— Продолжайте, — сказал я. Логика событии перевернула меня, я нервно сжимал револьвер.
— Вот… Заряженная Петром, машина истребила всех советских работников и даже коммунистов типа Петра… Видите, как чудовищно-избирательно действует она: Петр не отличался искренностью и глубиной своих убеждений…
Никодим говорил правду. Хотя я давно не видал Петра, но от местных партийных работников слыхал про неустойчивость коммунистических воззрений своего друга, про его почти кулацкую идеологию.
— Ну, ну. Говорите дальше!..
— Что же дальше? Машина хорошо действует… Следующая очередь — зарядить ее, — была ваша…. Вы хороший коммунист, по отзывам самого Вепрева, а он-то умеет узнавать людей, и вами собирались истребить всех коммунистов, не только Союзной федерации, но и всего мира.
Я чуть не задохнулся от бешенства и гнева и бросился, перескакивая кочки и колдобины, не помня себя, к недалекому уже хутору. Никодим еле поспевал за мной.
Мы приблизились к хутору не с фасада, а рощицей — к его пристройкам.
— Не прикасайтесь к изгороди, — предупредил Никодим, — она наэлектризована, и каждое прикосновение к ней передается на приемник, в кабинет Вепрева.
— Не прикасаться?.. Но как тогда попасть внутрь?.. Никодим разрешил мое недоумение. Он отвалил большой плоский камень в одном месте под самой изгородью. Открылся узкий черный ход. Мы спрыгнули туда. Ход кончался по другую сторону ограды. Никодим вытянул руки кверху и отбросил другой такой же камень.
Стали приближаться к дому. Кругом его тянулись укрепленные на металлических брусьях параллельные земле и друг другу ряды проволок.
Я не видал их раньше. Никодим объяснил шопотом:
— Сегодня вечером я сам должен был поставить их по приказанию Вепрева. Сейчас мы узнаем, открыто ли мое бегство… Через проволоки пропущен огромной силы электрический ток. Когда я покидал хутор, мне пришлось перерезать проволоку в одном месте.
Обошли кругом. Целость проволочных заграждений нигде не была, нарушена. Мой спутник задрожал:
— Значит, они знают и приготовились… Надо быть осторожней! Он вынул из кармана ножницы со стеклянными ручками и с отчаянным видом быстрым ударом рассек в одном месте проволоку. Одновремено из дома долетел заглушённый звон колокола.
— Черти! Еще придумали! — злобно уронил Никодим.
— Ну, все равно, идем…
Я вынул револьвер и за Никодимом нырнул через образовавшееся в проволочных рядах отверстие.
В этот миг до нас донесся лязг отпираемых дверей…
Скорей!.. Скорей!.. Понеслись ураганом…
Вот и крыльцо! Мы только-что поравнялись с ним, как оттуда раз за разом вспыхнуло пламя и раздалось несколько выстрелов. Одна пуля скользнула у мена по голове, оставив кровавый след. Крыльцо было затенено, и я, ориентируясь лишь на пламя, разрядил револьвер… С крыльца сорвалась темная сигарообразная масса, блеснув на мгновение при луне, и с свистом исчезла в воздухе, как растаяла. Но свирепый порыв ветра указал нам, что она не растаяла, а улетела.
— Скорей! Скорее! Еще не все потеряно! — задыхаясь, торопил меня Никодим, что было совершенно лишним, так как я мчался бурей впереди его.
— Они не успели захватить другую машину… Я знаю: должна быть вторая «сигара»!..
Через широко открытые двери ворвались в дом. По знакомым переходам проникли в кабинет. Он был ярко освещен. Разбросанные вещи и беспорядок указывали на большую спешность в бегстве наших противников. Через открытый в полу люк торчала на половину втянутая вторая летательная машина, с оболочкой из блестящего белого металла. Попробовали потянуть ее — не удается: руки скользят, ухватиться не за что. Никодим бросил ее и куда-то скрылся.
Через минуту слышу из подполья его голос:
— Тащите! — Он толкал машину снизу.
3-4 секунды — и она стояла посреди кабинета. Никодим нашел тайную кнопку, отбросилась дверка. Проклятие!.. Внутри лежал труп Петра. Черепная коробка была вскрыта и зияла пустотой…
Если до этого у меня была некоторая нерешительность, теперь она исчезла.
Вынули труп, закрыли дверку и притащили машину на крыльцо, Никодим первым вошел в нее, я за ним. Щелкнул выключатель, осветив внутренность «сигары». Никодим бросился к носу ее.
— Все на месте! — радостно крикнул он. — И аккумуляторы даже заряжены психо-энергией!..
От аккумуляторов — четырехугольных ящиков с алюминиевой обшивкой, расположенных в ряд по обоим бокам машины, тянулись толстые провода к аппарату, напоминающему собой «муравьиный» аппаратик, только этот был размерами с добрый граммофон. Рупор из белого металла, увеличивающий его сходство с граммофоном, открывался широким своим отверстием над креслом, привинченным к полу в самом носу машины.
Никодим повернул рычаг в аппарате с рупором — раздалось громкое шипение — и достал из кармана носовой платок, завернутый в клеенку:
— Платок Вепрева, сегодня вечером стянул! — улыбнулся он и засунул его в четырехугольный стеклянный ящичек, имевший внутри стеклянный же шар, пустой в середине и с очень подвижной стрелкой.
— Психо-компас, — пояснил Никодим. — Номенклатура Вепрева.
Он сел в кресло. Стрелка компаса, как только рядом с ней очутился платок, сразу оживилась, беспокойно забегала и вдруг, дрожа, остановилась в направлении, параллельной земле на север.
— Они недалеко, — торопливо пояснил мой товарищ. — Если бы они успели бежать на другую сторону земли, стрелка стала бы торчмя и не дрожала б…
Аппарат зашипел сильней… Машина рванулась так, что я свалился с ног и, не успев подняться, снова покатился, но уже в противоположную сторону.
— Стоп, проговорил Никодим, почему-то побледневший. Стрелка яростно металась и указывала прямо вниз. — Они здесь! — Он открыл в полу небольшое оконце, я заглянул туда: внизу расстилался залитый электричеством город.
Никодим снова опустился в кресло: машина заскользила вниз. Стрелка то и дело меняла направление, но в пределах небольших градусов. Мы приближались к крыше высокого дома, на который теперь упорно указывал компас.
XI
— Как быть? — растерянно кинул Никодим, — они в этом доме.
— Где мы?
— Не знаю… Верст 200 отмахали…
— Да?! Так быстро! — не поверил я.
— С быстротой мысли, — слабо улыбнулся мой друг. — Машина работает психической энергией мира, но эта энергия сначала через рупор проходит в мой мозг, я ее концентрирую на мысли о преследовании, и тогда лишь мы движемся… Направление тоже даю я — по психо-компасу.
— Но такая быстрота невозможна, — возразил я, вспомнив физику, — машина от трения с воздухом должна бы расплавиться!..
— Пустяки! Ее оболочка сделана из совершенно ненагревающегося металла… Изобретение Шарикова…
Наш разговор резко оборвался: мимо что то пронеслось с ревом и свистом: стрелка запрыгала и заволновалась, как живая, указывая новое направление. Никодим кинулся к креслу, бросив мне:
— Станьте сзади под рупор, я слишком слаб… И настойчиво думайте о движении вслед за беглецами.
Я ухватился за спинку кресла и, только подумав о преследовании, чуть было не полетел в противоположный угол: так стремительно мы понеслись.
Никодим открыл окно перед собой — оно было застеклено — и теперь напряженно всматривался в мерцающую темь.
Под влиянием ли проходящей через меня мировой психо-энергии, или вследствие вообще нервного состояния, мне ярко представилась картина внутреннего расположения машины наших противников. Вепрев с искаженным лицом сидел в кресле, Шариков стоял у заднего окна с растерянной и глупой физиономией.
Никодим торжествующе крикнул:
— Вот они!..
В окно блеснула белая масса.
Воображение мне дало следующую картину: мой бывший учитель с прыгающей челюстью, обернувшись назад, позвал своего помощника, который трясся, как осиновый лист; должно быть, увидел нас. После двух-трех слов Вепрева он стал сзади него, подобно мне, держась за спинку кресла.
Никодим прохрипел — говорить он уже не мог, и я боялся, что он снова потеряет голос.
— Ушли, черти!..
Началась бешеная погоня. Мы несколько раз пронеслись кругом земного шара, попадая то в свет, то в мрак.
Никодим — потный, разбитый — то хрипел в отчаянно-радостном возбуждении, когда мы настигали противника, то падал духом и уныло скулил, когда тот уходил. Я же чувствовал в себе твердую бодрость и уверенность, что злодеям не уйти. Машина, по всей вероятности, двигалась только одним моим мозгом.
Внутренним зрением я видел, что беглецы оба были истощены не менее Никодима. Это вливало в меня новые силы.
Совершили еще несколько кругосветных рейсов — с переменным успехом.
Я уже начал уставать… Постепенно ослабевала воля, рассеивалось внимание, тупело воображение. Мы больше не видели через окно белой оболочки. И я не мог представить себе, что делается под ней.
Машина вдруг замедлила ход, что сейчас же мы констатировали по аппарату, измеряющему скорость. Никодим волновался и чуть не плакал, посылая проклятие тем, «кто изобрел дурацкую сигару»…
Стрелка резко повернулась назад.
— Они сзади нас! — завопил мой товарищ.
Машина стала опускаться помимо моей воли. Стрелка вновь скакнула вперед, значит, противник по инерции продолжал носиться вокруг земли.
В окно упал солнечный свет, ровный и не мигающий вследствие постоянной смены мраком, как это было раньше. Дно машины мягко зашуршало о песок.
Никодим бросился к психометру — аппарату, показывающему степень мощности аккумуляторов.
— Вся энергия вышла!.. Теперь нам нужно часов 12, чтобы зарядиться!.. Он открыл дверь и выбежал вон.
Я, шатаясь, отошел от кресла. Не было смысла стоять теперь: машина не двигалась…
Как убитый, упал я на пол и погрузился в мертвый сон.
XII
3 сентября
Когда мы упали на песчаную степь, часы показывали глубокую ночь, но солнце светило, как ранним утром. Проснулся я ровно через шесть часов. Мой товарищ, пол