Когда Томас пришел в клинику, его секретарь с озабоченным видом вручила ему пачку листов, пришедших по факсу:
— Это очень странно, мы получили их сегодня утром.
Он прочел первое послание. Очень краткое:
«Эй, безмозглая задница! Только идиоты не меняют решений! Забудь о процессе. В противном случае ты покойник!»
Внизу была подпись: «Друг».
Второе послание было идентично первому, в остальных тридцати листах содержался тот же текст, слово в слово.
Секретарь молча смотрела на него, ожидая реакции.
— Есть люди, которым действительно нечем заняться! — невозмутимо сказал Томас.
Но провести ее было не так просто. Она спросила:
— Что вы намерены делать?
— Ничего, — ответил он.
Однако, оказавшись у себя в кабинете, Гибсон немедленно известил Пола Кубрика обо всем, что случилось. Прокурор попросил его переслать ему злополучное письмо.
— Одного экземпляра будет достаточно, — уточнил Кубрик. — Ты не хочешь рассказать об этом Тамплтону?
— Я предпочитаю выждать. Они хотят меня запугать, но у них ничего не выйдет!
— Думаю, что наши милые друзья занервничали, сильно занервничали, — сказал Кубрик. — Кажется, они готовы на все, лишь бы не идти в суд. Мне только что звонил Шмидт. Он предлагает Катрин сто тысяч долларов, если та откажется от обвинения.
— Сто тысяч долларов? Но ведь это равносильно признанию, что их клиенты виновны!
— Необязательно. Это обычная практика в такого рода делах. Клиенты Шмидта довольно известные люди, естественно, что они хотят избежать огласки. И потом, даже расход в сто тысяч долларов для них просто подарок. Ведь судебный процесс обойдется им куда дороже, и они это знают. Как, впрочем, и сам Шмидт. В любом случае я, как профессионал, намерен сказать Катрин о предложении, поступившем от Шмидта. Поскольку ты уже на месте, я бы попросил тебя этим заняться.
— Конечно.
— Очень важно, чтобы она поняла, во что ввяжется, если примет эти деньги. Это будет означать, что она окончательно отказывается от привлечения к ответственности четверых обвиняемых. И что никогда ни под каким предлогом не сможет вернуться к этому делу. Позвони, когда она даст определенный ответ, о'кей?
— О'кей.
Томас сразу направился к Катрин и как можно более деликатно изложил ей положение дел.
Как он и предполагал, реакция не заставила себя ждать.
— Моя честь не продается! Я хочу, чтобы эти люди оказались в тюрьме! Не понимаю, как вы вообще можете мне предлагать подобные вещи!
— Пол должен сообщать тебе обо всех поступающих предложениях. Таков закон, прокурор лишь выполняет свою работу.
Катрин успокоилась: значит, Томас не хотел нанести ей оскорбление, поставить под сомнение всплывшие у нее воспоминания или намекнуть, что, возможно, она вовсе не была изнасилована.
— Тебе сообщили о том, что случилось с Наташей?
Катрин грустно кивнула.
— Она была нашим единственным свидетелем, — с горечью заметил Томас.
— Это убийцы! Они не имели права так поступать с бедной девушкой! Но я и так знаю, что меня изнасиловали! И я скажу об этом, я буду об этом кричать! Судья мне поверит.
— Судья будет не тот, что вел предварительное слушание.
— Но они ведь зафиксировали показания проститутки! Они слышали это в суде на следующий день!
— Пол не уверен, что эти показания будут иметь силу на процессе. Адвокаты противной стороны сделают все возможное, чтобы их не расценивали как доказательство.
— Но они не имеют права, это нечестно!
— Я тоже так думаю. Но закон — сложная штука. И потом, Наташа была проституткой; если она не появится в суде, они скажут, что на предварительном слушании мы принудили ее давать показания, и могут выиграть процесс.
— Это возмутительно!
— Знаю, но Пол объяснил мне, что это вполне вероятная стратегия. Он сказал, что от них можно ждать чего угодно. А я уверен, что он знает, что говорит. В конце концов, может, и не так плохо, если ты согласишься на выдвинутое ими предложение. Сумма немалая! Я знаю, что никакие деньги не дадут тебе возможности забыть о том, что произошло, но ведь и судебный приговор не в силах обеспечить это.
— Я не хочу слышать об их грязных деньгах! Пусть эти жирные свиньи будут наказаны и посажены в тюрьму!
— Хорошо, — сказал Томас, — я понимаю.
Сам он предпочитал, чтобы процесс состоялся, так как любое иное решение дела не сможет обелить его репутацию и Тамплтону ничто не помешает снова начать расследование. Но психиатр, как мог, постарался убедить Катрин принять предложение. Но если продолжать настаивать, то он рискует усилить ее раздражение.
Он собирался уходить, когда девушка спросила:
— Почему у моей двери стоит полицейский?
— Он здесь для твоей безопасности, Катрин. С тех пор как с Наташей приключилось несчастье, мы предпочитаем не рисковать…
— Он следует за мной повсюду, как собачонка. Это, в конце концов, раздражает.
— Я знаю, но придется мириться с этим до конца процесса. К сожалению, у нас есть все основания полагать, что эти люди очень опасны. И мы не знаем, что еще у них заготовлено.
Глава 44
То, на что «они способны», Томас снова испытал на себе. Напряженность событий последних дней сблизила их с Джулией, и когда, столкнувшись с ней в коридоре клиники, Томас предложил поехать к нему, она приняла приглашение, просто кивнув, но взгляд ее был волнующе настойчивым.
Состояние нервозности или возбуждения сделало их необычно молчаливыми. В любом случае о чем было говорить? Оба, казалось, прекрасно знали, чего хотят.
Лишь в какой-то момент, из элементарной вежливости, Томас все же спросил Джулию:
— Хочешь выпить?
— Нет, спасибо.
— Кофе?
— Нет, Томас.
Так как по логике вещей двойное отрицание является эквивалентом утверждения, двойной отказ Джулии привел Томаса к заключению, что не только не стоит терять время на напрасные преамбулы, но более того если он это сделает, то испортит все очарование волшебной минуты; поэтому он просто предложил:
— А если мы перейдем в комнату?
Джулия взяла его за руку, и он последовал за ней в спальню, где они быстро, словно куда-то торопясь, разделись.
К своему радостному удивлению, Томас сразу же обнаружил, что к нему вернулся прежний пыл и он готов к бою. Однако ему хотелось вначале доставить удовольствие партнерше, а потом уж себе, иначе он, без сомнения, не медля ни секунды, с наслаждением растворился бы в Джулии. Но он решил не торопить события, продлив ласки.
Однако всего через несколько минут он почувствовал, что Джулия витает где-то далеко и ее начальный порыв угас. Он забеспокоился. Возможно, он что-то сделал не так? Неужели их взаимное притяжение вдруг внезапно исчезло?
«Что ж, это не так уж и невозможно! — подумал Томас. — Механизм сближения двух существ так хрупок, так непредсказуем, а лед желания настолько ломок, особенно вначале!»
Он остановился, смущенный своим пылом: поскольку она не участвовала в этом действе, то ситуация вдруг показалась ему смешной.
— Ты ничего не чувствуешь? — спросила Джулия.
Что она имела в виду? Он никогда не испытывал подобных ощущений. Заметила ли она его состояние? Томас вытаращил глаза, улыбнулся, поглядев на свой член, направленный в сторону партнерши.
Она поняла свою оговорку и улыбнулась, по достоинству оценив его превосходную готовность, однако тут же с озабоченным видом уточнила:
— Какой-то странный запах. Ты не чувствуешь?
Одурманенный ароматом Джулии, ее абсолютной наготой, Томас ничего не ощущал, но все же попытался переключить внимание.
— И правда, — согласился он.
— Пахнет кровью или землей.
Джулия пристально посмотрела на покрывало, которое в порыве страсти они не удосужились снять, ей показалось, что под ним происходит какое-то шевеление. Ошеломленная, она вскочила с кровати:
— Под покрывалом что-то есть!
Томас тоже ощутил это. Он выпрыгнул из кровати и одним движением откинул покрывало.
Джулия с испуганным криком прижалась к нему.
На жемчужно-сером сатиновом постельном белье кишели огромные земляные черви, расползаясь во все стороны. Освобожденные от покрова, они целыми кучами падали на пол, продолжая двигаться наугад, как в безмолвной зыбкой сцене из фильма ужасов.
Томас не проронил ни слова, но в выражении его лица смешались страх, отвращение и протест. Сначала безжалостное убийство проститутки, затем булыжники, которые едва не задавили его насмерть и убили Гарри, и, наконец, эта мерзкая сцена, воскрешающая наиболее скабрезную разновидность сюрреализма.
Как далеко готовы зайти эти монстры, чтобы сломить его решимость?
Не в силах сдержать отвращения, Джулия ринулась в ванную комнату. Тотчас оттуда донесся ее истошный крик. Томас поспешил к ней. Джулия разрыдалась, прижавшись к его груди в поисках спасения.
На полу в большой луже крови плавала поросячья голова, наряженная в смешной рыжий парик, напоминающий волосы Наташи, — можно было подумать, что это ее скальп и маньяк хотел таким невероятным способом запечатлеть свое преступление.
В качестве завершающего штриха этого утонченного извращения ненормальный шутник поставил маленький диктофон, откуда доносилась знаменитая песенка Бинга Кросби: «Я мечтаю о белоснежном Рождестве».
У Джулии началась икота, переросшая, как заметил Томас, в настоящий приступ истерии. Он решил избавить ее от этой ужасной мизансцены, которая и у него тоже вызывала отвращение, и захотел было вернуться в спальню. Но он забыл о расползшихся повсюду червях. Томас спешно отступил, резко захлопнув дверь.
Но и в гостиной Джулия никак не могла успокоиться. Томас пытался успокоить ее:
— Все закончилось. Ничего страшного. Они просто хотят меня запугать. Но мы не станем играть в их дурацкие игры.
Джулия не реагировала на его увещевания, и Томас, не ожидавший от коллеги такого взрыва эмоций, не мог найти объяснения ее крикам; в клинике им довелось пережить немало тяжелых моментов, которые требовали хладнокровия.