Все соображения Фрейда о гигантском эксперименте в обширной стране между Европой и Азией, изложенные им в таких работах, как «Будущее одной иллюзии» (1927), «Неудовлетворенность культурой» (1930), третий цикл лекций по введению в психоанализ (1932), могут быть оценены по достоинству сегодня, когда переосмысление исторического опыта развития России становится важной вехой на пути понимания ее дальнейшей судьбы и поиска новых ориентиров ее социально-экономического и культурного обустройства. Однако наиболее существенным среди них представляется соображение, высказанное им по поводу «запрета на мышление», курса, получившего статус официальной идеологической политики в стране, стремившейся к претворению в жизнь ценностей и идеалов, лежащих в основе марксистского мировоззрения. «В своем осуществлении в русском большевизме теоретический марксизм нашел энергию, законченность и исключительность мировоззрения, но одновременно и зловещее подобие тому, против чего он борется. Будучи первоначально сам частью науки, опираясь в своем осуществлении на науку и технику, он создал, однако, запрет на мышление, который так же неумолим, как в свое время в религии. Критические исследования марксистской теории запрещены, сомнения в ее правильности караются так же, как когда-то еретичество каралось католической церковью. Произведения Маркса как источник откровения заняли место Библии и Корана, хотя они не менее свободны от противоречий и темных мест, чем эти более древние священные книги» (Фрейд 1989а, с. 414).
В связи с этим замечу следующее. Действительно, подмеченный Фрейдом факт «запрета на мышление» был в послереволюционной России реальностью, наложившей заметный отпечаток на жизнь людей, создающих новое общество. В начале 1930-х годов, когда основатель психоанализа высказал приведенное выше соображение, ранее имевшие место теоретические дискуссии завершились разгромом идейных противников марксизма в России, высылкой инакомыслящих из страны, заключением их в тюрьмы и лагеря или физическим их уничтожением. Во многом это предопределило последующее развитие России, где марксистское мировоззрение, превратившееся в марксизм-ленинизм, обрело статус официальной идеологии, подмявшей под себя экономику, политику и право. Парадоксальность ситуации заключалась в том, что классический марксизм ставил во главу угла экономические преобразования в обществе, в то время как в советском марксизме экономика оказалась в подчинении у идеологии. Не бытие определяло здесь сознание, что лежало в основе марксистского учения о мире и человеке, а отчужденное, затравленное идеологическими штампами сознание творило и поддерживало террор, в условиях которого весь ужас бытия воспринимался в качестве необходимого и закономерного существования, предвещающего лучшее будущее. Однонаправленное мышление, насаждаемое и закрепляемое идеологией, отрицательно сказалось буквально на всех сферах жизни общества и фактически после более чем семидесятилетнего развития России привело ее на грань экономической катастрофы и нравственного оскудения. Так что Фрейд имел все основания говорить о запрете на мышление как опасной тенденции, способной привести к таким результатам, которые окажутся весьма плачевными не только для отдельного человека, но и для страны в целом.
Однако подмеченный Фрейдом запрет на мышление не был свойствен только марксизму. Он коснулся и психоанализа, хотя и не в таких экстремистских формах. Любая критика психоаналитического учения воспринималась его основателем и его ортодоксальными последователями как нечто еретическое, заслуживающее сурового осуждения.
Критика извне рассматривалась как несостоятельная по той простой причине, что, согласно Фрейду, не будучи психоаналитиком, никто не имел права ни вмешиваться в разговор о психоанализе, ни судить о психоаналитических идеях и концепциях. И это было не прихотью Фрейда, а его идейным убеждением, которое легло в основу всего психоаналитического движения. Критика изнутри расценивалась как измена, подлежащая безоговорочному осуждению и наложению соответствующей кары на тех, кому, по выражениям Фрейда, стало неуютно в преисподней психоанализа. Это привело к изгнанию из лона психоаналитического движения диссидентов, пытавшихся по-своему переосмыслить психоаналитическое учение о человеке и культуре. В частности, самим Фрейдом были осуждены такие его бывшие коллеги по психоанализу, как А. Адлер и К.Г. Юнг. Впоследствии ортодоксальные психоаналитики приложили немало усилий для отлучения от классического психоанализа строптивцев, поставивших под сомнение корректность изложения или трактовку некоторых положений Фрейда. Так, в начале 1960-х годов из Международной психоаналитической ассоциации был исключен известный французский психоаналитик Ж. Лакан, создавший позднее школу структурного психоанализа, а в начале 1980-х годов – бывший профессор санскрита Торонтского университета и бывший секретарь архива Фрейда Дж. М. Мэссон, который, имея доступ к неподлежащим огласке материалам, выступил в печати с заявлениями, подрывающими авторитет основателя психоанализа.
Одним словом, как и в марксизме, в психоанализе существовал негласный запрет на инакомыслие. Другое дело, что Фрейд осуждал подобный подход в рамках марксизма, но в лоне психоаналитического движения сознательно способствовал возникновению той идейной атмосферы, которая породила и со временем усилила непримиримость в борьбе с инакомыслием в психоанализе.
Кроме того, представление Фрейда о запрете на мышление не вполне адекватно тому, что имело место на самом деле. В действительности запрет на мышление как таковое – своего рода иллюзия. Мышление не поддается запрету в том смысле, что оно находит пути для реализации продуктов своей деятельности. И даже в нечеловеческих условиях ссылок и лагерей, когда, казалось бы, опустивший руки и лишенный воли человек вообще не склонен ни к какой мыслительной деятельности, люди мыслили, творили, созидали. Творчество Л. Н. Гумилева, А. И. Солженицына, П. Флоренского, Д. Андреева свидетельствует о непобедимой силе мысли и духа. В конце концов, осознав это, партийные культуртрегеры боролись уже не с мышлением, а с инакомыслием. Мышление как таковое не запрещалось. Напротив, идеологи взывали к сознательности масс, к их творческому мышлению. Однако не всякая сознательность поощрялась и не всякое творческое мышление одобрялось. Можно было мыслить сколько угодно, но только в строго очерченных рамках марксистско-ленинского мировоззрения. Запрет не на само мышление, а на инакомыслие – вот что лежало в основе тоталитарной системы, возникшей и долгое время процветавшей в послереволюционной России. Не с мышлением, а с инакомыслием боролась она. И добилась своего, когда на протяжении ряда десятилетий зачатки инакомыслия одних людей незаметно и исподволь переводились в русло однонаправленного мышления, бурные побеги инакомыслия других вырывались с корнем и их носители физически уничтожались, а трепетные ростки инакомыслия третьих подвергались такому идеологическому прессу, что их дальнейший рост был возможен только в подполье, в пределах мышления, осуществляющего внутренний диалог с самим собой.
Именно в условиях непримиримой борьбы с инакомыслием русский психоанализ сошел со сцены послереволюционной России. Скончавшийся в 1939 г. Фрейд знал об эмиграции видных русских психоаналитиков и имел некоторое представление о гонениях, обрушившихся на тех, кто пытался отстаивать психоаналитические идеи в этой огромной стране, раскинувшейся между Европой и Азией. Но он не мог, разумеется, знать о той участи, которая в конечном счете постигла психоанализ в России. Как, почему и в силу каких причин психоаналитическое учение Фрейда оказалось погребенным под обломками классовой борьбы за очищение марксизмаленинизма от скверны инакомыслия в нашей стране – это особый разговор. Осмыслению этих вопросов как раз и посвящена вторая часть книги, в которой рассматривается история развития русского психоанализа с его подъемами и падениями, сложной и трагической судьбой, неотделимой от общей судьбы России.
Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. М., 1973.
Лейбин В. М. Фрейд, психоанализ и современная западная философия. М., 1990.
Фрейд З. Психология масс и анализ человеческого «Я». М., 1925.
Фрейд З. Будущее одной иллюзии // Ницше Ф., Фрейд З., Фромм Э., Камю А., Сартр Ж.-П. Сумерки богов. М., 1989 в.
Фрейд З. Введение в психоанализ. Лекции. М., 1989а.
Фрейд З. Избранное. М., 1989б.
Фрейд З. Очерк истории психоанализа. Одесса, 1919.
Фрейд З. Страх. М., 1927.
Фромм Э. Иметь или быть? М., 1990. Sigmund Freud and Andreas-Salome. Letters. NY, 1982.
Отношение к психоанализу в дореволюционной России
В одной из своих работ, посвященных истории психоанализа, Фрейд подчеркнул, что начиная с 1907 года его учение полу
чило распространение во многих странах мира, включая Англию, Венгрию, Голландию, Польшу, Швецию, Францию. Осенью 1909 года приглашенный вместе с К. Юнгом в университет Кларка (США) в связи с 20-летием со дня основания этого учреждения, Фрейд, к большому для себя удивлению, обнаружил, что представители данного педагогическо-философского университета были знакомы со всеми психоаналитическими трудами того времени. Что касается России, то психоанализ, по мнению Фрейда, был довольно известен и распространен в этой стране. Почти все его работы были переведены на русский язык, однако о глубоком понимании психоаналитического учения русскими исследователями говорить не приходилось. «Научные вклады русских врачей и психиатров в области психоанализа, – писал он, – можно до настоящего времени считать незначительными. Только Одесса имеет в лице М. Вульфа представителя аналитической школы» (Фрейд, 1919, с. 23).
Как видим, Фрейд знал о том, что его идеи получили распространение в России. Правда, его оценка в отношении усвоения психоаналитического учения русскими врачами не была высокой по сравнению с оценкой достижений ученых других стран. Однако, судя по всему, Фрейд не располагал достаточной информацией, чтобы по достоинству оценить степень использования русскими врачами психоаналитических идей в их теоретической и клинической деятельности. Ведь к тому времени, когда он излагал свои взгляды на историю психоанализа (1914), в России психоаналитический метод лечения нервнобольных использовался целым рядом русских врачей, включая Н.А. Вырубова, Н.Е. Осипова, А.А. Певницкого, О.Б. Фельцмана. То, что Фрейд назвал только М. Вульфа как психоаналитически ориентированного врача, объясняется скорее всего лучшим знакомством его с медицинскими кругами Одессы, с которыми он поддерживал некоторую связь, как это было в случае с одесским психиатром Л. Дрознесом, приехавшим к нему в Вену со своим пациентом.