ает Финляндскому правительству незамедлительно отвести свои войска подальше от границы на Карельском перешейке – на 20–25 км, чтобы предотвратить возможность подобных провокаций…»
– А для чего погибших-то налепили? – Екатерина Белозёрская с раздражением бросила газету на стол.
– А, Николай Петрович? – спросила она Симакова, стоявшего перед столом с папкой. – Ты знал? Об этом никакого разговора не было. Планировали обстрел, и – всё. Откуда погибшие взялись? Чья самодеятельность?
– Это Андрей Александрович приказал включить, – ответил Симаков, пожав плечами. – Говорит, сам решил, – он кивнул на портрет Сталина на стене. – Для убедительности.
– Для убедительности?! – Белозёрская зло рассмеялась. – Всё дело завалили. Для чего мы место выбирали, чтобы оно с финской стороны просматривалось? Чтобы они увидели, что у нас ни одного убитого или раненого не было? Это же очень легко заметить. Стрельба? А кто стрелял? Может, кто-то и стрелял, вот вам воронка, вот осколки, вот доказательства, с вашей стороны? С вашей. Мы ни при чём. А тут чуть не двадцать человек погибших. Их как эвакуировали? Куда они делись? Это же полный провал всего дела. Теперь списки надо составлять, кто погиб, как фамилии, где похоронены. Для чего нам вся эта канитель? А Жданов мне с утра: вы посмотрите, Екатерина Алексеевна, какой подъем, какое возмущение трудящихся. «Дать отпор зарвавшимся налётчикам!», «Ответить тройным ударом!», «Уничтожить гнусную банду!». А всё, оказывается, белыми нитками шито. И если финны сейчас сухонькими выйдут из воды, я не удивлюсь. Они ещё расследование затеют и докажут, что никто там не погиб, да ещё додумаются нас обвинить, что мы сами по своим же и стреляли. А мы всему миру на посмешище.
– Но так сам же приказал, – Симаков повторил растерянно. – Кто же возразит? Андрей Александрович не посмел.
– Пусть теперь и расхлебывает, – смяв газету, Белозёрская швырнула её в угол. – Когда сам его спросит, а что это немцы и англичане нам не верят, будто это финны на нас напали, пусть-ка он ему напомнит, что, мол, вы же, Иосиф Виссарионович, приказали, а мы сделали, как попугаи, не думавши. А объяснить, что к чему, какие последствия могут быть, язык к заднице приклеился от страха. Он же не слепой и не глухой. Ты возрази, аргументируй. А зачем? Вдруг нарвешься? Пулю-то в затылок, как я, получать не хочется. Здоровьице-то дороже. Ну, дурак. Но хоть и дурак, да наш дурак, свой, пролетарский дурак. Ну, пожурят, даже поругают, пусть, а потом забудут. И голова на месте, а то, что дело провалил – плевать. Никаких возражений, даже звука не сказали – что изволите-с. Лакейская порода. Быстро побежали делать. Вот пускай покрутится. Только поздно всё – уже не поправишь. Как это говорится, слово не воробей, вылетит – не поймаешь, – она криво усмехнулась. Потом спросила, указав на папку.
– Что у тебя, Николай Петрович? Что-то срочное?
– Да, тоже по финнам, Екатерина Алексеевна, – Симаков положил перед ней документы, – срочное сообщение от нашего полпреда Деревянского, работали на частоте, предусмотренной для экстренных случаев и во временном режиме «высокая степень опасности». Мы расшифровали. Я попросил Васильеву заняться этим вне очереди.
– Что у них стряслось? – Белозёрская склонилась над сообщением.
– Фактически Ярцев на грани провала. У него нет связи, – доложил Симаков. – Две явочные квартиры провалены, на них засады. Три связника перехвачено, информацию успели уничтожить.
– Немцы? – Белозёрская серьёзно взглянула на заместителя. – Что-то не припомню, чтобы финны так успешно работали. Да ещё с нами так расправлялись.
– Абвер, безусловно, активизировался в последнее время. Они тесно сотрудничают с финнами, дают им информацию, это правда, – согласился Симаков. – Не дремлют и эсэсовские разведчики. В последнее время Гейдрих старательно пытается обойти Канариса, перехватить инициативу. Тоже землю роют, по-нашему говоря. Но я думаю, завелся «крот», причем из тех, которых вербуют на вырост, – предположил Симаков. – Уж больно точно бьет. Безошибочно.
– «Крот» в полпредстве?
– Не исключено, – Симаков пожал плечами. – Однако Ярцев и его жена Зоя Ивановна – очень опытные работники. Знают все правила, работают только по проверенным каналам, утечка практически невозможна. Круг задействованных лиц строго ограничен, никаких случайных поручений, никаких контактов по этой теме с человеком, который не изучен вдоль и поперек. Мы хотели отзывать обоих. Но сейчас это просто опасно. Однако и оставаться – опасно вдвойне.
– Вы проверили все возможные связи Ярцева и его жены? Есть новые лица, получившие в последнее время допуск?
– Всё проверили, вчера занимался весь день, – ответил Симаков. – Вроде всё чисто.
– Москва? С кем на связи? Здесь какие контакты? – продолжала спрашивать Белозёрская.
– Ограниченные. Вы, я, Павел Анатольевич Судоплатов. Всё. На радиосвязи и дешифровке – постоянные, проверенные люди. Любая случайность исключается.
– Если «крот» и есть, то это не финский крот, а немецкий, – Белозёрская задумчиво постукивала концом карандаша по столу. – И искать его всё-таки надо в Хельсинки. Причем, чем скорее, тем лучше. Он нам может обрушить всю сеть в Северной Европе, этого допустить нельзя. Если аналитика не помогает, будем ловить на наживку, как крестьяне на огороде настоящих кротов, – она усмехнулась. – Причем это должна быть такая наживка, которую они проглотят, и не надо забывать, что наш противник, кто бы он ни был – абвер или СД – заграница, они не дурнее нас. Дайте в полпредство сообщение о прибытии агента особой важности, поеду сама….
– Екатерина Алексеевна, это очень опасно! – запротестовал Симаков.
– Опасно, – согласилась Белозёрская. – Но другого пути не вижу. Ярцев в безвыходной ситуации, без связи он совершенно бесполезен. Они практически блокировали его. Послать мелкую сошку – это только ещё одним сотрудником пожертвовать, а их у нас, дельных, и так не очень много. Да и хватит уж – трижды на одни и те же грабли наступили. Фигура должна быть крупная, не исключено – новый резидент. Тогда они активизируются, проявят себя. Кого я могу послать? После ежовской чистки сам знаешь – поле голое, кто успел сбежать на Запад и там осел, кто и вовсе с жизнью распростился. Крупных фигур не осталось. Только сама. Иного варианта нет. У меня репутация серьезная. Как только они пронюхают, что Эльза, вероятно, появится в Хельсинки, чтобы сменить Ярцева, тут все «кроты» сразу повылезают. Взять такого агента для них очень крупный успех. Ну а нам надо подготовиться. Так все проработать, Николай Петрович, чтоб не они нас, а мы их обхитрили, и Ярцева деблокировали, и «крота» на свет ясный вытащили. Так что продумай всё. Даю тебе сутки. В пятницу, – она взглянула на календарь, – я уже должна быть в Хельсинки. И подготовь докладную наркому. «Порадуем» Лаврентия Павловича. Не только же Жданову его веселить, у нас тоже для него развлечения найдутся, – добавила она мрачно. – И как оказывается, похлеще ждановских.
«Сегодня 27 ноября 1939 года в ответ на заявления советской стороны финским посланником в Москве господином Ирие-Коскиненом была вручена ответная нота правительства Финляндии. В ней указывается, что “…в связи с якобы имевшим место нарушением границы Финляндское правительство в срочном порядке произвело надлежащее расследование. Этим расследованием было установлено, что пушечные выстрелы, о которых сообщает Советское правительство, были произведены не с Финляндской стороны. Напротив, из данных расследования вытекает, что упомянутые выстрелы были произведены 26 ноября между 15 часами 45 минутами и 16 часами 05 минутами по советскому времени с советской пограничной стороны близ упомянутого вами села Майнила. С Финляндской стороны можно было видеть даже место, где взрывались снаряды, так как селение Майнила расположено на расстоянии всего 800 м от границы, за открытым полем. На основании расчета скорости распространения звука от семи выстрелов можно заключить, что орудия, из которых были произведены эти выстрелы, находились на расстоянии около 1,5–2 км на юго-восток от места разрыва снарядов. Наблюдения, относящиеся к упомянутым выстрелам, были занесены в журнал пограничной стражи в самый момент происшествия. При таких обстоятельствах представляется возможным, что речь идёт о несчастном случае, происшедшем при проведении учебных упражнений, имевших место на советской стороне. Вследствие этого я считаю своим долгом отклонить протест, изложенный в вашем письме, и констатировать, что враждебный акт против СССР, о котором вы говорите, был совершен не с Финляндской стороны. Правительство Финляндии предлагает, чтобы пограничным комиссарам обеих сторон на Карельском перешейке было поручено совместно произвести расследование по поводу данного инцидента в соответствии с “Конвенцией о пограничных комиссарах”, заключенной 24 сентября 1928 года». Нота была вручена Наркому иностранных дел СССР В.М. Молотову».
– Если мои дела очень плохи, скажите мне об этом прямо, я прошу вас, – янтарные глаза княжны Шаховской смотрели прямо в лицо Маренн. – Во взгляде не было ни тени страха, только решимость. – Скажите мне. Не надо огорчать Густава, – попросила Маша, чуть смягчившись, – вы же слышали, – она указала взглядом на радиоприемник, стоявший на столе перед окном, – сообщение прочли по-фински и по-немецки. Густаву сейчас не до моих болячек. Большевики хотят любым способом заполучить себе часть царской империи, которая им не досталась. Я уверена, что они устроили сами эту провокацию в Майниле, чтобы намекнуть Густаву, мол, отдавай нам, что нам нужно, иначе мы сотрём вас в порошок, они же так мыслят, как я понимаю, – она грустно улыбнулась. – Пожалуйста, ничего не скрывайте от меня, – попросила она, понизив голос, и обернулась к сестре, – мы решим, как нам быть.
Зина только молча кивнула, но Маренн видела, тонкие пальцы сжали кружевной платок.
– Скажу вам прямо, как вы просите, – ответила она, помедлив. – Процесс зашёл довольно далеко. Рентгенография показала значительное утолщение кости и образование нескольких полостей с присутствующими в них секвестрами, очагами некроза. Воспаление охватывает всю кость, уже задеты тазобедренный и коленный суставы. Однако положительным моментом является то, что проникновения некротических бактерий в мягкую ткань не обнаружено, свищей нет, и костный мозг пока не задет, что очень важно. Это значит, что лечение займёт достаточно продолжительное время, но шансы на выздоровление высокие. Скорее всего, причина заболевания – это нарушение асептических процедур при предыдущей операции. Инфекция была занесена в кость, но она подавлялась организмом до определенного момента. Общее ослабление, возрастные изменения нарушили баланс, и начался воспалительный процесс. Хорошо, что мы схватили его сейчас. Дальше всё развивалось бы намного драматичнее, – заключила она. – Так что новости не очень приятные, но они не безнадежные.