Разрослась и Нжерука. Картонные лачуги, сточные канавы со смердящей жижей, отходы фабрик, нечистоты — всего этого тоже прибавилось. Окрестные деревни, в том числе и Нгаиндейтхия, где жили раньше родители Вариинги, проглочены Нжерукой. Нищие, безработные, торговцы запрещенным самогоном, разносчики апельсинов и мандази[36], проститутки — трущобы Нжеруки трещат от этого сброда по швам. В лавчонках бойко торгуют мясом, яйцами, "сукума вики", овощами, солью, пивом, перцем, луком и мукой.
Хозяева лавок и владельцы трущоб живут на Золотых Холмах, лишь изредка наезжая в Нжеруку за причитающейся им арендной платой; большинство же нанимает громил, чтобы те собирали для них подать. Даже "Ангелы ада" открыли свою контору в Илмороге.
Родители Вариинги живут теперь в Нжеруке, хотя по старинке называют свой квартал "Нгаиндейтхия". Их дом чуть больше соседних: когда Вариинга работала секретаршей, она помогала им отстроиться. Теперь из тех небольших денег, что она зарабатывает в автомастерской, она дает кое-что родителям на еду и плату за обучение младших детей.
Здесь, в Нгаиндейтхии — или, по-новому, в Нжеруке, — Гатуирия и Вариинга проведут остаток дня и ночь.
Суббота, около пяти вечера. Отца Вариинги нет дома, ее дочь Вамбуи тоже отлучилась — ушла погулять с другими детьми. Гостей встречает мать Вариинги.
Молодые люди объявляют ей о своем решении пожениться. Мать Вариинги смущенно покашливает. Ей уже немало лет, но она из тех, кого годы не старят. Платье в черных и белых цветах слегка полиняло, но сидит на ней ладно. Она готова благословить жениха и невесту, но задает один вопрос, всего лишь один:
— Хочу кое о чем спросить тебя, Вариинга, в присутствии этого молодого человека. Пускай и он услышит твой ответ. Ты сказала ему, что у тебя почти взрослая дочь? Ей бы, по старым обычаям, уже впору проходить обряд посвящения.
— Это мою маленькую Вамбуи ты называешь взрослой? — смеется Вариинга. — Я ни от кого не скрываю, что она у меня есть, и Гатуирия тоже о ней знает. Он ее видел, когда был здесь в прошлый раз — два года назад, во время конкурса в пещере. Они, кстати, очень похожи, никто и не догадается, что они не родные. Тебе не кажется, мама, что они как близнецы? Только Гатуирия по сравнению с ней старик!
— Ты права, — соглашается мать Вариинги. — Они действительно похожи.
— Подумаешь, родные, не родные! — Гатуирия явно расстроился. — Похожи, не похожи — разве в этом дело? Ребенок есть ребенок. Мы все из одного чрева — чрева Кении! Пролитая за свободу кровь смыла различия между родами, кланами, народностями. Сегодня нет ни луо, ни кикуйю, ни камба, ни гириама, ни лухайя, ни масаи, ни меру, ни календжин, ни туркана. Мы все дети одной матери. Наша мать — Кения!
— Верно сказано, молодой человек! — кивает пожилая женщина. — Да поможет тебе бог, пусть твои поля всегда плодоносят. Сегодня матери готовы выбросить своих детей на помойку, лишь бы ухажеров не отпугнуть.
— Я сама в свое время чуть руки на себя не наложила, — говорит Вариинга, — и все потому, что Богатый Старец от меня отвернулся. Даже не верится! Бросаться под поезд из-за тех ничтожеств, что держат Мутури и его товарищей за решеткой.
— Только безумец сосет грудь мертвой матери, — говорит пожилая женщина. — Молодо-зелено!
— Не надо об этом! — Гатуирия не хочет, чтобы Вариинга вспоминала свои мытарства. — Незачем ворошить прошлое. Что было, то было…
— Я давно уже не горюю о том, что потеряла, — усмехается Вариинга. — Если бы я вышла замуж за Вайгоко с волосатой грудью, не видать мне такого молодца, как ты. Впрочем, у нынешних Вайгоко хватает денег на то, чтобы прикрыть ими грудь. Деньги нынче заменяют молодость.
— Но деньги не заменят жизни, — говорит мать Вариинги. — Старик или юноша, разве в этом дело? Счастье человека в его делах на этой земле. Вариинга, показала бы Гатуирии Илморог, а я пока приготовлю ужин. Когда придете, отец уже будет дома — расскажете ему о своих планах.
— Спасибо, мать. — Гатуирия встает со скамьи. — Я с тех самых пор Илморога не видел.
И снова Вариинга и Гатуирия направляются в сторону Золотых Холмов. Воздух прохладен и свеж. Вечереет. Трава в илморогском парке мягкая, зеленая. Густые и раскидистые кроны деревьев напоминают раскрытые зонты.
Гатуирия останавливает "тойоту" на обочине, им хочется походить по траве среди деревьев. Они взбираются на гребень холма, любуются лежащей внизу долиной, пшеничными и ячменными полями, принадлежащими пивоваренной компании "Тхенгета".
Вот оно, счастье: молодая кровь струится по долинам любви. Вариинга и Гатуирия стоят рядом, касаясь друг друга плечами, устремив взгляд на долину и горы на горизонте.
— Я всегда радуюсь, когда слышу те твои слова, которые ты сказал дома, — начинает Вариинга.
— А что я сказал? — спрашивает Гатуирия. — Всего уж и не упомню.
— Что нет ничего постыдного, когда девушка ждет ребенка. Что внебрачный младенец не прокаженный.
— Я просил тебя не возвращаться к прошлому. Будем счастливы сегодняшним днем и завтрашпим. Еще один рубеж преодолен: твоя мать нас благословила. Так радостно на сердце. Я счастливый человек: сочинил музыку, о которой долгие годы мечтал. А теперь мне достался особый приз — самая прекрасная девушка в мире!
— Ты как те воры из пещеры — так же хвастаешься своими "достижениями", — смеется Вариинга. — Подождал бы лучше, когда другие тебя похвалят.
— Но ведь это правда. Я готов петь от счастья. Одного только не хватает, чтобы моя радость прорвала плотины и вышла из берегов. Отгадай — чего?
— Не могу я прочесть письмо, запечатанное в конверте твоего сердца, — говорит Вариинга, а сама едва сдерживает смех: так же витиевато выражался босс Кихара. — Скажи же, чего тебе недостает, тогда я успею отскочить в сторону, чтобы меня не унес все сметающий поток твоей радости.
— Мне не хватает благословения моих родителей, отвечает Гатуирия. — Завтра в Накуру…
— А на кого из них ты похож?
Раньше Вариинга не спрашивала Гатуирию об этом. Он не знает, что ответить. В глубине души Гатуирия всегда стыдился родителей за их раболепие перед западной модой. Европа — вот их бог. Гатуирия не знает, как они завтра встретят Вариингу, как отнесутся к тому, что у нее ребенок от другого. Но одно он знает наверняка: как бы они ее ни приняли, Вариинга его суженая, избранница, невеста. Кроме того, неизвестно, как сама она отнесется к его родителям. Раскусит их и станет презирать. Она и к нему может перемениться, узнав, что в его отчем доме царят порядки, которые они оба много раз осуждали. Вот почему Гатуирия так и не показал Вариинге приглашение, которое его родители разослали знакомым.
При мысли об этой злосчастной открытке Гатуирия едва не плачет от стыда.
— Ты что, забыл, как выглядят твои родители? Отмалчиваешься, на вопрос не отвечаешь, — теребит его Вариинга.
— Зажмурься, — с наигранной веселостью говорит Гатуирия, — а завтра, в два часа пополудни, откроешь глаза и увидишь родителей Гатуирии. Тогда и решай, в кого я такой уродился.
Его рука обвивает талию Вариинги, она кладет голову ему на плечо.
— Завтра… скорее бы оно настало! — вздыхает Вариинга мечтательно. — Подымемся на заре, как ранние птички…
Слезы бегут по ее щекам, точно капли утренней росы по гладкой кожице спелого плода. Только сейчас не утро, а вечер, и солнце уже садится на Золотые Холмы.
— Что с тобой, моя любовь, почему ты плачешь? — беспокоится Гатуирия. — Какая тяжесть у тебя на сердце? Может, я обидел тебя?
— Не в тебе дело, — отвечает Вариинга. — Не обращай внимания. Иногда я плачу безо всякой причины, но сегодня нам вручили предписание муниципалитета освободить помещение мастерской.
— В самом деле? А куда же вам деваться? Кому отойдет участок?
— Боссу Кихаре и его новой фирме "Парадайз", строящей отели для туристов.
— Это тот самый Кихара, который тебя уволил, когда ты отказалась стать его наложницей?
— Тот самый, вместе с заморскими дружками. Обобрал нас до нитки. Разбой среди бела дня! Сбудется пророчество: "Всякому имеющему дастся и приумножится", — вспоминает Вариинга притчу, услышанную от Мвирери ва Мукираи.
— "А у неимущего отнимется и то, что имеет", — заканчивает Гатуирия, как и Вариинга, будто проповедь с амвона читая.
Оба улыбаются, потом каждый погружается в свои мысли. Вариинга вздыхает.
— Помнишь, я рассказывала тебе сон, который часто видела, когда была еще школьницей?
— Люди в лохмотьях распинают сатану?
— …а на третий день его присные в темных костюмах и галстуках снимают его с креста…
— …опускаются перед ним на колени и кричат: "Осанна! Осанна!" Как видишь, я помню твой сон. А что я тебе тогда ответил? Иконы и фрески в церквах навевают кошмары. Но отчего ты снова заговорила об этом? — Гатуирия пристально глядит на Вариингу.
— Я снова видела этот сон прошлой ночью, а ведь в церковь я давно не хожу. На сей раз он кое в чем отличался: люди в галстуках появились не на третий день, а сразу, как только дьявола втащили на крест. Их сопровождали бронемашины и артиллерия.
— А что же люди в лохмотьях? — спрашивает Гатуирия. — Как они поступили?
— Рассеялись, убежали в леса и горы. Я проснулась, не досмотрев этот страшный сон до конца.
— Не придавай значения снам. — Гатуирия старается приободрить Вариингу. — Два года назад ты видела броневики наяву, они разгоняли рабочих, крестьян и студентов, которые пришли к зданию суда, где слушалось дело Мутури и его товарищей. Итак, броневики приснились потому, что тебе предстояла поездка в Илморог. Что и требовалось доказать!
— Очевидно, ты прав, — соглашается Вариинга, а ей делается легче на душе. — Из тебя бы вышел превосходный провидец, второй Яхья Хуссейн! Открыл бы салон и жил безбедно. "Профессор Гатуирия, толкователь кошмаров. Чудодейственные снадобья от всех болезней! Редкостные приворотные зелья! Профессор Гатуирия первый предсказал, что наступит день, когда солнце взойдет утром и закатится вечером!"