На Западе среди предвестников идеи синхронистичности можно назвать гиппократову «симпатию всех вещей», взаимодействие или взаимотечение всех вещей, даже мельчайшего в космосе. Теофраст (371–288 гг. до н. э.) видит в этой «общей связи» всех вещей сам божественный принцип Филон Александрийский (25 г. до н. э. — 42 г. н. э.) видит в этой симпатии «необходимость и содружество, соединяющие вселенную» (необходимость — это предвестник нашей каузальности, дружба — предвестник синхронистичности). Монада алхимика Зоей мы (третий век) имеет сходный смысл единства всего сущего.
Во время схоластического периода схожие идеи защищал прежде всего Альберт Великий (вдохновленный Liber sextas персидского мистика ибн Сипы). Согласно его взглядам, Психэ обладает силой (virtus) изменять внешние материальные вещи, когда достигает крайнего эмоционального состояния и когда с этим согласуется благоприятный астрологический аспект. Это основа всякой магии и сверхъестественных явлений.
Во времена Ренессанса Пико делла Мирандола, Марсилио Фичино, Агриппа фон Неттесгеймский и другие снова нашли эту утраченную нить, как и Йогами Кеплер и Роберт Фладд.
Идея Лейбница о предустановленной гармонии — акаузальной согласованности всех вещей, особенно души и тела, установленной Богом — снова появляется на этом фоне. Артур Шопенгауэр, адаптировав идеи Лейбница, придает им более детерминистскую окраску, приписав эту согласованность или синхронизированную взаимосвязанность воле мирового основания. Юнг, детально описывая своих предшественников, подчеркивает, что его взгляды отличаются от взглядов Лейбница только в одном пункте, а именно: для самого Юнга синхронистичная взаимосвязанность событий — это не общее правило. В эмпирической реальности наблюдаемые синхронистичные события происходят спорадически и нерегулярно. Согласно Юнгу, синхронистичность — это во многом принцип уникального случая. Однако, как он полагает, из таких случаев может состоять вся реальность [31]. В противоположность этому, наши статистические методы создают лишь абстрактную ментальную схему реальности в нашем воображении. Если, например, мы статистически определим, что камни в куче весят в среднем один килограмм, вполне может оказаться, что мы не найдем в куче ни одного камня с таким весом. Подлинная реальность в действительности состоит из суммы индивидуальных исключений.
Агриппа фон Неттесгеймский, Лейбниц и другие утверждали, что в этом мировом основании, которое вызывает целостный порядок вещей, присутствует также нечто вроде предвидения всех событий [32]. Юнг, вдохновляясь преимущественно работами Дриша (Driesch) [33], приходит к тому же заключению. «Нравится нам это или нет, мы обнаруживаем себя в затруднительном положении, как только начнем серьезно размышлять над телеологическим процессом в биологии или изучать компенсаторную функцию бессознательного, не говоря уже о попытке объяснить явление синхронистичности. Конечные причины, вертите их как хотите, утверждают некий род предвидения» [34].
Это определенно не то знание, которое каким-то образом связано с Эго; тогда это не ведомое нам сознательное знание, а знание бессознательное, существующее или наличествующее само по себе, его я бы назвала абсолютным знанием. «Это не познание, — пишет Юнг, но, как это прекрасно называет Лейбниц, „восприятие“, состоящее — или, аккуратнее, по видимости состоящее — из образов, бессубъектных „симулякров“» [35]. Пребывают эти структуры (согласно Юнгу) в коллективном бессознательном. Это «абсолютное знание» в коллективном бессознательном, свойственное для явлений синхронистичности, подкрепляет утверждение о самосущем смысле, то есть смысле, существующем в природе, [36] но не тождественным ей [37]. Что касается «абсолютного знания» — то есть, знания или способности знать, не зависящей от чувственных восприятий и их умственной обработки — медицинские и зоологические исследования выявили множество сюрпризов. Сам Юнг упоминал наблюдения Янтца и Берингера (Jantz and Beringer), проведенные в случаях глубокого обморока, следующего за тяжелой мозговой травмой [38]. Выяснилось, что раненый субъект мог делать ясные наблюдения о феноменальном мире с закрытыми глазами и испытывал мощные психические переживания. Юнг приводил похожий случай собственных пациенток, которые, не подвергаясь травме, но находясь в глубоком обмороке, тем не менее были способны ясно воспринимать окружающий мир. Такие переживания, как он подчеркивает, похоже, указывают, «что в обморочных состояниях, когда по всем человеческим стандартам всякая сознательная активность и чувственное восприятие гарантированно прекращены, сознание, воспроизводимые идеи, акты суждений и восприятия все еще существуют» [39]. Чувство висения в воздухе, сопутствующее этому, указывает на сдвиг в локализации сознания в смысле отделения от коры головного мозга или мозга в целом. Возможно, что в таких случаях симпатическая нервная система начинает действовать как суррогатная нервная основа. Действительно, было доказано, что насекомые, у которых только ганглионарная нервная система, выказывают несомненно «разумное» поведение (Юнг ссылается на исследования пчел, проведенные Карлом фон Фришем (Karl von Frisch)). Однако, даже в этой области остается вопрос взаимодействия Психэ и сомы, и основная идея Юнга в том, что отношения между ними могут быть представлены статистически. Только в случаях экстрасенсорного восприятия, нарушающих время, пространство и каузальность, можно с уверенность говорить о синхронистичных взаимодействиях, Взаимосвязь ума и тела во многих отношениях остается трудной для понимания [40]. Вне этой области мы, однако, с определенной долей уверенности можем говорить о том, что синхронистичные события — явление редкое и спорадическое. В противоположность идее о предустановленной гармонии, дисгармония вещей впечатляет нас так же, как и их случайная гармония [41].
Синхронистичные явления могут быть воспроизведены экспериментально с относительной регулярностью в интуитивных, «магических» процедурах, когда, несмотря на субъективную убедительность, они едва ли или с трудом могут быть подтверждены объективно и не могут быть исчислены статистически. (Юнг упоминал об этом и в других контекстах и утверждал, что в первую очередь следует пересмотреть вероятностное исчисление.)
Вдобавок, гипотеза о синхронистичности, вероятно, может считаться объяснением некоторых аспектов биологического морфогенеза [42]. Эту идею, в частности, поддерживал Вольфганг Паули, желавший, чтобы ее исследовали биологи.
Другой феномен, согласующийся с идеей синхронистичности, и который (как «абсолютное знание») в противоположность «смыслу», эмпирически определим, но может указывать на существование трансцендентного смысла — это явление полураспада в разложении радия и другие подобные явления. Сэр Джеймс Джинс (Sir James Jeans) пишет об этом в своей работе «Физика и философия» (Physics and Philosophy): «Радиоактивный распад, похоже, является следствием без причины и предполагает, что окончательные законы природы вообще не казуальны» [43]. Юнг для этого и, как мы увидим впоследствии, для других подобных явлений (включая психические) выбрал термин акаузальная упорядоченность. Это не то же самое, что и «смысл»: «Даже органическое существо, несмотря на свойственное ему осмысленное устройство, не обязательно имеет смысл в общей связи… Без рефлектирующего сознания человека мир — это гигантская бессмысленная машина, ведь по нашему опыту, человек — это единственное создание, способное на различение какого-то смысла» [44]. Акаузальная упорядоченность, в противоположность смыслу, связана с классом эмпирически определимых общих фактов. С одной стороны, неоднородности в физике, например, упорядоченность энергетического кванта, свидетельствуют о такой упорядоченности в области физики. Простейший пример в психической области предстает в виде «совершенных» свойств натуральных целых. Они тоже беспричинно упорядочены, психичны. Например, совершенно очевидно, что шесть — это сумма его делителей, хотя это невозможно логически вывести из предшествующих принципов. В противоположность синхронистичным событиям, которые мы описывали до сих пор, такие примеры акаузальной упорядоченности имеют исключительно постоянную, общую природу. Таким образом, в конце концов Юнг приходит к следующим выводам:
«Теперь возникает вопрос, способно ли к расширению наше определение синхронистичности со ссылкой на эквивалентность психических и физических процессов, или скорее, требует ли расширения. Это требование, похоже, возникает, когда мы рассматриваем вышеупомянутую, более широкую концепцию синхронистичности как „акаузальной упорядоченности“. В эту категорию входят все „акты творения“, априорные факты, такие как свойства натуральных чисел, неоднородности в современной физике и т. д. Следовательно, мы должны включить в нашу расширенную концепцию постоянные и экспериментально воспроизводимые явления, хотя это по видимости не согласуется с природой явления, включенного в узко понятую синхронистичность.
…Я, на самом деле, склонен считать, что синхронистичность в узком смысле — это только частный случай общей акаузальной упорядоченности — а именно, эквивалентности психических и физических процессов, когда наблюдатель способен распознать tertium comparationis.. Эта форма упорядоченности отличается от свойств натуральных чисел или неоднородностей в физике тем, что последние существовали вечно и повторяются постоянно, тогда как формы психической упорядоченности — это акты творения во времени[154]. …Мы должны считать их творческими актами, длящимся творением шаблона, существующего вечно, время о времени повторяющегося, не выводимого из ничего предшествующего… [С этой точки зрения] мы должны считать вероятное частью универсальным фактором, существующим вечно, а часть суммой бесчисленных индивидуальных актов творения, происходящих во времени» [45].