– С перышком мне как-то удобнее, – говорю я.
Цепляю к поясу шорт кобуру, затягиваю на правом бедре лямки. В дополнительные кармашки ложатся два магазина – третий в пистолете.
– Ну как знаешь, – Хёрд отдает финку. – И не забывай про клавиши. Сначала на рукоятке, целишься, а потом спуск.
Я молча киваю.
– Ладно… С нами пойдет Барди, остальные здесь будут. Мало ли… Втроем сил нам хватит пробиться.
– А если не хватит? – в них-то сомнений нет, а вот я – другое дело.
– Тогда будет шумно, – с довольным оскалом и двумя автоматами из вертолета показывается Барди. Сверкнув клыками, он спрыгивает на землю, по которой проходит дрожь от такой туши.
На голову выше меня, и на полголовы выше Хёрда… Да он один всех Диких раскидает.
Привыкнуть к их внешности и не пялиться – очередная задача. Не из простых.
– А на что ты рассчитывал, когда хотел туда сам сунуться? – Хёрд перекидывает черный матовый автомат через спину и поправляет форму.
– На чудо, – бормочу я, не желая признавать, что это была заведомо провальная идея. Но что мне еще оставалось делать? Сидеть на месте? Нет…
– Да пошли уже. Раньше начнем – раньше закончим, – Барди нетерпеливо переминается с ноги на ногу.
– Он прав. Надо торопиться, – соглашаюсь я. Промедление может стоить жизни Еве.
По Миллионной улице мы идем, прижавшись к ее правой стороне. Идем тихо, след в след, и прислушиваемся к каждому шороху, но это лишь ветер, который гоняет мелкий мусор по вымершему Петербургу.
Впереди – Хёрд, в середине – я, замыкает Барди. Ножи наготове, пистолеты спрятаны в кобуру.
Останавливаемся у постамента крайнего правого Атланта – одного из десяти гигантов, держащих портик Нового Эрмитажа. От их исполинских гранитных фигур всегда веяло какой-то мощью, скрытой силой… В преданиях многих народов существуют упоминания о некой цивилизации великанов.
Вымысел? Теперь я ни в чем не уверен…
Зайти с главного входа – единственное верное решение, так как от него путь до Военной галереи самый короткий. Не факт, что безопасным, но иные варианты отсутствуют.
Миновав Атлантов, мы приближаемся к Дворцовой площади: никто больше не поет культовых Питерских и обычных песен, не играет задорно на гитаре, а толпа не аплодирует… Ни глазеющих туристов, ни умиротворенных местных. Только их мертвые, гниющие тела, смрад от которых носится по всей площади. Он настигает и нас.
– Ну и вонь… – Барди первым нарушает молчание, длящееся с Марсова поля.
– Внутри будет хуже, – озабоченно бормочет Хёрд. – Хорошо, хоть противогазы захватили.
В противогазе бродить по залам не очень хочется.
Диких, как ни странно, на Дворцовой практически нет: у арки Главного штаба ходит четверо, двое у Александровской колонны и трое разрозненно бродят в разных концах площади. У ворот, ведущих во внутренний двор Эрмитажа – никого.
– Здесь – пусто, там – полно, – говорит Хёрд, и мы почти бегом двигаемся к воротам.
Искусство
Эрмитаж я не посещал с тех пор, как умерла бабушка.
Проработала она в нем большую часть своей жизни, и постоянно приводила нас с Варей с самых малых лет на ознакомление с искусством. Это был новый мир, где мы воображали себя египетскими фараонами, античными царями, и, конечно, российскими правителями. Немало времени потребовалось, чтобы мы с сестрой смогли ориентироваться без карты: бесчисленные помещения с множеством входов и выходов были похожи на хитроумный лабиринт, собравший в себе неимоверное количество экспонатов.
Бабушка показывала нам роскошные залы и рассказывала о скульптурах, картинах, творцах, из-под чьей руки рождались все эти шедевры, и о том времени, когда они создавались. Мы могли ходить и слушать ее часами, не замечая, как наваливается усталость, и требовательно урчат животы.
А после музея нас встречал дедушка, держа в руках по мороженому…
Но ничто не вечно. Особенно человек.
За день до смерти бабушки, мы прогуляли уроки, чтобы навестить ее в Эрмитаже. Как всегда, она была улыбчива и не отругала за пропуск школы. Как всегда, ее теплые, шершавые ладони коснулись наших щек. В последний раз…
На следующий день у нее случился сердечный приступ. Она умерла буквально у дедушки на руках, а через месяц, не выдержав горя, и он покинул нас.
С тех пор мы с сестрой держались от Эрмитажа в стороне. Он напоминал о самой большой утрате в нашей жизни.
Пять лет назад погибла Варя, и на этом моя жизнь закончилась. Началось бесцельное существование.
Включить автопилот и пытаться не сдохнуть – выполнено.
Выключить автопилот и пытаться не сдохнуть – в процессе.
Во внутреннем дворе Эрмитажа висит мертвое, гнетущее безмолвие. Ни следов крови, ни намека на Диких. Разлагающиеся тела вереницей тянутся к главному входу – очередь за билетами.
Все мертвы.
Нет никаких героев или Избранных…
Все мертвы.
Нет никаких злодеев, которые долго и в деталях рассказывают свой план…
Все мертвы.
Нет никакого шанса на спасение…
Они захотели – они истребили.
Все просто.
– Гораздо сложнее, чем ты думаешь.
– Хотелось бы уже узнать… – бормочу я. Неведение мне порядком надоело.
К главному входу мы подбираемся с левой стороны. Без особых усилий Барди оттаскивает заблокировавшие дверь тела. Одна рука – одно тело. Откуда у него такая сила, остается только гадать.
– Натягивай, – Хёрд протягивает мне один из противогазов, – не будем испытывать желудки.
Меньше всего я хочу таскаться в резиновом изделии на голове. Не таким Эрмитаж меня помнит, не таким и увидит вновь. Справлюсь…
– Можно и без них.
– Объясни, – что-то внутри меня зашевелилось… Будто внутренности начали крутиться вокруг своей оси.
Дискомфорт.
Щекотка.
Дрожь.
– Заберем у них обоняние так же, как и я у тебя забирал.
Но они должны довериться и сделать все, что я скажу.
Хёрд и Барди понимают, что я говорю с Голосом, и в ожидании вопросительно на меня смотрят.
– Эм… – я не совсем уверен в том, что нужно сказать, – Мы можем перекрыть у всех обоняние. Так будет удобнее.
– И как? – Барди приподнимает бровь.
– Нашей кровью.
– Нашей кровью, – повторяю я.
После секундного молчания Существа переглядываются. В их глазах появляется сомнение.
– Хорошо, – произносит Хёрд и на шаг приближается ко мне.
– Не доверяют… Но ты им нужен. На этом и сыграем.
– Ладно, – я напряженно выдыхаю: вновь беспомощная марионетка. Это раздражает.
– Крови много не понадобится, так что палец подойдет.
Режь его, выдавливай сколько сможешь и делай каждому полосу от середины лба до переносицы.
Себе не нужно. Дальше я сам.
Четкая пошаговая инструкция. Жаль, нет буклетика с пронумерованными рисунками. Как у «ИКЕА».
Используйте вашу кровь, чтобы соединить номера 1 и 2.
Используйте Голос, чтобы не ошибиться.
Шаг первый… Шаг второй… Шаг третий…
– Режь.
Лезвие финки с легкостью разрезает подушечку большого пальца.
Как и велел Голос, я оставляю по кровавой полосе на лбах Хёрда и Барди и отхожу назад.
– Дыши медленно. Сосредоточься на ком-нибудь из них и не моргай.
Повинуясь указаниям Голоса, я перевожу взгляд на Хёрда.
Секунда, две, три – ничего. Еще секунда, и начинается быстро нарастающее покалывание в кончиках пальцев. Оно охватывает ладони и почти сразу поднимается по предплечьям. Добирается до локтей и все…
Усиливается. Сотни тысяч игл касаются моих рук. Некоторые проникают под кожу, а некоторые едва касаются ее…
Звон в ушах не сбивает меня. Лишь тревожит.
В глазах темнеет. Сердце перестает биться… Несколько секунд – вновь работает, и на мгновение его первого удара, кожа на лице Хёрда становится прозрачной…
Я вижу каждую его вену.
– Сосредоточься…
Удар – снова появляется кожа, удар – вены, удар – теперь я различаю мышцы.
И вдруг все обрывается. Словно ничего и не было…
Полоса крови на лбу Хёрда бесследно пропадает.
– Неплохо… Всего пятнадцать секунд… Теперь на второго.
Проделав тот же самый «ритуал» с Барди, я ощущаю неимоверную тяжесть в руках ноющую боль в пальцах. К горлу подкатывает тошнота.
От голода?
– Через пару минут пройдет. Спроси, чувствуют ли они что-нибудь.
– Чувствуете что-нибудь? – я неотрывно смотрю на Хёрда, ведь он первым подвергся… Этому.
Он втягивает воздух несколько раз – на его лице появляется удивление.
– Ничего. Хм… Слышал я о таком, но никогда не испытывал.
– Тоже ничего. Абсолютно. Да… Интересно, – Барди тоже не улавливает никаких запахов.
Короткими вдохами через нос я проверяю свое обоняние – ничего.
– Тебе многому предстоит научиться, Крис. А пока иди.
Я прикрою.
Звучит обнадеживающе… Но тогда отчего внутри меня разгорается тревога…
Барди убирает последнее тело от двери – путь свободен. Первым так же шагает Хёрд. За ним, ступая след в след, иду я. Барди замыкает.
Внутри тихо. Я давно здесь не появлялся, но прекрасно помню, что Эрмитаж и тишина – несопоставимые вещи. Разве что по ночам. Днем же залы наполняются людьми порой настолько, что приходится с огромной ловкостью лавировать между нескончаемыми группами, потоками и одиночными туристами.
Снуют из зала в зал. Фотографируют. Рассеянно слушают экскурсоводов или аудиогид на шее… Мало кто по-настоящему наслаждается искусством, вникает в историю экспонатов и с восхищением проводит долгие часы в музее. Прерваться можно на туалет или на чашку кофе в буфете на первом этаже…