А вне таких припадков он, как ребенок, весел и даже порой наивен.
Когда он так рассмеялся и разрушил тем мои, правда, не высказанные подозрения, я дал твердое согласие помогать ему в его изысканиях; хотя тут же оговорился, что вряд ли смогу быть чем полезен.
- Э...э... — успокаивающе протянул он, — мне нужна не ученость, а твердая воля и уменье думать, т.е. концентрировать свои мысли на том или другом предмете... — И, не давая мне возразить, продолжал:
Кроме того, мне нужен помощник, молодой, свободный от всяких предрассудков и суеверий, именно такой, как вы, так называемый, человек новой породы... Той породы, что появилась вместе с революцией!
Черт возьми! Не много ли он берет на себя, так быстро делая характеристики и аттестуя меня молниеносно с самой привлекательной стороны!
Прошли мы верст пять. Вепрев жил на своем хуторе в двухэтажном домике, обнесенном вместе с обширным двором и большими сараями высокой чугунной оградой. Открыл нам человек с странно-блестящими широкими глазами, которые показались мне чересчур вдумчивыми, именно такими, какие бывают у глухонемых; он, как, потом я узнал, действительно, был глухонемой.
Вепрев провел меня в большую комнату, уставленную столами и странного вида приборами.
— Мой рабочий кабинет, — просто сказал он.
Хорош кабинет! Тут было оборудование для целой лаборатории средневекового алхимика: колбы, реторты и длинные стеклянные трубки, кажется, обязательные для всех ученых; длинные и широкие пружины из белого блестящего металла, натянутые в несколько рядов на чугунных рамах, целые проволочные заграждения, поднятые ва блоках и привешенные к потолку; машины с тысячами колес и колесиков, пружин, рычагов и пр... куда сложней часового механизма! Стеклянные или хрустальные шары и призмы, установленные в известной системе на стеклянных же подставках; станки слесарные, токарные и самых разнообразных видов; аппараты с громадными граммофонными трубами из белого металла с натянутыми у широкого отверстия тонкими металлическими, струнами; маленькие динамо-машины, двигатели и большие квадратные, черные снаружи и изнутри ящики, с приделанными к ним сверху и с боков громадными вогнутыми круглыми зеркалами, и пр... и пр...
— Садитесь, т. Андрей, — пригласил меня новый знакомый. — Для начала я вам покажу несколько простых опытов и объясню их сущность.
Я опустился в мягкое кресло у стола. Вепрев пошарил по стене рукой, — уже смеркалось — и, к моему великому изумлению, включил электрический свет... Это на хуторе-то!..
С ним положительно можно было не разговаривать: он угадывал каждую мысль!
— Не удивляйтесь, что не слышно стука динамо и не видно проводов от моего домика... Электричество мое, так сказать, краденое... Я его беру из воздуха... — И, опустившись в соседнее кресло с видом человека, собирающегося много говорить, сейчас же объяснил мне просто (будто то, что им изобретено, не заслуживало большого внимания), как он додумался до бесплатного освещения.
— Теперь, как вы знаете, далеко шагнуло дело беспроволочного телеграфирования я даже телефонировании, т, е. передачи электрическими волнами по воздуху сообщений, сигналов и т. п. Радиоустановки, ведающие этим, с каждым днем на нашей планете все более и более увеличиваются в числе. По последним известиям — у меня есть свое радио — в одной Америке в настоящее время насчитывается до 3.500.000 любительских радиостанций, не считая мощных государственных и торговых, Сколько таких станций по всей земле, не знаю, но думаю раза в 3-4 больше названной мной цифры.
Радио-станции буквально заполнили весь, земной шар электрическими волнами... Дело в том, что расход радио-энергии при передаче одного отправления всегда превосходит нужное для этого количество тока. Почему? Да потому, что волну с данным сообщением нужно, скажем, послать в город "А", а она расходится по всем направлениям и между прочим только попадает в город "А": еще не изобрели способа передавать радио с наименьшим расходом энергии, т. е. по одному намеченному направлению. Благодаря этому, ежедневно, даже ежеминутно в воздух выбрасывается громадный излишек радио-поля, из которого я и беру небольшое количество для себя. Я ловлю блуждающие без цели волны своим радио-магнитом, особым, изобретенным мною магнитом, который притягивает к себе радио-волны. Потом я перевожу пленниц в аккумуляторы, а отсюда в электрические лампочки, в двигатели, станки и т. п...
У меня мелькнуло подозрение: не мешает ли ловля чужих радиоволн нормальной работе наших советских радио-установок?
Вепрев уткнулся в меня колючим взором; как крючком, вытащил мою мысль и улыбнулся:
— Друг мой, вы очень хорошо и быстро соображаете! Я горжусь тем, что избрал вас себе в помощники... Но будьте покойны: моя маленькая кража совершенно невинна. Мой маленький радио-магнит ловит самую незначительную часть того громадного излишка, который без толку блуждает вокруг земного шара, внутри его и даже, быть может, выходит за пределы атмосферы... Впрочем, отчасти вы правы: я имею возможность построить большой мощности радио-магнит, и он смог бы притянуть к себе все электрические волны; в таком случае работа радио-установок на земле должна бы мгновенно прекратиться...
Его улыбка мне не совсем понравилась, "Возьмем на заметку", подумал я и тут же в смущении сообразил, что Вепрев ведь читает чужие мысли, как вывески на улицах. Действительно, он опять уперся в мои глаза своими колючими щупальцами и беззастенчиво ковырялся ими в моем мозгу, как оператор в зияющей ране.
Я бешено захотел, чтобы эта мысль не была им прочитана. Я даже стиснул зубы до боли, сжался весь и холодным взглядом отразил нападение.
Вепрев отвел глаза и рассмеялся, довольно потирая руки:
— Э... да вы здорово сильны!.. Очень хорошо! Очень хорошо!.. — и засуетился почему-то в приятном возбуждении вокруг стола. Нашел черную шкатулочку, поставил предо мной.
— А ну-ка, попытайтесь поднять ее!
Я поднял.
— Что же, она совсем не тяжелая!
— Нет, нет, голубчик! — засмеялся Вепрев: — не рукой я предлагаю поднять ее, а силой своего хотения, силой внимания, не физической; а психической силой!..
— Как же это?
— Очень просто. Смотрите на нее пристально и так же сильно хотите ее подъема, как вы хотели не дать мне прочесть вашу последнюю мысль, и не дали...
Я даже и пытаться не стал, потому что знал, что ничего не выйдет. Вепрев поставил шкатулку перед собой.
— Вот смотрите!..
Он сразу застыл, как изваяние, лицо посерело, — будто не живое, и только в глазах засверкала целиком сосредоточенная в них жизнь. Мне казалось, что из черных, загоревшихся огнем глаз на шкатулку тонкими лучами полился горячий поток. Я протер глаза... раз... другой... В чертовщину я не верил, значит — фокус: шкатулка, отделилась от стола и медленно поднималась вверх, фиксируемая взглядом Вепрева... Он поднимал и опускал голову, не сводя с нее глаз, и та следовала, как привязанная, за движениями его головы...
— Оп-ля! — Вепрев закрыл на мгновение глаза, и шкатулка, от потолка полетела вниз, ловко подхваченная его рукой у самого стола.
— Вот вам опыт номер первый!..
Сказать ему, что это не опыт, а какой-нибудь фокус, я не решался, поэтому сидел и бормотал невнятно:
— Как же это, черт возьми?
Мой диковинный знакомый совсем развеселился, поерзал в кресле и опять плотно уселся.
— Видите, мой друг, объясняется опыт просто, и могу предсказать, вы сами быстро научитесь делать его. Начну я вот с чего: видели-ли вы когда-нибудь ястреба, падающего с высоты на свою жертву?
— Очень часто.
— Вот. Замечали ли вы быстроту его молниеносного падения?
И не казалась ли вам эта быстрота несколько странной, противоестественной, что ли?
— Я припомнил и сообщил: действительно, ястреб летит вниз как-то слишком быстро, он ведь не такое же плотное существо, как, скажем, камень, а падает настоящим камнем.
Мой собеседник радостно подхватил:
— Вот именно, как камень!.. А теперь — убейте ястреба, свяжите его так, чтобы крылья и хвост не топорщились в воздухе и не ослабляли тем силу падения. Когда вы бросите его с той же высоты, с какой он срывается живым на свою жертву, вы заметите поразительное явление: мертвый ястреб падает гораздо медленней живого, а ведь они в весе одинаковы!.. Я измерил скорость падения и того, и другого. Оказалось, живой падает почти в ѕ раза быстрее мертвого... Чем это объясняется?..
Я не знал.
— Объясню. Когда ястреб замечает добычу из своего поднебесья, он сразу и целиком поглощается мыслью или инстинктом, как хотите, спуститься как можно скорее, чтобы добыча не скрылась и не ускользнула... Он срывается с неба, как метеор, и своим острым зрением как бы привязывает себя к жертве. Он весь проникается одним желанием, для него в это мгновение ничего больше не существует, кроме стремления падать быстрее и быстрее. Он, применяясь к нашим чувствам, концентрирует все свое внимание, всю свою психическую энергию на жертве и на скорости падения... Благодаря этому увеличивается значительно скорость его падения... Иначе говоря, живой ястреб своей волей заставляет себя падать быстрее, вопреки всем природным законам, вопреки закону тяготения... Этого не может сделать мертвый... Понятно?
— Понятно-то понятно, но какую параллель провести между падением ястреба и подъемом шкатулки? Мне казалось, что заставить себя упасть — гораздо легче, чем подняться в воздух силой одного хотения. Ястреб ведь, даже если бы и не концентрировал своего внимания, а только сложил крылья, все равно упал бы, правда, может быть, с меньшей скоростью... Так что он, своим хотением лишь ускорил падение... Шкатулка же спокойно стоила на столе и признаков жизни так же, как и тенденции к подъему, не обнаруживала; наоборот, она своей тяжестью выявляла совсем противное.