразу на фильму! — перекрикивая рокот движка и гомон пацанов, вслух мечтал Сашка.
— А я конфет куль куплю…
— Мороженое…
— Цирку…
Настроение у всех зашкаливало: мальчишки толкались, пихались, дергали друг друга за рукава отутюженных парадных гимнастерок с причудливыми нашивками и галунами, выданных перед отъездом комендантом Мейером. Больше заняться в машине было нечем: толстый камуфляжный тент напрочь загораживал обзор. Местами мальчишек ощутимо подбрасывало на ямах и ухабах, водитель пер по раздолбанной дороге, словно на танке. Но малолетних псов это только веселило: после очередного «прыжка» из кузова раздавалась веселая ржачка. Однако к концу поездки задницы мальчишек начали ощутимо побаливать, а кое-кто обзавелся шишками и ссадинами. Те из мальчишек, кто сидел ближе к борту, время от времени поглядывали в щели, докладывая о смене «декораций»:
— Лес… Луг… Деревня какая-то… О! О! В городок какой-то заехали…
Машина резко остановилась, мальчишки повалились с лавок, образовав кучу-малу. Сандлер, откинув в сторону клапан тента, заглянул в кузов: