Ну а теперь мы снова возвратимся к нашему дорогому младенцу, на которого потратили уже столько чернил. По какому праву, хотелось бы знать, мы собираемся привить ему наш болезнетворный вирус идей и безусловных, безотносительных «рациональных» мотивов? Не иначе, как по «праву» больных, которые хотели бы заразить всех без исключения окружающих.
Лишь у немногих, очень немногих людей живые импульсы и реакции развиваются и сублимируются в умственное сознание. Много разных деревьев в лесу, но лишь немногие способны приносить вкусные яблоки знания. Однако современный мир убежден в том, что каждый человек способен приносить плоды знания. И поэтому мы прочесываем лес и прививаем все без исключения деревья, пытаясь превратить каждое из них в яблоню. Хорошенький лес получается!
Природа большинства людей заключается не в том, чтобы много знать, понимать и рассуждать. Почему же в таком случае они на это претендуют? Лишь немногим свойственно логически рассуждать, вот и пусть себе рассуждают. Те, кому по самой их природе свойственно быть рациональными, сами, по собственному инстинктивному побуждению, будут спрашивать: «зачем то?» и «почему это?», а затем по собственному почину будут до конца дней своих ломать голову над ответом. Но хоть убейте меня, я не знаю, ради чего каждый Том, Дик и Гарри должен морочить себе голову всеми этими «зачем» и «почему», обращенными к Вселенной, которую пытаются против его воли впихнуть ему в голову? Почему он должен верить в то, что он есть некая идеальная личность, ответственная за всю Вселенную? Ведь ему попросту морочат голову, ибо ни одно из этих «зачем» и «почему» не родилось в его собственной голове, и он со всеми этими высокими словами о Вселенной в своих мозгах — не более чем попугай.
К чему захламлять мозг ребенка фактами, не имеющими никакого отношения к его личному опыту и к его индивидуальной динамической деятельности? Не пора ли осознать, что каждая чужеродная идея, внедренная в разум человека, является помехой этой деятельности? Каждая идея, навязанная разуму человека извне и не соответствующая его природе, стопорит внутренне присущую ему индивидуальную динамическую деятельность и составляет угрозу его психической сущности.
Скажем, я пытаюсь внедрить в чье-либо сознание идею о равенстве всех людей. Ныне эта идея выводится чисто логическим дедуктивным путем из определенных этических или философских принципов, хотя не имеет подтверждения в реальном опыте. Но современный мир болен идеализмом, мы все рождаемся с этой болезнью, и особенно те из нас, которые становятся учителями. Поэтому они хватаются за идею равенства и усиленно вбивают ее в головы своих учеников. И каков же результат? Я внедряю в сознание человека идею о равенстве всех людей, и он перестает жить своей собственной жизнью, которая черпается из истоков его спонтанных центров. Он заболевает манией равенства и становится идейно невменяемым человеком, пытающимся испортить жизнь и себе, и всем остальным вокруг.
Воплотить чистую идею в живую жизнь — значит убить саму жизнь. Жизнь должна проистекать из глубоких спонтанных центров человека, которые отвечают сами за себя, и состоять в живой, не идеальной циркуляции динамических взаимоотношений между людьми. Страсти или желания, рожденные из чистых мыслей и идей, мертвы. Любая страсть и любое желание, санкционированные идеалом и получающие «дарованное» им исключительное право на существование, сразу же становятся смертоносными.
Если это верно для мужчин, то тем более для женщин. Научите женщину жить и действовать на идейном основании, и вы навек убьете ее женственность. Заставьте ее осознать себя, и душа ее станет унылой, как беспросветный осенний дождь. За что мы были изгнаны из рая? Почему мы стали подвержены этой изнурительной болезни неизбывной неудовлетворенности? Вовсе не потому, что согрешили, — ведь все животные в раю наслаждались чувственной страстью соития, — а потому что взяли секс себе в голову.
Съев пресловутый плод, Ева осознала умом свою женственность. И с помощью того же ума начала с нею экспериментировать. И продолжает заниматься этим по сей день. Мужчина тоже экспериментирует. Радости от этого нет ни тому, ни другому.
Эти сексуальные эксперименты — истинное проклятие. Но коль скоро женщина начала сексуально сознавать себя, что же ей еще остается делать? Так и повелось, что она уже рождается с болезнью самосознания, с той же самой, с какой родилась ее мать. Она обречена на эксперименты и пробует одну идею за другой в этой изнурительной гонке, в конце которой обретает лишь сознание собственного ничтожества. Она обречена брести от одного фиксированного идеала к другому, третьему и так далее — идеалу самой себя, идеалу самой себя как женщины. То она благородная супруга не слишком благородного человека. То Mater Dolorosa[53]. То ангел-хранитель. То общественный деятель и член парламента. То опытный врач. То пламенный оратор. Но у каждого из этих образов есть своя тень — Изольда для своего Тристана, Гвиневера для своего Ланселота[54] или Fata Morgana[55] для всех мужчин, — тень, существующая в собственном ее представлении. И она уже не может не иметь о себе какого-нибудь идеального представления. Не может выбросить это представление из головы. Такой она, в сущности, всегда и остается, из этого проистекают все ее жизненные функции, из этого исходит ее собственная, автоматическая воля. Именно это превращает в сущий ад всю эту игру в женщин и мужчин.
Но нам этого мало, и мы стараемся еще больше развить самосознание у наших детей, научить каждую маленькую Мэри быть необыкновенно прекрасной маленькой Мэри, но чисто в ее собственном представлении, и научить каждого маленького Джозефа также видеть себя на должной высоте, пусть даже и чисто теоретической.
В этом суть всей проблемы, и этому нужно когда-нибудь положить предел. В историческом прошлом любая раса и любой народ, становясь слишком самосознательными и живя одними идеями, в скором времени приходили в упадок и исчезали с лица земли. Приходили другие расы, другие народы, и все начиналось заново. При этом научиться чему-нибудь путному человечество так и не сумело. Современное человечество намного глупее и менее приспособлено к жизни, чем ушедшие в небытие древние греки или напрочь забытые этруски. Дни наши сочтены, и конец наш близок. Мы уйдем, а после нас придут другие расы.
И все же есть выход из этого положения. Ведь мы пока еще не совсем утратили способность отличать навязанный нам идеализм, тренированную в нас гипертрофированную волю от настоящей реальности, от нашего собственного, подлинного, спонтанного «я». Да, мы, конечно, настолько перегружены и измучены одолевающими нас мыслями, что чувствуем себя неуютно, обращаясь к своему подлинному «я». Но пока мы ощущаем его в себе, мы еще можем противостоять болезни. Болезни любви, болезни «душевности», болезненному стремлению к доброму и прекрасному, к собственному благу и благу ближнего в нашем превратном восприятии этих понятий. Нам следует удалиться в пределы нашего гордого, одинокого «я», полностью изолировать себя, пока не наступит исцеление от этой мертвенно-бледной проказы «сверхсознательного» идеализма.
Мы пока еще в состоянии сделать кое-что и для наших детей. Мы могли бы отказаться от традиции помещать их в эти жалкие парники, в эти рассадники душевной проказы — наши школы. Мы могли бы ограничить их доступ к источнику проказы — газетам и книгам. На какое-то время нам следовало бы вообще отказаться от обязательного обучения чтению и письму. Для большинства людей было бы настоящим благом, если бы они не умели ни читать, ни писать.
Вместо этого разъедающего, болезненно рационального самосознания и этой ужасной, нездоровой потребности во внешнем стимуле для нашей деятельности мы должны были бы найти себе настоящее, достойное нас занятие.
Основная масса людей никогда не поймет «на сознательном уровне» необходимость этого, но, хотелось бы надеяться, чисто инстинктивно изменит свое отношение к жизни.
Предложим массам вместо умственной деятельности настоящее действие, любые виды активного действия. Даже двенадцатичасовой рабочий день лучше, чем непременная газета в четыре дня и скука на весь вечер. Но особенно важно позаботиться о детях. Любой ценой следует не допускать того, чтобы девочка концентрировала свое внимание исключительно на самой себе. Пусть она живет активной жизнью, работает, играет, пусть уже в детстве усвоит свою истинную роль. Пусть в совершенстве овладеет искусством домоводства. Научим ее, на худой конец, ткать и прясть, даже если сегодня это никому не нужно. Все, что угодно, лишь бы она была занята активным делом, лишь бы не читала без меры и не становилась излишне сознающей себя. Как можно скорее нам следует увидеть в истинном свете пугающую сущность всего того машинного и сделанного машинами мира, который нас окружает. Мир этот холодный и неживой. Вернем святость дому, домашнему очагу, каждой вещи в доме. Далее, нельзя допускать никакой фамильярности, никакой так называемой «дружбы» между девочками и мальчиками. Вся эта чистая, духовная близость между полами, столь восхищающая и умиляющая нас, — на самом деле не что иное, как стерилизация их отношений. Она творит бесполые существа, для которых впоследствии невозможна насыщенная, полноценная половая жизнь.
Что касается мальчиков, то первым делом установите для них правила — гордые, суровые мужские правила. Пусть знают, что в каждый момент своей жизни они находятся в поле зрения гордой и сильной взрослой власти. Пусть чувствуют себя солдатами, но при этом личностями, а не роботами. В будущем их ожидают войны, великие войны, исход которых в конечном счете будут решать не машины, а свободный, неукротимый жизненный дух. Не будет больше войн под знаменами идеалов, войн-жертвоприношений, останутся только войны, утверждающие силу участвующих в них мужчин. Вот почему нужно учить их драться — хотя бы для того, чтобы они могли постоять за себя, — и готовить их к совершенно новому образу жизни, к новому обществу. Пусть будут и деньги, и наука, и промышленность — но все это пусть занимает надлежащее ему место. Вожди должны стоять на страже жизни страны и не спрашивать у масс, куда их вести. Приняв на себя всю ответственность, вожди раз и навсегда избавят массы от бремени поиска правильного пути. И население, освобожденное от тяжелого груза ответственности за общественные дела, вновь сможет зажить свободной, счастливой, спонтанной жизнью, а высокие материи оставит вождям. Тогда ненужными станут газеты и не для чего будет массам учиться читать. Все станут жить, повинуясь лишь великому спонтанному зову самой жизни.