уловка, на которую попались не только вы, княгиня, ваша бывшая ученица на неё тоже попалась, только раньше. Советский Союз не признал себя наследником исторической России, это совсем другое государство. Не национальное, а интернациональное, государство пролетариев всего мира, которое большевики организовали на территории исторической России, фактически уничтожив её. Россия погибла в 1917 году, её убийца и могильщик Ульянов-Ленин выстроил на её обломках некое искусственное здание, которое держится только на страхе, на диктатуре, на всепроникающем тоталитаризме. Это не власть рабочего класса, не общество равенства и справедливости, это один большой лагерь, где только бюрократия имеет силу. Но ни один из этих бюрократов не может быть уверен в собственном будущем, так как при малейшем проступке он мгновенно лишается всех преимуществ и превращается в узника. Это государство вы называете продолжением России, милосердной, православной, духовной державы Романовых? Государства, где казнь декабристов явилась событием, глубоко потрясшим всё общество. А скольких уничтожили большевики? Без всякой вины, по классовому признаку? Среди них – ваши знакомые, друзья, наверняка такие существуют. Та же матушка князя Белозёрского, которая просила вас заниматься с Катрин. Вы глубоко заблуждаетесь, госпожа Ливен, – заключила она. – Они просто использовали вас, как используют и вашу бывшую ученицу, и бросят вашу жизнь в топку своих химерических идей без всякой жалости. Она им не нужна. Она, эта ваша жизнь, их совершенно не заботит.
– Не говорите, Катя не такова, – запротестовала Ливен. – У неё доброе сердце.
– У госпожи Опалевой, может быть, и доброе сердце, с этим я спорить не буду, хотя оно должно было бы окаменеть от того, сколько жестокостей и горя ей приходится видеть сейчас в сталинской России, в скольких преступлениях участвовать. Только госпожа Опалева себе не хозяйка, она ничего не решает. Ей просто не позволят ничего решать, а если она воспротивится, это может стоить жизни ей самой. Беспощадность – их девиз, беспощадность к врагам, беспощадность к соратникам. Особенно они ненавидят образованных людей, образованных в широком, классическом смысле, а не по их узкому пролетарскому шаблону.
– Моя сестра Елена, она возглавляла Смольный институт, сгинула без вести в 1917 году в Петрограде, – негромко произнесла княгиня Ливен, на глаза навернулись слезы. – Я даже не знаю, где её могилка, есть ли на ней крест. Говорят, она хотела покинуть Петроград, но по пути в поезде её узнала бывшая институтка, случайно. На станции пьяные матросы вытащили Елену из вагона, а она была старше меня, уже тогда в летах, били ногами, веселились. Потом поезд пошел дальше, её же бросили на лавке, что случилось с ней потом, я так и не смогла узнать. Скорее всего, скончалась от побоев, никто помощи не оказал. Страшно, – княгиня Ливен закрыла глаза, слезинка скатилась по щеке. – Я сама едва от них спаслась, когда они ворвались в наш дом, бежала через чёрный ход. Уехала в поместье – но и там разгром, чуть не сожгли заживо. И весело так, как будто праздник какой – смотреть, как барский дом горит. Все окрестные собрались, пальцем показывали. Какая же низость! Откуда только это взялось-то всё. Вроде благочинно в церковь ходили по воскресеньям. А ту же церковь разрушили, не моргнув глазом, и никакого сожаления – забава! Что же вы думаете, мадам, прежней России уже никогда не будет? – спросила Дарья Александровна, затаив дыхание.
– Боюсь, прежней не будет, – подтвердила Маренн печально. – А будут ли Австрия, Германия? Вы думаете, Австрия под властью Адольфа Гитлера, это та страна, в которой родилась и жила моя мать, принцесса фон Габсбург? Где себя чувствовали уютно все национальности, и немцы, и венгры, и евреи, и славяне? Ни в коем случае. Это совсем другое, националистическое государство, часть германского рейха, нетерпимое к любому, в ком есть хоть капля чужой крови. Всё это страшные последствия мировой войны, которую мы пережили, – вздохнула она. – А сейчас мы вступаем в новую войну, долгую, кровавую. Вам наверняка известно, что германские войска в сентябре вторглись в Польшу, а вот несколько часов назад Красная армия перешла государственную границу Финляндии. Сталин и Гитлер снова разжигают мировой костер, каждый из них действует, исходя из собственных интересов. Кто победит, как будет устроен мир после того, как война закончится, мы ничего не можем знать вперед. Мы можем лишь бороться за ценности, в которые мы верим, за людей, которых любим, стараться вырвать у зла хотя бы малую толику того, что нам дорого.
– Вы уверены, что княгиню Ливен арестовала финская полиция?
В небольшой сторожке обходчика, примостившейся рядом с железнодорожным полотном, где теперь обосновался Паананен, Екатерина Алексеевна присела на деревянный стул, обтянутый потертым сукном, и придвинулась к дощатому столу, стоящему напротив окна, задернутого цветастой занавеской.
– Да, это так и есть, – подтвердил Паананен, стряхнув пепел с папиросы в деревянную пепельницу. – Я навел справки: её арестовали на вокзале в Турку. Водитель такси, которого она наняла, чтобы доехать до Пори, вызвал полицию. Видимо, она сболтнула ему лишнего. А сейчас тут обстановка такая, что все друг друга подозревают, боятся диверсантов.
– Её отправили в Хельсинки?
– Да, наши товарищи из порта это выяснили по моей просьбе. Но где она находится, неизвестно. Похоже, её забрали к себе немцы.
– Немцы? Это усложняет дело, – Катя опустила голову, раздумывая. – Мы должны попытаться освободить её, – сказала через мгновение, взглянув на Паананена. – Я понимаю, что ситуация тяжёлая, кругом ищейки. Но если бы не госпожа Ливен, мы бы не выполнили задание центра. Немецкий агент отправился бы в Москву вместе с нашими дипломатами, и грош цена всей нашей работе здесь. Мы не можем оставить княгиню Ливен без помощи. У вас есть люди в Хельсинки, к кому я могла бы обратиться?
– Да, я дам адреса и пароли, – с готовностью ответил Паананен, – но считаю своим долгом предупредить, вы очень рискуете, Эльза. Если финны, а вслед за ними и немцы, которые здесь плотно обосновались и имеют разветвлённую сеть, узнают, что вы вернулись, они уже не выпустят вас. Нам будет трудно помочь, мало осталось верных людей, – признался он. – Финны готовились к наступлению Красной армии, прочистили тыл, как надо, немцы им помогали. Многих арестовали, целыми партячейками забирали.
– Провокаторы?
– Были и провокаторы, но знаете, народ тут такой, – Паананен поморщился, – мелкобуржуазная среда, собственники, у кого булочная, у кого пекарня, у кого мельница, за свое добро дрожат, только и смотрят по сторонам, нет ли где кого подозрительного, чтобы в полицию донести. Сознательных мало. Ну, кто настоящий рабочий класс, понимает свои интересы. Это только в портах, докеры, механики, крановщики, – эти откликаются, терпеть не могут буржуазию с её награбленным добром. А так – трудно работать. Я вот из Пори уехал, с трудом тут себе местечко нашел, имя сменил. Да и то молочница с соседней фермы уже наведывалась, вопросики задавала, кто, мол, откуда, раньше здесь другой обходчик был. Я, мол, ему молоко, сметану привозила, постоянный клиент, куда делся? Пришлось у неё купить молоко и сметану, чтобы отвязалась, – Паананен усмехнулся. – Только деньги на уме у них, только прибыль считают. И война – не война.
– Хорошо, можете дать адреса, с кем в Хельсинки я могу выйти на связь? – спросила Белозёрская серьёзно. – Называйте, я запомню.
– Ну, в первую очередь Марко Катунен, он возглавляет самую большую группу в столице, – сообщил Паананен, подумав. – Работает на ремонте трамвайных путей. Найти его можно каждую вторую среду в пивной «Хиускикура», «Колечко» по-русски. Находится пивная на площади Хаканиементори, 8, это район Каллио, его ещё «красным районом» называют. Буржуи туда не заглядывают. Кутунен ждёт там связников с 20 до 24 часов, передаёт информацию, задания получает. Вот завтра среда как раз, он должен быть там, – Паананен взглянул на календарь. – У него обширные связи среди рабочих организаций, но вот насчёт того, чтобы в финской контрразведке своего человека иметь, а уж тем более у немцев, это я сомневаюсь, – Паананен покачал головой. – Но поговорите с ним, более надёжного человека не посоветую, что-нибудь придумает, как помочь. Может, товарищи сообразят, найдутся какие-то, хотя не знаю. Наши люди в таких организациях не служат, не берут их из-за социального происхождения, опасно. Но помочь постараются – это точно. Пароль, мне говорили, «Красный мак», отзыв «Калина», – продолжал он. – Это недавно было, не должны поменять ещё. Но вы сами не подходите к Катунену, я вам не советую, – Паананен понизил голос, предупреждая. – Не по вашему рангу всё это. Знаете, пивная место бойкое, вообще площадь эта, Хаканиементори, место известное, там рабочий класс всегда демонстрации проводит, там в 1918 году знаете какие битвы классовые проходили, вся площадь была красная от крови, когда войска и полиция набросились на баррикады. Там сам Ленин скрывался в доме на Силтасааренкату ещё до того, как в Петербург отправился, Октябрьский переворот готовить, – сообщил Паананен не без гордости. – Рабочие его охраняли, а есть и такие, что лично видели, слышали его выступления. Это я к тому, – пояснил он, – что все эти места полицейским ищейкам тоже хорошо известны, шпиков там пруд пруди, да и провокаторы встречаются в среде рабочих, что греха таить, – Паананен пожал плечами. – Бывает, и происхождение правильное у человека, и вся его семья вроде эксплуатацию терпит, а вот гляди, вобьют ему в голову чушь религиозную, Бога в его присутствии не трогай, мол, так его полицейские быстро на свою сторону переманят, опиумом этим голову ему заморочат. Идёт в провокаторы, на своих доносит. Но с такими у нас быстро расправляются, без разговоров, – заметил Паананен грозно. – Свои придушат, потом полицаям подбросят, мол, любуйтесь. Я найду способ с Кутуненом связаться, – пообещал он. – Вы держите в руках эту сумочку, – он взглянул на ридикюль, потом отрицательно покачал головой. – Это не подойдёт. По-буржуазному слишком. Одеться советую попроще, зачем зря привлекать внимание. Неброско, во всё темное, народ там живёт небогатый. Если в шубе явиться, – он указал на пышный воротник Катиного пальто, – сразу заметят, и шпики тоже, привяжутся, не оторваться потом будет. В руках лучше газету рабочую держите, свежий номер «Кансан Уутисет» называется, «Народные новости», и когда войдёте, садитесь за второй столик у окна, напротив стойки. Кутунен всегда там стоит. Он вас увидит. Я найду, как ему передать приметы. Так что будет ждать, не сомневайтесь. Он вас на конспиративную квартиру отведёт, ну чтоб ушей лишних не было вокруг и глаз, там пока скроетесь, это в том же доме, где и Ильич жил, – снова гордо заметил Паананен. – Проследит, чтоб хвост не увязался, он человек опытный. Ну а с ним обсудите, как этой женщине помочь, которая из-за нас в такой переплёт попала. Вы всё запомнили?