Психология художественного творчества — страница 31 из 135

Выпало лето холодной иголкой

Из онемелой руки тишины

И запропало в потемках за полкой,

За штукатуркой мышиной стены.

Если считаться начнем, я не вправе

Даже на этот пожар за окном.

Верно, еще рассыпается гравий

Под осторожным ее каблуком.

Там, в заоконном тревожном покое,

Вне моего бытия и жилья,

В желтом, и синем, и красном — на что ей

Память моя? Что ей память моя?


Предполагалось, что в этом печальном стихотворении об осени в природе и в душе человека звуки должны гореть осенними красками. Полученные же результаты звуко-цветового анализа весьма поразительны.

В звуковой ткани стихотворения доминирует прежде всего О, затем Ы и дальше А. Да ведь это и есть желто-коричнево-красная осенняя гамма цветов! Однако в какой-то мере это было предсказуемо. Именно такого результата мы и ожидали. Не так ли?

Но что это за строка в последней строфе: «В желтом, и синем, и красном...»? Неужели поэт подсказывает нам цвета картин, изображенных в первых трех строфах? Посмотрим внимательно. Действительно, в первой строфе прямо назван желтый цвет. Вторая строфа «темная» (в потемках за полкой), «серая» (мышиная стена), может быть, со стальным синеватым отблеском «холодной иголки». В третьей строфе пожар за окном, значит, красный. Точнее, красно-желтый пожар листвы за окном. Но если это так, то не сопровождаются ли эти цветные картины соответствующим звуко-цветовым аккомпанементом гласных? Правда, это было бы уж слишком. Не стремился же, в самом деле, Тарковский изготовить наглядное пособие по изучению звуко-цветовых соответствий в стихе. И все-таки, без особой надежды на успех, я предложил студентам «просчитать» первые три строфы.

Считаем первую. Да, «желтый» О на первом месте. Норма превышена в 2 раза! Пока все подтверждается.

Считаем вторую строфу. Еще одно подтверждение. Доминирует «темный» Ы и «синий» И. Больше ни в одной строфе стихотворения частотности этих букв не превышают нормы. А здесь Ы — в 3 с лишним, а И — почти в два раза. Правда, О тоже больше нормы, но не нужно забывать, что этот звук создает основной цветовой фон для всего стихотворения. И его частотность превышает норму во всех строфах.

Ну что ж, решающее слово за третьей строфой. Кто-то из студентов посчитал первым и крикнул: «Красный!» Мы сидели потрясенные. Все точно: «В желтом, и синем, и красном...». Как поразительно выполнена звуковая ткань этого стихотворения! Как глубоко содержательна игра звуков и красок в нем! Как точно его звуковая форма соответствует содержанию!

А как же все-таки быть с сонетом Рембо? Почему он «окрасил» звуки так странно? Этот вопрос сидел как заноза, покоя не давал. Конечно, заниматься выяснением звуко-цветовых соответствий во французском языке было для нас слишком сложной задачей, но ведь перевод-то русский. Навязал ли Рембо переводчице свои цвета гласных? Это нетрудно проверить.

Будем рассуждать так. Цвета гласных в сонете названы дважды — один раз прямо, а второй раз косвенно — в «расшифровках» цветовой содержательности каждого звука. Если на подсознание переводчицы оказали давление прямые названия цветов гласных, то в строчках-расшифровках она должна нагнетать именно те гласные, которые расшифровывает.

Например, в строчках


А — бархатный корсет на теле насекомых,

Которые жужжат над смрадом нечистот...


должен доминировать по частотности звук А. Тогда мы поверим, что для переводчицы А — черный.

Считаем. И что же? Доминирует вовсе не А. Резко доминирует Ы, превышая нормальную частотность почти в 2,5 раза! Невероятно! Сознательно переводчица пишет: А — черный, а подсознательно — нагнетает в строчках действительно «черный» Ы.

Значит, А должен быть и у нее «нормального» — красного — цвета? Проверим «красную» расшифровку:


И — пурпурная кровь, сочащаяся рана

Иль алые уста средь гнева и похвал.


Пожалуй, и считать нечего. Здесь почти нет И, зато строчки явно перенасыщены А: чего стоит хотя бы сочащаяся рана. Но все же посчитаем. Так и есть — доминирует, конечно, А. Его частотность превышает норму в 2,3 раза, тогда как И гораздо меньше нормы. Все правильно: А — «красный».

Что же касается И, то его частотность, как и «положено», выше всего именно в «синей» расшифровке:


О — звонкий рев трубы, пронзительный и странный,

Полеты ангелов в тиши небес пространной -

О — дивных глаз ее лиловые лучи.


Поразительно прочно закреплены у нас в подсознании звуко-цветовые соответствия! Переводчицу не сбили «неправильные» подсказки оригинала, она организовала звучание «цветных» строк в точном соответствии с действительной «окраской» звуков.

Кстати сказать, по наблюдениям французских психологов, А и для французов «красный». Так что Рембо в сонете или продемонстрировал свои сугубо индивидуальные ассоциации, или просто соригинальничал. Говорят, что поэт сам смеялся над теми, кто всерьез принимал эти стихи.

Но мы решили не поддаваться на его розыгрыш, и студент из нашей группы В. Шапиро в пику Рембо написал на тему его сонета собственную вариацию с «правильными» цветовыми расшифровками гласных!

Я вижу яркий свет, когда кричат,

Я слышу крик, свет яркий созерцая.

Все звуки светятся, и все цвета звучат,

И ныне я их тайны раскрываю.

А — красная рубаха палача,

А — ахает толпа, на казнь взирая.

Ы — черный бык, мычащий по ночам.

О — осень: крона клена золотая.

Е — это свежесть молодого лета,

Зеленый переплет Есенина и Фета.

И — птичий свист над синею рекой.

У — это грустный свет зелено-синих

Очей ее, глубоких, как пучина.

У — это гулкий цвет волны морской.

Немного научной фантастики

Результаты звуко-цветового анализа стихотворений машина печатает в виде набора признаков. Например:


«Отговорила роща золотая...» — желтый, коричневый, минорный.

«Воздух прозрачный и синий...» — синий, сине-зеленый, темный, минорный, нежный, тихий.


Но такие характеристики машина может выдавать не только для всего стихотворения, но и для любой его части — для каждой строфы, например, или даже для каждой строки. Значит, можно получить не только статичную «цветную фотографию», но и динамическую картину игры цвета, заданной гласными стиха!

Наша машинная программа позволяет получить цвет только «теоретически», а нельзя ли устроить так, чтобы вместо печатания названий цветов машина каким-то образом их реализовывала? Зажигала бы цветные лампы, например. Ну, а если есть цветомузыкальные установки, где музыкальным звукам соответствуют определенные цвета, то почему бы не сделать обратный переход? Гласные стиха рождают игру цвета, а теперь пусть эта игра рождает игру музыкальных звуков!

Такое устройство можно было бы назвать цветомузыкальным интерпретатором стиха.

Разумеется, даже в научной фантастике нельзя предположить, что машина, анализируя гласные стиха, нарисует сюжетную картину или исполнит самостоятельное музыкальное произведение. Она может создать лишь сопровождение, лишь фон для стихотворения. Таких основных элементов художественного произведения, как линия для живописи и мелодия для музыки, это сопровождение будет лишено. Значит, порожденный каким-то стихотворением цветовой и особенно музыкальный фон сам по себе, отдельно от этого стихотворения, пожалуй, не будет иметь никакого смысла. Да этого и не нужно. Наша цель — выявить, усилить все художественные возможности поэтического произведения, а не заглушать его самостоятельными произведениями других жанров.

Интерпретатор может быть устроен по-разному. Можно подавать цветные пятна на экран прожекторами. Очень красиво выглядела бы игра света на экране, собранном из прозрачных колонн. Видимо, можно было бы приспособить для этой цели и лазерную установку.

А может быть, и не стоит стремиться к тому, чтобы цветомузыкальным сопровождением управляла непосредственно электронная машина. Такое сопровождение может оказаться слишком машинным, бездушным. Пожалуй, более интересный цветомузыкальный фон для стихотворения можно создать, если машинные результаты анализа использовать лишь как подсказку, как канву для творческой работы человека. Машинные характеристики звуков, строк и строф можно записать в виде нот, и тогда получится партитура сопровождения, по которой аккомпаниатор может творчески формировать звуко-цветовой фон с помощью какого-либо цветомузыкального инструмента.

Чтобы лучше представить себе, как текст конкретного стихотворения мог бы управлять цветомузыкальным устройством или интерпретироваться аккомпаниатором, давайте подробно проследим за процессом преобразования звукового рисунка в цветовой и музыкальный по тексту очень выразительного в этом отношении стихотворения Есенина «Отговорила роща золотая...».

На ЭВМ «просчитывается» текст стихотворения и по частотам гласных машина находит доминирующие во всем тексте звуки, а по характеру расположения ударений задает общий музыкальный ритм. Характеристики доминирующих гласных определяют основную гамму и эмоциональный тон всего стихотворения. По характеристикам «мажорный—минорный» и «светлый—темный» задается общий музыкальный и световой тон, как бы регистр, в котором будет исполняться вся интерпретация. Характеристики «громкий—тихий» и «яркий—тусклый» определяют силу звука и интенсивность цвета.