производить впечатление. Это мы знаем как демонстративность, но и здесь в связке со словом «впечатлительность» это назвать очень уместно. Тем более уместно, что истероид любит получать впечатление от производимого им впечатления…
Истероид любит получать впечатление от производимого им впечатления…
Суггестия
Суггестия – внушение. Истероид и суггестия очень связаны. Истероид внушаем. Он легко поддается в том числе и гипнотическому внушению. У него, именно у него, могут быть получены такие гипнотические феномены, как каталепсия (восковая гибкость), внушенные галлюцинации, иллюзии, амнезия, анестезии. Это из него в гипнозе можно вить веревки.
Однажды в Иркутске под руководством моего учителя профессора-психиатра Игоря Степановича Сумбаева я произвел эксперимент с юным талантливым музыкантом, знавшим почти в совершенстве эсперанто. Это такой синтетический международный язык, в коем латинские корни, 16 правил и нет исключений. Я внушил своему испытуемому, что по выходе из собственно гипнотического состояния он не будет знать русский язык, а эсперанто как знал, так и будет знать. Это все и произошло, но я тогда сам чуть «с ума не сошел», потому что в поведении его были такие незапрограммированные мною вещи, что я подумал о спровоцированном психозе (психиатром в студенческой юности я был совсем плохим). Он не узнавал нас. Не понимал, где находится. Обжегся, нелепо медленно зажигая спичку. Длительными расспросами на эсперанто мы выяснили, что теперь XXX век, что огонь не добывают трением, что эсперанто не вспомогательный язык-мост, а единственный язык, на котором говорит человечество.
Тех, кто полюбопытствует, я отсылаю за подробностями к своей статье «Сомнамбула дает интервью» в популярном тогда журнале «Техника молодежи» (номер 5 за 1966 год). А сейчас для нас важно, что это пример такой глубокой гипнотической внушаемости истероида, коим и был наш испытуемый. Впрочем, внушению истероид поддастся только такому, какое интересно ему по его установкам, желаниям. Она хочет лечиться у дорогостоящего гипнотизера, и если муж согласился, то у этого гипнотизера она улучшает свое состояние, а у другого – ни за что, все только ухудшается.
Иногда истероид сам выступает в роли мага, гипнотизера, этакого провинциального калиостро. Здесь он схож с паранойяльными пророками, с тем отличием, что быстро остывает к этим занятиям. И переквалифицируется, если не в управдомы, то в депутаты.
Воля
У истероида «кратковременная» воля, программы недолговременные, но они, в отличие от гипертима, у истероида есть. Гипертим удерживает программу хуже, чем истероиды, и тем более хуже, чем паранойяльные. Можно сказать даже, что поведение у гипертима не волевое, а полевое, то есть он в своей деятельности зависит от того, что попадает в поле его внимания. Полевое поведение изучал Курт Левин. Человек, входя в комнату, где на столе разложены разные предметы, потрогает каждый из них, посмотрит, что он собой представляет, поиграет с ними. Это и есть полевое поведение. У истероида оно все-таки в большей степени волевое. У эпилептоида еще больше, а у паранойяльного еще больше.
Рядом с проблемами воли стоят процессы принятия решений. Истероид достаточно порывист в принятии решений. Он может, как паранойяльный, один раз отмерить и один раз отрезать, но может и долго колебаться, чуть ли не как психастеноид, семь раз отмерить и ни одного не отрезать, под влиянием различных авторитетных для него людей.
Ценностные ориентации
У паранойяльного и тем более у эпилептоида резкое изменение ценностных ориентаций – скорее исключение, чем правило. При этом, помним, эпилептоид колеблется вместе с линией партии, а паранойяльный все-таки гнет свою линию и осуществляет гнет, который с трудом выдерживают даже эпилептоиды, но не выдерживают истероиды. В противовес этому истероид быстро нагревается до красного и даже белого каления и быстро остывает. У него, выражаясь словами учебников физики, небольшая теплоемкость. Он увлекается новыми ценностями, новыми людьми, и в этом плане для него новый друг так же лучше старых двух, как и для паранойяльного. Но если паранойяльный в новом друге видит своего младшего адепта, то истероид в новом паранойяльном видит своего нового кумира, в новых других истероидах – соратников-соперников, которые вместе с ним восхищаются и соперничают в этом восхищении и воспевании вождя каждый на свой лад.
Соперничают истероиды и в плане близости к паранойяльному кумиру. Но остыв и перейдя в лоно другой церкви, истероид нередко поносит и проклинает своего бывшего кумира. Вспомним, как было с поэтами, прославлявшими Ленина и коммунизм (а то и Сталина), которые теперь все насквозь антикоммунисты. И это даже не смена «приспособленчества ко лжи приспособленчеством ко смелости» (из раннего Евтушенко). Это часто вполне искренне. Не то что паранойяльные, у которых все просто выгодно (для достижения власти…).
Порядок
Истероид наводит свой истероидный порядок в вещах. При этом он, прежде всего, следует как бы законам красоты. Он эстет. Он знает и этикет. В этом он тоже эстет. Истероид соблюдает этикет тщательно, кичится этим, делает «фи» в адрес человека, нарушившего этикет. Может даже «опустить» его: нечего, дескать, со свиным рылом в калашный ряд. Ему нравится – так вот опустить именно в плане культуры поведения, и невдомек ему, что сам он этим нарушает психологическую культуру общения. Впрочем, в целом он любит делать людям красиво. И хочет, чтобы ему делали красиво. В одежде, в квартире, в книгах – во всем порядок в соответствии с модой и красотой как он ее понимает.
У паранойяльного и эпилептоида порядок целесообразный, полезный, а здесь порядок бесполезный, может быть, даже неудобный, но красивый. Книги у истероида стоят по переплетам, по обложкам, по сериям, по изданиям, по модности писателей, по популярности произведений, но не по содержанию, как у паранойяльного.
Эстетика быта, одежды, манер, имиджа играет большую роль в жизни истероида.
Порядок, поддерживаемый истероидом в вещном и людском мире, диктуется веяниями, модными журналами, рекламными проспектами, привычками любимых актеров, писателей, иногда политических лидеров, модой, наперед задаваемой Парижем…
Можно сказать и так. Истероид любит внешний порядок или даже беспорядок, лишь бы это способствовало центрации на нем внимания.
Порядок в отношениях истероид скорее любит нарушать, он любит пошалить, похулиганить, и чтобы все видели, как он нарушает, хулиганит. Меццо-сопрано, оперная актриса, вся из себя видная, в ботфортах, в шляпе «с траурными перьями», «в кольцах узкая рука», переходит в самом широком месте Тверскую, перерезая вместе со своим смущенным спутником путь иномаркам, и подошедшему милиционеру дает визитную карточку, дескать, будете в Большом, где я пою все меццо-сопрановые партии, заходите, не стесняйтесь. Но это еще что… Оказавшись с этим же спутником в ресторане «Националь» и не найдя свободного столика, присаживается с ним, еще более смущенным (на это и рассчитано), за полностью сервированный стол и начинает есть одно из приготовленных для гостей блюд, а подошедшему метрдотелю, мило улыбнувшись, вручает визитную карточку с декламацией того же приблизительно текста.
Революция и истероид
Но далеко не редко истероид становится врагом существующего порядка. Без истероида немыслима ни одна революция. Он революционер по своим эмоциям. Он тоже любит ниспровергать. Это красиво. И он красиво смотрится на трибуне, на баррикадах, на танке, даже на табуретке, когда ораторствует, обличает, высмеивает, разъясняет, призывает. Чаще всего он в силу неглубокости проработки социального материала не сам приходит в революцию, а присоединяется к гвардии какого-либо паранойяльного революционера, которому искренне поверил, симпатизирует, и в лучах его славы он обретает ореол приверженца его идеи. Все это длится недолго, истероид остывает, разочаровывается, ссорится, иногда по ситуативным пустякам, уходит к другим, получая ярлык предателя, перерожденца. В другом месте все повторяется, если он не уходит вообще от политики. Истероиду свойствен политический революционный романтизм, в который входит борьба за справедливость, выстрелы, революционный терроризм, революционное жертвоприношение, революционное самопожертвование… От паранойяльного отличие в том, что все это носит нестойкий характер.
Истероид иногда, как паранойяльный, – космополит, а иногда, как эпилептоид, – патриот. Все зависит от стечения обстоятельств, может даже меняться патриотизм на космополитизм и наоборот.
Истероиды могут сочинять и петь революционные песни, песни справедливости, свободы, равенства, братства. Красивая женщина-истероидка может выпить за революцию (Катя из старого фильма «Хождение по мукам»). Они могут быть поэтами революции, артистами революции, могут сыграть роль «Свободы на баррикадах», хотя вряд ли способны быть ее глубокими идеологами.
Часто они вьются роем около паранойяльного лидера, создавая ему реноме; их много, они сменяют друг друга, одни уходят, другие, и в большем количестве, приходят. И, как мы уже говорили, они могут создать нужную критическую массу для присоединения к паранойяльному вождю эпилептоидов (более важных для него), а дальше все вместе ломают прежний порядок. Ярчайшая Марина Цветаева кричала буквально, так и слышишь в стихах хрип: «Переезд, не жалейте насиженных мест, звезд упавших и тех не жалейте… выход в мир по аллейке, чуть левей…» У Цветаевой «чуть левей», а у Маяковского уже «Левый марш»: «Кто там шагает правой? Левой, левой, левой!» Истероидное «пусть сильнее грянет буря!» тоже сыграло свою роль в революции 1917-го, хотя в целом Горький – писатель далеко не только с истероидными чертами. Да, истероиды не творцы идеологии революционной ломки, но певцы ее, и тоже в ответе…