Екатерина Белозёрская сидела в кафе на улице Алексантеринкату. За стеклом, покрытым мелкими капельками тающего снега, она видела остановку трамвая на Эспоо. Туда по плану, предварительно составленному в Москве, должен был приехать резидент советской разведки в Хельсинки Борис Рябцев. Но время шло, а Рябцев не появлялся. Екатерина Алексеевна уже пила третью чашку кофе. Она понимала – что-то пошло не так. Что?
Безусловно, поезд, на котором Белозёрская должна была прибыть в столицу Финляндии, из-за погодных условий остановился, не доехав до Коуволы, и она оказалась в Хельсинки на четыре часа позже, чем планировалось. Сообщить об этом Рябцеву у неё не было возможности. Но на этот счёт тому заранее были даны четкие указания. В случае, если встреча не состоится вовремя, он должен был появляться на остановке каждый нечётный час, таким образом, даже из-за её опоздания они не могли разминуться.
Поезд прибыл в 11.45, через тридцать пять минут Екатерина Алексеевна уже находилась в кафе, но Ярцев не появился на остановке в 13.00, и вот уже 15.10 – его нет.
Подозрительным было и то, что фактически за ней не было слежки. План, задуманный в Москве, основывался на предположении, что в окружении советского резидента в Хельсинки завелся «крот», как выражалась сама Екатерина Алексеевна, «с нордическим характером», то есть работающий на немцев. Это фактически блокировало деятельность резидентуры, так как вся информация считывалась противником, и положение необходимо было исправлять срочно. Нельзя было допустить, чтобы при возвращении Ярцева в Москву, он привез «крота» в багаже, его надо было стряхнуть здесь.
Но времени оставалось крайне мало. На эвакуацию сотрудников посольства в связи с грядущим началом боевых действий оставалось не более суток. Задумка состояла в том, что, получив информацию о прибытии крупного советского агента, «крот» выдаст себя сам. Он поторопится информировать своих хозяев, и на этом попадется – за всеми сотрудниками на этот краткий период был установлен негласный, строжайший контроль. Выявив «крота», Ярцев должен был принять все меры к его нейтрализации и сообщить об этом, появившись сам или прислав связника, свою жену Зою. Иначе как Эльза узнает, что её миссия выполнена и она может отправляться обратно. Выход также был подготовлен через посольство Швеции, где специально подготовленные люди должны были обеспечить дипломатическое прикрытие. Вернется она через Стокгольм, на границе в Финляндией к этому времени уже вовсю будут идти боевые действия.
Однако Ярцев не появился. Но что настораживало более всего – агенты финской контрразведки тоже. Предполагалось, что за ней будут следить с самого момента появления в Хельсинки. Был разработан план, как она оторвется от слежки, чтобы выйти из игры. Вот только слежки не было – это было очевидно. Появление Эльзы в Хельсинки как будто не заметили. Случайно это не могло произойти. Наружная служба наблюдения должна была бы её вести. Но агентов не было. Екатерина Алексеевна уже привыкла их вычислять безошибочно, на этот счёт у неё накопился богатый опыт. Значит, это уловка. И Ярцев знает о ней, поэтому и не пришел.
Финнам и покровительствующим им немцам, безусловно, известно о том, что она в Хельсинки, но они предпочитают делать вид, что это им безразлично. Ей остается только ждать. Покинуть кафе на Алексантеринкату она не может. У советского посольства нет никаких иных координат, где с ней можно связаться, и, по предварительным условиям, она должна здесь находиться до 17 часов, после этого вступает в силу план выхода. В шведском посольстве уже подготовлены для неё документы, которые она должна забрать в 17.30 в тайнике, и дальше она отправится в порт, где сядет на корабль, отплывающий в Стокгольм.
Она должна оставаться здесь. Рано или поздно Ярцев даст о себе знать, если нет – она всё равно отправляется в Стокгольм и, видимо, только там узнает, что произошло на самом деле. Итак, до 17.00 мозолить глаза кельнеру, который и так поглядывает на неё с раздражением – заняла место, и уходить не собирается, похоже. «Придется потерпеть, дружок», – подумала Екатерина Алексеевна с иронией. Подозвав официанта, попросила:
– Принесите ещё кофе и сметану, пожалуйста.
Тот безропотно принял заказ и удалился.
– Нам удалось практически невозможное. Мы перехватили сообщение из Москвы, и как утверждают в Берлине, наши специалисты включили в него кодированный знак дезинформации.
Эту новость Росслинг сообщил Маренн спустя два часа после их беседы, и было трудно не заметить, что он очень доволен.
– Советский резидент воспринял сообщение как фальшивое, переданное не из центра, а от работающего под контролем сотрудника, – объяснил гауптштурмфюрер. – Эльза прокатилась в Хельсинки совершенно зря. Её здесь никто не ждёт. Правда, Свенсон из финской разведки настаивает на её аресте, но в Берлине считают, что это ненужный шум. Надо дать ей возможность выехать к нейтралам. В конце концов, схватить такую большую и хищную рыбу без специальной подготовки даже опасно. Что с ней делать? Какая польза? – Росслинг пожал плечами. – Агента такого уровня не будешь гноить в Моабите, сбросив гестапо. Она представляет собой политический вес. А какой? Торговаться ею со Сталиным? Но у нас пакт, мы союзники, только лишние объяснения, как так вышло, что схватили нашего агента, ненужные подозрения. Всё равно придется отпускать, чтобы не будить зверя раньше времени. Отпускать как-то тоже не хочется – портить имидж. Сбросить же на финнов не получится. Они просто не справятся с такой акулой. Да и в ближайшее время им явно станет не до этого. Пусть едет в Швецию. Знаете, фрау Ким, крупный агент, как и крупная политическая фигура, это даже частенько хуже, чем слишком мелкий. Мороки слишком много. Сейчас не то время.
– А как же ваш человек, о котором вы упоминали, сотрудник Ярцева, – осторожно поинтересовалась Маренн. – Я так понимаю, Эльза приехала в Хельсинки, чтобы заставить его проявиться.
– Мы дали ему приказ на некоторое время прекратить всяческую деятельность и затаиться, – ответил Росслинг. – «Спящий агент», – Росслинг усмехнулся. – Более того, вопреки требованиям Свенсона мы, пожалуй, позволим выехать из Хельсинки не только Эльзе, но также Рябцеву и его супруге. Тем более что Москва требует от них сделать это уже сегодня. Пусть едут. А наш человечек поедет с ними, и пока будет вести себя тихо, неприметно. Никаких контактов, пока всё не успокоится. Устроится в Москве. Мы найдём ему применение. Мы давно проталкивали эту фигуру, завербовали ещё во время обучения в Германии пять лет назад, сейчас мы никак не можем согласиться на то, чтобы наши усилия пропали даром. Он пользуется доверием у Зои Рыбкиной, вот пусть пока послужит ей, а мы дернем за ниточку, когда политические ветры изменятся, и разговаривать со Сталиным нам придётся уже куда менее дружественно, потому что его дивизии будут стоять на наших границах. Вот тогда и наш агент пригодится, и провал Эльзы в Хельсинки, а это провал, – Росслинг удовлетворенно прищелкнул пальцами. – Для агента такого уровня это провал. Вот тогда всё припомнится. А нам будет выгодно, если такой опасный человек, как госпожа Опалева, впадёт в немилость и будет отстранена от дел. Компромат – это мина, которая взрывается не сразу, её надо умело подложить и вовремя подвести провод. Пусть едут в Москву все, – Росслинг рассмеялся. – Мы там их настигнем.
– Не слишком ли вы самоуверенны, гауптштурмфюрер, – Маренн недоверчиво пожала плечами. – Я не верю, что у Эльзы нет никаких запасных вариантов, и можно ли быть на сто процентов уверенным в том, что Ярцев не распознал дезинформацию и не решил подыграть по каким-то только ему известным мотивам. Вы сами убеждали меня, что и Опалева, и Ярцев-Рыбкин – это опытные чекисты, не молодняк, они в профессии не первый день, мне же они кажутся наивными в вашем изложении. Может такое быть? Или они разгадали игру и ведут свою партию, вы не предполагаете? Я надеюсь, за Эльзой хотя бы установлено наблюдение, – спросила она осторожно. – Иначе можно вообще упустить её из вида. Да и себя выдать с головой.
– Я приказал Свенсону снять наружку, – настроение Росслинга явно испортилось, но он старался держаться как прежде бодро. – Зачем наружка, если Эльзу никто не ждет. Дезинформация. За кем следить, если никто не приезжает. В этом и весь фокус.
– Значит, она может делать в Хельсинки всё, что ей угодно? – Маренн покачала головой. – А вы уверены, что большевики так просты, что у них в Хельсинки нет никаких иных законспирированных контактов, которыми они могли бы воспользоваться?
– У них нет времени, – уверенно ответил Росслинг. – Время работает против Эльзы. Сегодня они все должны покинуть Финляндию. Завтра Сталин введёт войска, возможно, это случится даже ночью. К этому моменту они все должны находиться на безопасной территории. Ну, кроме тех, которые, как вы говорите, фрау Ким, законспирированы, то есть находятся на нелегальном положении. Эти останутся, конечно. И они есть, я в этом не сомневаюсь, кое-кто даже есть у нас на подозрении, – Росслинг нервно постучал пальцами по столу. – Но у Эльзы нет времени воспользоваться этими каналами, и потому я спокоен. Она уйдёт к нейтралам, не причинив никакого существенного вреда. Ну а в Москве ей придётся оправдываться, зря прокатилась. Резидента она не деблокировала, он привезёт нашего человека с собой. Это провал, – повторил он. – Для неё. Совершенно точно.
Итак, 16.00. Ярцев не появился в 15.00. И никакой надежды на то, что он появится в 17.00, – нет. Екатерина Алексеевна посмотрела на часы – прямо напротив её столика над небольшим фонтанчиком в камнях, украшающим пространство рядом со стойкой. Дальше оставаться здесь бессмысленно. У неё час на то, чтобы предпринять что-то решительное или же убраться в Стокгольм, несолоно хлебавши, как, вероятно, того ждут немцы. Что произошло? Дезинформация? Перехватили сообщение и подсунули фальшивку, скорее всего. Ярцев посчитал, что сообщение о её приезде – блеф, ловушка, его выманивают, чтобы арестовать. Поэтому он остается в посольстве, а рядом с ним – неприятель, замаскировавшийся под друга, который следит за каждым его шагом и сообщает о нём противнику. Скорее всего, он и подсунул дезинформацию. Или способствовал тому, чтобы она была получена вовремя, ещё до приезда Эльзы в Хельсинки.