— Просто прекрати тратить моё время. Это и будет лучшей благодарностью из всех возможных. — Взгляд выцветших тёмных глаз азиата, казалось, нёс в себе какую-то потустороннюю, ненормальную мощь, подобной которой не сыскать было даже у сильнейших псионов из ныне живущих. И Нобу Такеда сильнейшим не был, вовсе нет. Более того, он относился к пионерам псионических искусств, занимая почётное место в первой двадцатке пробудившихся ещё пятьдесят лет назад одарённых. Его силы и способность влиять на материальный мир по современным меркам оценивались как нечто заурядное… но наивен тот идиот, что решился бы сойтись со стариком в битве насмерть. За долгие годы лидер культа Смерти, запрещённого, пожалуй, во всех странах цивилизованного мира, отточил навык убийства как никто другой. — Чего ты хочешь от нас, Гринсан*?
*Неправильное произношение, Гринсон/Гринсан.
— Как и всегда, Такеда-сан, от вас мне требуется услуга по профилю. Устранение человека в Империи, о котором вы наверняка уже наслышаны. Артур Геслер, псион-универсал…
— … уже лично перебивший целый отряд пусть беспомощных, но псионов. — Старик оскалился. — Этот заказ обойдётся тебе очень дорого, Ричард!
— Любые суммы…
— Не деньги. Технология стабилизации разломов или постоянный, беспрепятственный доступ к одному из таких. И полторы сотни перспективных одарённых детей до десяти лет включительно…
С каждым произнесённым словом лицо президента ассоциации псионов искажалось всё сильнее, покуда мужчина не спохватился и не надел привычную за долгие годы работы на должности непробиваемую маску. Впрочем, уже увиденного старику хватило, чтобы теперь смотреть на собеседника с заметной ехидцей.
— За устранение пусть потенциально могущественного, но мальчишки? Ваши требования выходят за любые рамки, Такеда-сан. — Пять, десять секунд. Старик молчал. — Пятилетний доступ и пятьдесят одарённых детей.
— Они таковы лишь по той простой причине, что никто другой на это в принципе не способен. И я тоже не могу гарантировать успех. Потому… — Глава культа убийц оскалился. — Технология или доступ. И сто пятьдесят детей. За меньшее я и пальцем не пошевелю, чтобы устранить угрозу вашей гегемонии.
— Если он войдёт в силу, плохо станет не только нам. Уверен: после нас, видимых конкурентов на поверхности, Империя примется за вас, Такеда-сан. Вы останетесь один на один с силой, которая всегда ставила во главу угла повальное уничтожение подпольных организаций.
— Если бы нас было так легко найти и истребить, это бы сделал ещё прошлый император, Гринсан. Но мой культ, в отличие от марионеток твоего отца, существует и по сей день… — Старик не мог не заметить, как вспыхнула злоба в глазах президента. Но удовлетворение от маленькой победы в словесной дуэли было тем единственным, что отразилось на лице и во взгляде Такеды. — Я бы мог уменьшить цену, но ты вряд ли позволишь задействовать твоих людей в цепочке кровавых терактов. Или Геслер действительно сильно тебя пугает?..
— Всё зависит от того, что конкретно это будут за теракты… и выживут ли исполнители.
Существа, утратившие всякую человечность в погоне за абсолютной властью, — Гринсан, — и силой, — Такеда, — поняли, что нужная точка наконец-то была нащупана.
Начались переговоры, не сулящие одному сверхпсиону ничего хорошего…
Дни слились в хаотичный калейдоскоп тренировок, поглощения знаний и бессонных ночей, среди которых я, казалось, полностью потерял себя. Несмотря на то, что из разломов мне «достался» всего один, на котором я проверил свои выкладки по механизму принудительного схлопывания разлома собственными силами, — что удалось, хоть чуда с недопущением Пси в наш мир и не получилось, — полноценный отдых я разве что понюхал, и то — так, мельком. Совместное времяпровождение с Ксенией было ужато чуть ли не до минимума, а не слишком частые встречи с Владимиром, который, как оказалось, почти всегда занят делами Трона, становились исключительно деловыми: цесаревич решил с по самые подошвы макнуть меня в дерьмо под названием «истинное положение дел в мире». Чуть лучше всё было с Линой, но мало того, что мы пересекались совсем нечасто, так эта бедняжка ещё и примерила саван неизмеримой печали, сдавшись и просто планируя максимально беспроблемное замещение Линнет Назимовой на Лину Романову.
Как по мне, то планировать там ничего не стоило, ибо такое планирование, скорее всего, лишь выпятит «проблему». Но бедолаги, варящиеся в котле с интригами и политикой с самого детства, возможно, понимают куда больше моего, так что я не особо наседал со своими советами. Поставленная Его Величеством задача и так была выполнена на порядки быстрее ожидаемого, хоть и не столь тонко, как того хотелось бы Императору.
Да, я не подвёл Лину к этому решению так, чтобы она посчитала его всецело своим, но в чём я был уверен, так это в том, что каждая неделя с «закрытым разумом» усугубляла имеющиеся проблемы с головой девочки, в геометрической прогрессии раздувая срок, который ей потребуется для восстановления. Так что Император, слегка разобравшись в вопросе, меня поймёт. Или уже понял, ведь не далее как вчера я самолично отослал ему полноценный отчёт, в котором мои опасения выступали главной скрипкой, и проигнорировать их не смог бы даже самый скользкий аристократ, не то, что мужчина, заинтересованный в сохранении здоровья дочери.
Но сейчас передо мной стояла другая задача, «найти решение» которой я пытался так давно, что даже воспоминания о былых эмоциях остались в памяти сугубо в виде обезличенной стопки фактов. Воробьёва, мерзавка, предавшая Ксению, по моей просьбе уже была выдворена из лучшей академии, и отправлена в учебное заведение средней паршивости. И — да, это по ней ударило достаточно сильно, чтобы я счёл справедливость восстановленной.
Вот только не она использовала телепатию для того, чтобы повлиять на Ксению. И не она спланировала «операцию». Всё это сделал Георгий Трубецкий, наконец-то вернувшийся в стены столь им любимого учебного заведения и клуба в частности.
Я размышлял над тем, чтобы лишить его самого дорогого — «Мысли», а вместе с ней и влияния с репутацией, которую он скрупулёзно накапливал не как просто Трубецкий, а как глава одного из лучших и известнейших клубов академии. Всем был хорош этот вариант, кроме того, что тогда под удар попадали и совершенно ни в чём не виновные студенты, для которых клуб тоже был чем-то весьма важным. А ещё быстрая реализация этого плана подразумевала воздействие через цесаревича, а злоупотреблять столь сомнительной, чужой властью я не хотел.
Так я и оказался перед распахнутой дверью, за которой стоял, поправляя очки, Георгий, выставляющий напоказ равнодушие с лёгким налётом заинтересованности. Он был хорошим интриганом и лицедеем, но к нынешнему моменту его разум был для меня если не открыт, словно книга, то явно не столь защищён, как при нашей первой встрече. Я ясно видел его эмоции, с попеременным успехом улавливал отголоски мыслей — и всё это так, что меня в нарушении границ дозволенного не заподозрил бы лично Император с лупой и намерением взять преступника с поличным.
— Не ожидал встретить тебя так скоро, Геслер. — Преувеличенно вежливо произнёс парень, поборовший первоначальную вспышку эмоций. — Наконец-то надумал вступить в «Мысль», или по другому вопросу?..
— Я войду? — Не дожидаясь ответа, я вошёл в пустующее, распечатанное после более чем недельного простоя помещение. — Ты угадал насчёт другого вопроса, Георгий. И мне кажется, что ты хорошо понимаешь, что конкретно заставило меня наведаться сюда сразу после твоего возвращения в академию. Ничего не хочешь мне сказать?
— Понятия не имею, что ты имеешь в виду, но слова, сказанные таким тоном, можно легко принять за попытку оскорбить… или за угрозу. Такое в нашем обществе не приветствуется…
Мне даже не потребовалось изображать тяжёлый вздох.
— Я имел один весьма содержательный разговор с Воробьёвой, о судьбе которой ты, должно быть, слышал. Или нет? Настолько наплевать на последствия, которые могут затронуть использованные и выброшенные пешки? — Ожидаемо, но в глазах Георгия не было ни тени вины, раскаяния или хотя бы сомнения. Зато там виднелась работа мысли, ибо парень ни на секунду не переставал искать способы выкрутиться с минимальными потерями для себя. — Я хочу знать, какую цель ты преследовал, попытавшись повлиять на мышление Ксении столь… эксравагантным образом Причина, Георгий.
— За такое из академии можно вылететь пробкой невзирая на титулы, заслуги, влияние и деньги. Я бы не стал так рисковать! — Нет-нет, у парня не начали сдавать нервы, как могло бы показаться по повышенному тону и искреннему возмущению, маской осевшему на его лице. Просто он, похоже, окончательно определился со своим намерением до конца изображать дурачка, ибо сейчас, по прошествии времени, любые телепатические манипуляции будут просто недоказуемы. Да и даже если я в тот же вечер отвёл бы Ксению к квалифицированному телепату, то ничего кроме факта воздействия то не нашёл бы, а уж к аристократу, довольно именитому, между прочим, привязывать произошедшее в обычных условиях никто не стал бы.
Но на горе кретину, у которого начало понемногу рвать черепицу от вседозволенности, наш случай обычным назвать не получится просто из-за моего в нём участия. Изначально я мог просто попросить — и следующим днём у всего рода Трубецких начались бы большие проблемы. Я и сам из изученных от корки до корки досье на дворян был в курсе их тёмных делишек, так что прихватить их было, за что. Как и девять десятых всех дворянских семей, если уж о том пошло. И одна десятая, как бы грустно то ни было, относилась к самой низкой прослойке аристократии, не имеющей ни кола, ни двора. У таких была только честь и нежелание тем или иным образом её пятнать, но на этом далеко не уедешь.
— Позволь прояснить, Георгий. Я уже знаю, что ты сделал. Я уже мог сделать с тобой что-то вроде того, что случилось с Воробьёвой. Ликвидировать твой клуб, например, или просто вышвырнуть из академии. Ты и сам понимаешь всю ширину моих возможностей, парень-то не глупый, голова на плечах ес