«Зарабатывать много денег — тяжкий труд» → «Некоторым приходится здорово потрудиться, чтобы заработать, другим деньги даются легче».
«Не в деньгах счастье» → «Счастье не только в деньгах».
«Самое главное за деньги не купишь» → «Не все ценности измеримы в денежном эквиваленте».
«Денег всегда мало» → «Потребности человека безграничны, ресурсы — ограниченны».
«Постоянно нужно откладывать на черный день, никогда не знаешь, что будет завтра» → «Хорошо, когда есть финансовая подушка безопасности».
«Хорошо поработал — хорошо заработал» → «Хороший труд должен оплачиваться достойно».
«Копейка рубль бережет» → «Иногда экономия может быть подходящей финансовой стратегией».
«Деньги и дружба несовместимы» → «Нельзя пользоваться друзьями как спонсорами. Но можно вместе вести дела и доверять друг другу».
Можно ли считать, что осознанные и переформулированные неподходящие нам убеждения полностью обезврежены? Конечно, нет. Мы жили с нашими бессознательными убеждениями всю жизнь, и вряд ли удастся поменять их в одночасье. Но если в типичных ситуациях мы дадим себе труд не прибегать к привычным формулировкам, а будем терпеливо заменять их, то постепенно новые убеждения потеснят старые.
Женя всю жизнь считала: «Инвестиции — для профессионалов: слишком сложно, у меня не хватит времени и мозгов, чтобы в этом разобраться». Это убеждение оказывало негативное воздействие на ее финансовые стратегии: сбережения съедала инфляция. Однажды Женя решила сделать над собой усилие, пришла к инвестиционному консультанту и получила конкретные рекомендации, как ей лучше поступить с деньгами с учетом ее предпочтений по рискам и доходам. Женя вложила деньги в несколько фондов акций и облигаций. Впоследствии, когда рынок акций стал падать, Женя какое-то время тянула с понижением доли акций в своем портфеле, потому что боялась, что не сможет снова найти силы и время на выбор лучшего решения. Ей приходили в голову мысли вроде: «А может, проще оставить все как есть и ничего не трогать? Ведь нужно снова думать, советоваться, а это очень сложно». Предыдущие убеждения оставались сильными. Но когда портфель просел на 20% и Женя поняла, что есть нешуточный шанс не достичь запланированной финансовой цели, она изменила состав своего портфеля. Спустя полгода ситуация с Жениными деньгами исправилась, а убеждение сменилось на другое: «Инвестиции стоят затраченного на них внимания и времени».
Итак, мы поговорили о том, как бессознательные убеждения и декларации влияют на наше умение управлять деньгами.
Многие считают, что между бессознательным и сознанием существует непроницаемая стена и то, что находится «по ту сторону», никак нельзя изменить. Другие полагают, что воля и разум решают все. Правда посередине: нужна работа, и с ней «стена» вполне преодолима. Иногда эта работа по осознанию своих убеждений бывает длинной и трудной, а иногда нужные изменения происходят достаточно быстро.
Глава 3. Этика, деньги, самооценка. Почему богач - необязательно «плохой парень»
В предыдущей главе среди бессознательных убеждений можно выделить целый кластер, касающийся этики: «Все богачи — воры», «Много честно не заработаешь», «Стыдно хвалить себя — надо, чтобы работодатели сами оценили хорошую работу и подняли зарплату». Об этом этическом облаке, окутывающем богатство, и о его психологической подоплеке стоит поговорить особо.
По поводу взаимосвязи богатства и этики в современном обществе есть два главных дискурса:
Богатые — плохие парни
Это частое мнение подкреплено нашим интуитивным пониманием природы справедливости. Богатый человек исторически был в среднем более энергичен, более склонен к экспансии, а в мире ограниченных ресурсов вполне естественно думать, что если кто-то накопил этих ресурсов слишком много, то другим (например, мне) их не хватит. Большая часть христианских конфессий также не одобряет богатство («Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие»).
На уровне деревни, общины подобное понимание несправедливости может быть и верным, но на более высоком уровне (отрасли, города, страны, мира) оно сомнительно. Человек, встроенный в современные экономические отношения, обычно богатеет не отбирая ресурсы у других, а, наоборот, создавая новые рабочие места или инвестируя. Безусловно, богатые иногда бывают и «плохими парнями», вернее, плохие парни иногда становятся богатыми: наркоторговцы, например, или владельцы государственных монополий в странах, где власть и собственность срослись воедино. Но в большинстве случаев прямой связи нет. Более высокий уровень дохода в развитом обществе означает, что человек очень хорошо умеет играть по имеющимся правилам. А эти правила в наше время предполагают, что человек не должен проявлять явную или скрытую агрессию по отношению к другим, нарушать этические нормы. Чем более развито общество, тем лучше оно защищается от социопатов и наказывает их и тем реже способность силой или хитростью отбирать у других ресурсы становится конкурентным преимуществом. Хотя, повторяю, и существуют страны, местности или отрасли, где это не так. Исключения достаточно значимы — но все-таки остаются исключениями.
Богатство угодно Богу
Этот дискурс возник в Новое время, после распространения протестантизма. Лютер, в отличие от других христианских мыслителей, оправдывал богатство как естественный результат усердия, предприимчивости и следования «призванию» — то есть предназначению профессионала, которым может быть и ведение бизнеса. Конечно, к богатству в обязательном порядке должны были прилагаться добродетели: следование правилам, в том числе моральным нормам, безупречность отношений с покупателями и поставщиками, благочестие и благотворительность. Кроме того, предприниматель создает новые рабочие места. В своем предельном выражении дискурс «благочестивого богача» вполне ханжеский. Любой инвестор или предприниматель ведет свои дела в реальных земных обстоятельствах, любой потребитель испытывает грешные земные желания, любой, у кого есть вклад в банке, не только спасает душу, но и собирает земные богатства. Отголоски протестантского дискурса мы видим в скромности таких богачей, как основатель IKEA Ингвар Кампрад или всемирно известный инвестор Уоррен Баффетт, в черных водолазках и отсутствии понтов у стартаперов Кремниевой долины, в общем тренде на аскетизм, экологичность и непритязательность у состоятельных людей США и Европы. (Разумеется, этот тренд соседствует с другим, более древним и привычным трендом — шика и роскоши богачей.)
Прочитав предыдущую главу, читатель уже понимает, что оба этих дискурса, в сущности, примеры убеждений по поводу богатства, которые для многих стали бессознательными, интернализовались, вошли в нашу систему понятий. Людям в России как наследникам православной и советской систем ценностей ближе, конечно, первый дискурс — о богатых мерзавцах. Нам тем проще его воспринять, что имущественное расслоение в России, контраст дворцов богатых чиновников и провинциальных зарплат и вправду наводит на неутешительные мысли: похоже, данные убеждения имеют некоторое отношение к правде. Но это не значит, что они верны всецело.
Если сверить эти убеждения с реальностью, мы увидим, что люди нередко применяют их не только по отношению к конкретным мерзавцам, сочетающим власть с собственностью, но и к рутинным жизненным ситуациям, которые не имеют вообще никакого отношения к этике. Человек не может решиться попросить о повышении зарплаты, найти новую работу или повысить квалификацию, а объясняет это тем, что «все богачи — плохие парни», «я недостаточно плохой, чтобы разбогатеть». Но в его ситуации вовсе нет никакого морального выбора. Ему никто не предлагает манипулировать, интриговать или расталкивать других локтями. От того, что он получит дополнительный доход, никому не будет хуже. Мы возвращаемся к началу: в масштабах общества (а не малой общины) человек, который становится богаче, совсем необязательно отбирает ресурсы у других. Скорее, он их находит, а если речь о бизнесе — генерирует и перераспределяет.
Таким образом, оба дискурса о богатстве верны лишь условно, отчасти.
Во-первых, они не относятся к большинству реальных ситуаций. Никому из нас не придется «стать хищником, чтобы разбогатеть». Даже увольнение сотрудников или жесткие переговоры можно провести этично. Если же вам действительно предлагают деньги за что-то, что противоречит вашим ценностям, вы всегда можете отказаться и выбрать другой путь увеличения дохода.
Во-вторых, в жизни добро и зло чаще соседствуют, чем противоборствуют, в том числе и в ситуациях, связанных с деньгами. Поэтому вместо этических абсолютных оценок («плохой и хороший») при разборе наших отношений с деньгами уместнее и продуктивнее говорить о самооценке.
Самооценка — это представление человека о том, какое место он сам, его личность и деятельность занимают среди других людей.
Таким образом, самооценка — всегда понятие сравнительное и социальное. Не бывает самооценки без мысленного сравнения себя с другими людьми, вписывания себя в социальный контекст.
Самооценка человека зависит от среды, по отношению к которой он себя оценивает. Так как каждый из нас живет одновременно в нескольких средах, обычно самооценка складывается из сложной системы оценок по многим шкалам:
● я отличный инвестбанкир, но в личной жизни недавно потерпел болезненную неудачу;
● я уверенно чувствую себя с детьми, но, выйдя на работу после декрета, ощущаю, что отстаю от коллег в компетенциях;
● я художник, ценимый в профессиональной среде. У меня проходят выставки, продаются картины, но я не богат. Недавно я побывал в гостях в роскошном доме одноклассника-бизнесмена и почувствовал зависть.
Но хотя самооценка и зависит от среды, важный критерий самооценки — это ценности человека, то есть его внутренние представления о важном и неважном, о цели своей жизни. Художник может полностью построить самооценку на признании в профессиональной среде или даже на внутреннем ощущении качества своих работ, так что низкий доход почти не будет на нее влиять. Таким образом, люди с устойчивой самооценкой прежде всего строят ее на внутренних ценностях — на том, насколько они следуют избранному пути.