Патологические организации личности
Наверное, было бы проще рассматривать всю литературу по патологическим организациям личности под рубрикой «нарциссические организации», но ряд авторов подчеркивали организованность защитных процессов, описывая по существу сходные психические структуры. Эти авторы стремились избегать термина «нарциссизм» и предпочитали делать акцент на организованности защит, говоря о «защитных» или «патологических» организациях. В то же время они понимали, что такие сложные структуры зависят от патологического расщепления и проективной идентификации, что предполагает использование объектных отношений нарциссического типа. Спиллиус (Spillius, 1988a) переиздает несколько важных работ на эту тему и сопровождает их четким и глубоким комментарием. Я подробнее остановлюсь на нескольких из этих работ, чтобы показать, как они повлияли на мои собственные идеи.
Ривьер (Riviere, 1936) была, вероятно, первым автором, который изучал нарциссические объектные отношения и рассмотрел в них высокоорганизованную структуру, порожденную определенным образом связанными объектами и защитными механизмами. В своем раннем исследовании трудноизлечимых пациентов она занималась преимущественно маниакальными защитами, которые считала результатом нарциссических объектных отношений, подобных тем, что описывал Абрахам (Abraham, 1919). По большей части ее статья посвящена тому, как маниакальные защиты ограждают пациента от отчаяния и душевной боли депрессивной позиции; при этом она особо отмечает организованный характер защит:
«Наблюдения привели меня к заключению, что при ярко выраженном нарциссическом сопротивлении, приводящем к специфическому недостатку понимания и отсутствию терапевтических результатов, это сопротивление по сути является частью высокоорганизованных систем защиты против более или менее бессознательного депрессивного состояния пациента и функционирует как маска и личина для сокрытия последнего» (Riviere, 1936, р. 138).
Здесь Ривьер делает акцент на защите от депрессивных тревог, которая подтверждает прочную связь между манией и депрессией. Ниже я покажу, что патологические организации личности также ограждают пациента от тревог параноидно-шизоидной позиции и действительно могут развиваться прежде всего для того, чтобы справиться с этими более примитивными состояниями. Это ясно видно в случаях, изложенных Сигал (Segal, 1972) и О’Шонесси (O’Shaughnessy, 1981).
Сигал (Segal, 1972) описала патологическую организацию личности, основанную на всемогуществе. Ее пациент не был откровенно психотичным, благодаря, вероятно, обсессивным элементам, составляющим часть его организации, но система бреда, служившая безумным прибежищем, была чрезвычайно психотичной и функционировала как защита от повторения катастрофической ситуации. Хотя у пациента Сигал, несомненно, были отмечены сильные психические нарушения, многие из описываемых ею особенностей организации наблюдаются и у менее больных пациентов.
Этот пациент страдал от тяжелых навязчивых ритуалов и был озабочен своей миссией, а именно обращением людей в христианство, которую он должен был выполнять в высшей степени эффективно. С этой целью он предпринимал ряд действий, называемых им «операциями», которые поддерживали его представление о том, что он гениальный стратег. Операции эти были разнообразными и многочисленными, но все они были направлены против анализа, поскольку аналитик рассматривался как человек, находящийся на стороне реальности, и потому – как угроза «операциям» пациента. Все это можно считать попытками перехода к существованию «в матке» или иногда «в заднице», где у пациента были захватывающие отношения с «магическим отцовским пенисом». Выход из этой ситуации был чреват катастрофой, и Сигал связывает ее с опытом катастрофы в младенчестве, когда вскоре за резким отлучением от груди последовала смерть отца пациента, затем депрессия, а далее – отсутствие матери. Сигал полагает, что эти события вызвали у пациента смертоносные и каннибалистические фантазии и веру в то, что он убил своих родителей, а потому контакт с какими бы то ни было человеческими чувствами любви или зависимости был связан у него с ожиданием катастрофического конца.
В переносе этого пациента господствовали перверсивные аспекты, в частности крайний садизм, обладавший многими элементами описанной Розенфельдом (Rosenfeld, 1971a) нарциссической банды. Например, он говорил своему аналитику «Гитлер знал, как обращаться с вами, люди» таким голосом, что ее мгновенно охватывала ненависть. Кроме того, его жестокость ассоциировалась с фантазийными отношениями с мощными, безжалостными фигурами, с которыми он хотел бы идентифицироваться. Например, десантник, хваставшийся тем, что ради развлечения расстреливал мирных граждан на Кипре из пулемета, стал для пациента объектом восторженного обожания и вожделения. Именно с такого типа партнером он предавался гомосексуальным и мазохистским практикам.
Сигал со своим пациентом узнали его инфантильную самость, которая называлась «малыш Джорджи», однако всякий связанный с нею опыт позитивного переноса подвергался жестокому нападению. Так, пациент убивал травмированных мелких животных, чтобы они не мучились, и это рассматривалось как нападение на инфантильную часть самости. Анализ стал борьбой за спасение этой инфантильной самости от бредовой всемогущей организации. Осознание зависимости приводило к страху катастрофического отлучения, и, когда интерпретация действительно обеспечивала понимание, она вызывала ужасающее ощущение пустоты.
Всемогущая активность пациента по большей части основывалась на необходимости восстановить утраченные объекты и утраченные функции Эго таким образом, который напоминает изложенный Фрейдом случай Шребера (Freud, 1911a). Сигал использует термин «реституция», а не «репарация», поскольку здесь преобладают деструктивные элементы, и вся система была атакой на реальность. Поэтому данная система гораздо больше сосредоточена на параноидно-шизоидной позиции, и элементы любви к объекту и заботы о нем, преобладающие в депрессивной репарации, здесь играют очень малую роль, хотя и не отсутствуют полностью.
Наконец, Сигал указывает на одну черту, характерную для большинства, если не для всех патологических организаций личности, когда она демонстрирует, что организация, созданная, чтобы избежать катастрофы, сама становится хронической катастрофой.
«Именно существование этой системы мешало ему установить контакт с доступными для него аспектами его матери и возобновить какой-то реальный контакт с ней после ее возвращения. <…> Малыш Джорджи и его потенциал к росту были заблокированы не „катастрофой", а бредовой системой, сформированной для предупреждения рецидива катастрофы» (Segal, 1972, р. 400).
О’Шонесси (O’Shaughnessy, 1981), обсуждая менее психотичного, но также временами сильно застрявавшего пациента, дает подробное описание защитной организации, функция которой – ограждать его от контакта и тем самым от тревоги. Она подчеркивает, что пациенты могут стремиться к анализу, поскольку они желают избежать контакта с самими собой и их объектами. Они используют анализ для того, чтобы вновь установить защитную организацию, которая как таковая служит прибежищем, спасающим от внутренних и внешних объектов, причиняющих пациентам почти невыносимую тревогу.
Пациент О’Шонесси прошел в своем анализе через четыре фазы. В первой фазе его защитная организация развалилась и не смогла обеспечить желаемое ограждение, породив отчаянную ситуацию, которая вела к смятению и переполняющим его тревогам. Он ощущал угрозу, и жаждал неподвижности и неизменности, и чувствовал необходимость вновь обрести свою защитную организацию.
В ходе второго периода организация была вновь восстановлена в анализе, что вело к облегчению ценой ограничения объектных отношений. Подобно Ривьер (Riviere, 1936), О’Шонесси делает акцент на способе достижения облегчения путем совместного использования различных защит, всемогущего контроля и запрета, различных форм расщепления и проективной идентификации, чтобы организовать внутренние отношения между частями самости пациента и между ним и его объектами.
На третьей фазе О’Шонесси наблюдала эксплуатацию защитной организации для удовлетворения жестокости и нарциссизма, что заканчивалось состояниями, похожими на те, которые описывали Сигал (Segal, 1972) и Розенфельд (Rosenfeld, 1971a).
И наконец, на восьмом году анализа стали нарастать признаки более живого, менее скованного контакта и появление нескольких вызывающих доверие объектов позволило пациенту продвинуться в своем развитии.
О’Шонесси приходит к выводам, имеющим фундаментальное значение для понимания патологических организаций личности. Во-первых, она показывает, как у ее пациента подобная организация служит созданию прибежища, приводящего к вожделенному состоянию относительного спокойствия. Когда оно разваливается, начинают преобладать смятение и тревога; когда же оно устанавливается вновь, то, как показывает О’Шонесси, оно используется для сохранения перверсивных отношений с аналитиком. Подобно Ривьер и Сигал, она подчеркивает высокоорганизованный характер защитной системы и окрашенную отчаянием тревогу, угрожающую человеку в случае развала этой организации.
Она поднимает вопрос о том, действительно ли такая организация помогает пациенту развиваться, предоставляя вожделенное укрытие от тревоги и контакта, и предполагает, что, возможно, в обеспечиваемых анализом условиях она способна это делать. Самый значительный вывод следует из данного О’Шонесси описания судьбы организации, когда развитие действительно происходит. В этом случае организация не демонтируется, но в личности возникает расщепление и, несмотря на существование патологических организаций личности, укрепляется часть пациента, способная находиться в контакте с объектом и реальностью. Всемогущая часть пациента все так же находится в проективной идентификации с мощными деструктивными объектами, она препятствует реалистическим попыткам развиваться и презирает их. О’Шонесси считает, что существование расщепления такого типа – типичное следствие защитной организации. Ее пациент, ощущая преследование или чрезмерную вину, был склонен резко утрачивать интерес к своему объекту и становиться всемогущественным и перверсивным, но такие изменения стали преходящими, и он уже не находился всецело во власти организации.