Хотя могли бы и вспомнить, что именно такое вранье политруков советских привело к тому, что люди с восторгом приняли вранье перестроечной демшизы, вопившей о 10—15—20 красноармейцах, положенных кровавым Сталиным за каждого немца.
Превосходство, которого не было
Если мухлевать с цифирьками не удается, то Мединский предпочитает их обходить. Отвечая на вопрос о причинах поражения Красной Армии летом 1941 года, обычно словоохотливый профессор становится лаконичен, как древний спартанец, и ограничивается тремя словами «немцы были сильнее» (с. 142). После чего подкрепляет их цитатой из вышедшей в 1962(!) году работы советского историка Виктора Анфилова, согласно которому «к началу нападения немецко-фашистские войска имели двухкратное, а на направлениях главных ударов 4—5-кратное численное превосходство в живой силе и технике» (с. 142).
Численный перевес противника действительно имел место, а вот с техникой ситуация часто наблюдалась обратная. Для примера откроем книгу историка Алексея Исаева «Приграничное сражение. 1941» и посмотрим, как у нас обстояли дела, скажем, с соотношением сил по авиации на Прибалтийском направлении. Оказывается, авиация Прибалтийского военного округа имела без малого 1200 самолетов, из которых были боеготовыми 873, а обеспечены экипажами 789. Противостоящий этим силам 1-й воздушный флот вермахта имел 675 самолетов, из которых в боеспособном состоянии к утру 22 июня находились далеко не все. В одном только 1-м авиационном корпусе из 412 машин 71 была неисправна. Правда, в первый день войны по аэродромам Прибалтики наносили удары и самолеты соседнего 2-го воздушного флота, но, учитывая эти истребители и бомбардировщики, придется исключить их из статистики первого дня воздушного сражения в Белоруссии, где при таком раскладе советские ВВС, имея еще более значительный перевес, лишились 738 самолетов.
Теперь поглядим, как у нас обстоят дела с танками на Украине. В танковых полках пяти танковых дивизий группы армий «Юг», согласно Исаеву, числится 728 боевых машин. Накинем около сотни за счет старых танков, используемых в этих дивизиях для усиления саперных батальонов и в качестве машин артиллерийских наблюдателей. Учтем еще две сотни в дивизионах самоходных орудий и батальоне трофейных французских тяжелых танков В-1, переделанных в огнеметные. Наконец, не забудем и о братских контингентах Италии, Венгрии, Румынии и Словакии, запустивших на поля Украины и Молдавии около 500 танков и танкеток. Но если даже считать всё, что ползает на гусеницах и стреляет, получается едва полторы тысячи.
Бронированной армаде группы армий «Юг» противостояли 10 механизированных корпусов Киевского и Одесского военного округов. Согласно подробному исследованию Евгения Дрига «Механизированные корпуса РККА в бою. История автобронетанковых войск Красной Армии в 1940—1941 годах», на 22 июня 1941 года в них числилось не менее 5431 танка, в том числе 762 новейших КВ и Т-34. С учетом танков в механизированных полках кавалерийских и разведывательных батальонах стрелковых дивизий, получается хорошо за 6 тыс. — вчетверо больше, чем у противника.
Может быть, на направлении главного удара ситуация была иная? В танковом сражении в районе Броды — Дубно — Луцк 23 июня — 1 июля 1941 года пяти немецким танковым дивизиям противостояли 8-,9-, 15-, 19- и 22-й механизированные корпуса, части 32- и 57-й танковых дивизий и 109-я моторизованная дивизии. Всего около 3,5 тыс. танков против 800 с небольшим. Алексей Исаев предложил сравнивать вражеские дивизии только с советскими дивизиями, имевшими штатное количество автотранспорта, и отнес к таковым шесть: 8, 10, 12 и 15-ю танковые, 7-ю и 81-ю моторизованные — но и в них числится 1819 танков — в два с лишним раза больше, чем в аналогичных соединениях противника.
Да, многие из них содержались не в самом лучшем состоянии, не были отремонтированы или выходили из строя во время марш-бросков (в том числе по причине низкой квалификации экипажей) и непосредственно в боях участвовало много меньше советских танков, чем числилось. Но это уже вопрос не изначального соотношения сил, а квалификации танкистов и ремонтников. Поэтому нельзя не согласиться с мнением Исаева, отметившего 21 июня 2011 года в эфире «Эхо Москвы»: «По технике,разумеется, превосходство за Красной Армией». Понимали это и советские авторы, пускавшиеся во все тяжкие, чтобы затуманить имевшееся превосходство. Например, они учитывали у СССР только самые современные танки КВ и Т-34 в количестве 1475 штук, у Германии почти все, что было, и получали на каждую нашу машину по 2—3 вражеских.
После открытия архивов такие фокусы не проходят, и профессор предпочитает не приводить конкретных цифр или приводит их с одной стороны. Например, в главе «Первые ростки победы» он относит к таковым контрудар под Гродно, когда «шесть немецких дивизий оказались на несколько суток прикованы к району Гродно и понесли большие потери» (с. 147).
Большие потери — это сколько? Об этом Мединский скромно помалкивает, как и о количестве советских войск, участвовавших в сражении. А их там было целых 11 дивизий, включая танковые соединения 6-го и 11-го механизированных корпусов. Имея около 1,3 тыс. танков, в том числе 482 КВ и Т-34, мощнейшая советская группировка не смогла разгромить чисто пехотные части противника и в ночь с 25 на 26 июня была выведена из боя, потеряв треть бронетехники. Тогда же командующий группой армий «Центр» фон Бок с удовлетворением отметил в своем дневнике, что 30-й армейский корпус вермахта, выдержавший главный удар советских танков, находится во вполне удовлетворительном состоянии.
На 22 июня 1941 года германская армия значительно обгоняла нашу в темпах развертывания, превосходила в боевом опыте, имела более рациональную организационную структуру и была значительно лучше оснащена транспортом и средствами связи. Именно эти факторы прежде всего и обусловили успехи противника летом 1941 года, но Мединскому вслед за мастодонтами советской истории их мало, и он срочно догружает список мифическим 4—5-кратным превосходством в технике.
Обрезание для полицаев
В главах, где идет речь о гражданах СССР, воевавших на стороне рейха, Мединский продолжает мухлевать, но в противоположную сторону. Основной прием тот же самый — сравнивать несравнимое. Добросовестный исследователь, желая выяснить, сколько советских людей воевало на стороне Гитлера и сколько против, возьмет общее количество мобилизованных в Красную Армию и войска НКВД (34,5 млн). Сравнит его с количеством лиц, служивших в вооруженных формированиях Германии, Румынии и Финляндии, а также поддерживавших их в прифронтовом тылу северокавказских боевиков (1,3 млн). Укажет, что к 34,5 миллиона нужно добавить еще многие сотни тысяч ополченцев, партизан и подпольщиков, которые пошли в бой, не являясь бойцами регулярной армии, и погибли либо были демобилизованы, так и не будучи в нее зачисленными. Не забудет, что десятки тысяч человек успели послужить на обеих сторонах. Особо отметит еще несколько сотен тысяч украинских националистов, воевавших в основном против Красной Армии, советских и польских партизан, однако имевших и некоторое количество боев с немцами, а сверх того — жестоко истреблявших друг друга.
Проанализировав имеющуюся информацию, добросовестный исследователь сделает вывод, что военный коллаборационизм в СССР был значителен в абсолютных цифрах, но невелик в цифрах относительных. На каждого служившего Гитлеру приходится без малого 30 красноармейцев, ополченцев и партизан. Куда больше, чем, скажем, во Франции, где через вооруженные силы, воевавшие с Третьим рейхом, включая партизан и подпольщиков, прошло порядка 6 млн человек, а в армиях Гитлера и его вассала — главы марионеточного режима на юге страны маршала Филиппа Петэна — служили не менее 800 тыс. французов и жителей французских колоний.
В других европейских странах это соотношение не то что не лучше, а порой и хуже, чем у Франции, а потому Советскому Союзу, и особенно России, давшей лишь чуть более трети всех гитлеровских пособников с территории СССР, стыдиться количества своих предателей не стоит. Однако Мединский вслед за демшизой, кажется, в глубине души считает, что столь массового сотрудничества с врагом в просвещенной Европе не было. И поэтому он и тут традиционно мошенничает. Перечисляя коллаборационистские формирования, профессор режет их количество не хуже, чем моэль (специалист по обрезанию у иудеев) крайнюю плоть.
«Русская освободительная армия» (РОА) генерала Власова — 50 тыс. «Русская освободительная народная армия» (РОНА) Каминского — 20 тыс. Полицаи — на круг — 60— 70 тыс. Казачьи войска — 70 тыс... Плюс «восточные» национальные батальоны» — 80 тыс...» (Епифанов А.Е. Ответственность за военные преступления, совершенные на территории СССР в годы Великой Отечественной войны. Волгоград, 2005) (с. 296).
«Были еще «специальные подразделения вермахта» — 400—500 тыс. (с. 297)... Сначала эти вспомогательные подразделения вермахта немцы презрительно называли «наши Иваны». Потом закрепилось нейтральное «хи-ви» — Hilfswillige, Hiwis, «желающие помогать». В каждой пехотной дивизии вермахта для «добровольных помощников» предусматривались должности в службе снабжения. Сапожники, портные, шорники, вторые повара могли быть русскими. Также из русских военнопленных формировалась саперная рота» (с. 303).
Легким нажатием на клавишу Мединский исключает из списков гитлеровских пособников солдат 14-й украинской дивизии СС «Галинина», 15-й и 19-й латышских дивизий СС, 20-й эстонской дивизии СС, прибалтийских, украинских, молдавских и белорусских полицаев, а заодно существенно занижает численность «хиви», через подразделения которых на самом деле прошло около 700 тысяч человек.
Таким образом, количество коллаборационистов уменьшается почти вдвое, но на этом ретивый депутат не останавливается.
«Очень мало наших воевало за немцев. 50 тыс. власовцев — если мы еще в это поверим, если они действительно существовали, а не являли собой виртуальную армию навроде солдат из «Звездных войн», — это ничто по сравнению с 34,5 млн советских солдат, прошедших войну» (с. 301).