«БАШНЯ МОЛЧАНИЯ»
Для деятельного состояния высшего отдела больших полушарий необходима известная минимальная сумма раздражителей, идущих в головной мозг от органов чувств.
И. М. Сеченов
И. П. Павлов в процессе работы с собаками по методу условно-рефлекторной деятельности в обычных помещениях постоянно сталкивался в исследованиях со «сбоями». Достаточно было прогромыхать трамваю за окном или кому-либо войти в лабораторную комнату, пролететь мухе и т. д., как у животного срабатывал врожденный ориентировочный рефлекс, названный И. П. Павловым «что такое?», что отрицательно сказывалось на результатах эксперимента.
По планам И. П. Павлова была построена специальная лаборатория, получившая название «Башня молчания», в камеры которой из внешнего мира не поступало никаких раздражителей. Исследователи, находясь в другом помещении, с помощью пульта управления подавали испытуемым животным различные раздражители. Причем в камере была постоянная температура и освещенность.
С самого начала работы в «Башне молчания» И. П. Павлов и его сотрудники столкнулись с парадоксальным явлением: экспериментальные животные вместо того чтобы более быстро образовывать условные рефлексы, как предполагалось, впадали в глубокий сон и переставали «работать» вообще.
Чем можно объяснить развитие сна в условиях монотонии?
Давая объяснение этим состояниям, И. П. Павлов говорил, что слабенькие однообразные раздражения являются агентом, «который вызывает торможение на сцену. Поэтому мы бьемся с нашими собаками в камере, что эта обстановка для них является постоянно монотонной, а раз обстановка для них не представляет никаких колебаний, не требуется никакой деятельности, тогда, конечно, что же без толку сидеть, тогда спи по крайней мере. Это совершенно натуральный возбудитель тормозного процесса». Это и побудило И. П. Павлова более углубленно заняться изучением проблем гипноза и сна.
В исследованиях И. П. Павлов установил, что от состояния бодрствования до глубокого сна у собак возникают гипнотические фазы. Первая фаза гипнотического состояния — уравнительная — примечательна тем, что сильные и слабые раздражители вызывают одинаковую реакцию организма, тогда как в бодрствующем состоянии сильный раздражитель вызывает более энергичный ответ по сравнению со слабым. В данной фазе можно наблюдать явления каталепсии. За ней следует парадоксальная фаза, когда слабый раздражитель может вызывать сильный эффект (в этой фазе загипнотизированные люди могут слышать шорох разрываемой бумаги на задних рядах зала), а сильный — слабый (можно около уха загипнотизированного стрелять из пистолета). И, наконец, наступает третья фаза — ультрапарадоксальная, при которой характер ответа организма меняется: положительный раздражитель, ранее вызывающий возбуждение и положительную реакцию, приводит к торможению, а тормозные раздражители вызывают возбуждение.
Если говорить о человеке, наши понятия, как правило, связаны по ассоциации с противоположными им; счастье — несчастье, жара — холод, добро — зло, рай — ад и т. д. Но когда в центральной нервной системе начинает развиваться ультрапарадоксальная фаза, то сколько-нибудь сильное возбуждение одного представления (вызывает и усиливает) противоположное. «Вот как это понимается физиологически, — писал И. П. Павлов. — Пусть у вас одна частота ударов метронома есть условный пищевой положительный раздражитель, так как применение ее сопровождается едой, и она вызывает пищевую реакцию; другая же частота — отрицательный возбудитель, так как при ней еды не давалось, и она производит отрицательную реакцию, животное при ней отворачивается (от кормушки — В .Л.). Эти частоты ударов представляют взаимно противоположную, но ассоциированную и вместе с тем взаимно индуцированную пару, т. е. одна частота возбуждает и усиливает действие другой. Это есть точный физиологический факт. Теперь дальше. Если положительная частота действует на ослабленную чем-нибудь (а также находящуюся в гипнотическом состоянии) клетку, то она по закону предела, который тоже есть точный факт, приводит ее в тормозное состояние, а это тормозное состояние по закону взаимной индукции обуславливает возбужденное состояние, вместо тормозного, в другой половине ассоциативной пары, и поэтому связанный с ней раздражитель вызывает теперь не торможение, а раздражение... Это механизм негативизма или контролизма.
Собаке в состоянии торможения (гипнотического) вы подаете пищу, т. е. возбуждаете ее к положительной деятельности — еде, она отворачивается, пищу не берет. Когда вы еду отводите, т. е. возбуждаете отрицательно — к задерживанию деятельности, к прекращению еды, она тянется к пище».
Летом 1918 г. И. П. Павлов получил возможность изучить несколько десятков душевно больных. В частности он мог видеть больных с симптомом негативизма. Когда такому больному протягивают руку, чтобы поздороваться, он прячет свою за спину или просто отдергивает. Ему рассказали о больном, который получил сквозное пулевое ранение, не оставившее глубоких повреждений. Жаловался этот солдат на странность, происходившую с ним вследствие этого ранения. Он рассказывал, что, сохранивши обоняние целиком, он заметил в себе удивительное явление, что все приятные запахи стали для него отвратительными: например, не переносил запах духов, мыла, одеколона и страшно страдал, когда в палате начинали бриться. Параллельно с этим он заметил вещь, которой страшно стеснялся, что все отвратительные запахи стали для него приятны; проходя мимо уборной, с удовольствием нюхал исходящий из нее запах. А разбирался он в запахах хорошо. Он узнавал все, но эмоциональный компонент стал диаметрально противоположным. В общем, все вонючее стало приятным, а пахучее — вонючим, и это держалось у него в течение двух — трех лет в совершенно стереотипной, одинаковой форме.
Следует подчеркнуть, что свои открытия И. П. Павлов сделал не располагая электроэнцефалографией и другими электрофизиологическими методами. По сути, как сейчас принято говорить, он экспериментировал с «черным ящиком».
Сделав небольшой экскурс в область функционирования высшей нервной деятельности, вернемся к экспериментам в «башне молчания», точнее к испытуемым, проходящим исследование в «сурдокамере».
10.1 «Хор мальчиков»
Есть бытие, но именем каким
Его назвать! — Ни сон оно, ни бденье —
Меж них оно; и в человеке им
С безумием граничит разуменье
Е. А. Баратынский
У Ю. Гагарина при проведении различных исследований и испытаниях была обнаружена высокоразвитая способность расслабляться даже в короткие паузы, отведенные для отдыха. Он мог заснуть, как говорят, «не успев донести голову до подушки». При пробуждении, сразу мог отвечать на вопросы, включаться в работу. Создавалось впечатление, что он совсем не спал.
В отличие от космонавта № 1, не все люди могут так быстро засыпать и пробуждаться. У многих в дремотном состоянии возникают «видения полусна», которые так описал А. С. Пушкин: «Я находился в том состоянии чувств и души, когда существенность, уступая мечтаниям, сливается с ними в неясных видениях первосонья». И. П. Павлов о себе рассказывает: «Я, например, во время... засыпания вдруг вижу перед собой проходящие человеческие лица совершенно определенные, и так становится неприятно, что я, для того чтобы прекратить это, открываю глаза...».
В дремотном состоянии люди нередко слышат голоса в виде окликов, отчетливо произносимых фраз, которые звучат как бы вдали или где-то внутри. «Однажды я находился в дремотном состоянии, рассказывает профессор А. Л. Эпштейн, — близком ко сну, вдруг скрип в соседней комнате нарушил это дремотное состояние, но интересно, что этот скрип выразился одновременно в ярком зрительном образе и резко прозвучавшей в ушах фразе». Описаны также тактильные ощущения — укусы крысы, уколы жалом пчелы, прикосновения чей-то руки.
Дремотное состояние сознания можно сравнить с волшебной способностью Чеширского кота из сказки «Алиса в стране чудес». Помните, волшебный кот мог появляться и исчезать, когда ему вздумается. Он мог появиться внезапно. Иногда он делал это постепенно: исчезал плавно, и последнее, что оставалось от него, это была улыбка, которая в виде «остаточного свечения», как на экранах электронных приборов, еще какое-то время «висела» в воздухе.
В просоночном состоянии реальная действительность не просто исчезает, а «растворяется». Правда, еще какое-то время она доходит до сознания, но воспринимается уже извращенно, смешиваясь с сонными грезами. Этот переход детально описал Л. Н. Толстой в романе «Война и мир».
Петя Ростов находится в партизанском отряде. Он только что вернулся из разведки и дремлет, сидя на фуре. «Ожиг, жиг, ожиг, жиг... свистела натачиваемая сабля (казаком). И вдруг Петя услышал стройный хор музыки, игравший какой-то неизвестный, торжественный гимн... Музыка играла все слышнее и слышнее. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы — но лучше, чем скрипка и трубы, — каждый инструмент играл свое и... все они сливались... то в торжественно-церковное, то в ярко-блестящее и победное».
Музыкальные образы возникают сами собой. В этом отношении они похожи на сон. Но Петя еще не спит. Он дремлет, и поэтому он еще может управлять течением образов. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов: «Ну, теперь, тише, замрите теперь». И звуки слушали его. «Ну, теперь полнее, веселее, еще радостнее». И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки».
Именно в промежуточной фазе между бодрствованием и сном, а не во время сна можно наблюдать изолированные четкие восприятия, не сложившиеся еще в сновидения. Они не сопровождаются чувством чужеродности, навязчивости и не ведут к пробуждению. Эти феномены обычно относят к гипнагогическим галлюцинациям. По нашему мнению, этот термин правомерно употреблять при психических заболеваниях, когда дело идет о вполне нормальных людях, целесообразнее говорить о псевдогаллюцинациях. «К псевдогаллюцинациям, — писал талантливый психиатр В. Х. Кандинский, — я отношу большую часть живо чувственных фантастических картин, являющихся у многих здоровых людей перед засыпанием или вообще в состоянии, среднем между сном и бодрствованием (грезы наяву)».
Обычно образы, возникающие в дремотных состояниях, из-за их скоротечности не запоминаются. При длительном нахождении в экстремальных условиях в ряде случаев гипнотические фазы «застревают» на более или менее длительное время и, попадая в поле ясного сознания человека, могут вызывать у него сомнения в своем психическом здоровье. Иллюстрацией могут служить выдержки из дневников врача С. Бодрова, проведшего в сурдокамере 70 суток: «Сегодня мне хочется остановиться на интересном явлении, которое я давно ощущаю по ночам перед сном, но все как-то сразу не отмечал в дневнике, а утром, естественно, забывал. Несколько дней тому назад я перед сном вдруг начал ощущать какие-то слуховые галлюцинации. Впервые услыхав, я испугался, и сразу в голову полезла шизофрения, раздвоение личности, симптомы слуховых галлюцинаций при этом заболевании. Вспомнился мой первый больной из психиатрической клиники профессора Кутанина. Он был первой скрипкой в театре оперы и балета. И вот у него наряду с основным симптомом заболевания — раздвоение личности — были сильные слуховые галлюцинации. Но ведь это был музыкант, и очень образованный (он окончил консерваторию и аспирантуру), а я? И на душе стало не очень-то хорошо... Только начал «проваливаться» в бездну сна — вновь эта музыка. Теперь я более внимательно начал прислушиваться к ней. Это была какая-то заунывная, но довольно приятная музыка. Причем ее характер был какой-то неземной; она походила на ту музыку, которую сейчас воспроизводят как космическую, или же ту, которую представляют в виде красок и изменения гаммы света. Но мелодия для меня была очень приятна. Сновидений, связанных с музыкой, у меня не было. Проснулся и забыл обо всем этом...
В следующий раз (через день или два) эти слуховые галлюцинации я нашел схожими с органной музыкой в помещении с хорошей акустикой. Так же как и в первый раз, музыка колебалась от низких до высоких тонов. Мелодия была торжественная и очень, очень близкая моему сердцу. Она мне напоминала самые торжественные минуты моей жизни. В то же время лейтмотивом ее была легкая грусть — возможно оттого, что это органная музыка, которая сама настраивает на грусть и некоторый мистицизм. Но одно только могу сказать: она была мне очень приятна и вызывала ассоциации, которые передать трудно. Сновидений, связанных с музыкой, опять не было. Правда, в этот раз был короткий сон — снилась мне дочь. А это единственный сон, который повторяется у меня часто...
В другой раз у меня в органную музыку влились голоса хора мальчиков, — мелодичные, высокие, переходящие даже на писклявые тона. Честно говоря, я не очень-то люблю голоса мальчиков, а выступление хора Свешникова у меня всегда ассоциируется с чем-то неполноценным. А тут музыка вызвала у меня довольно положительные эмоции, хотелось ее все время слушать, слушать и слушать... Но сон, вероятнее всего, прервал это наслаждение. Такие явления повторялись еще несколько раз.
Что же это? Плод больной фантазии или объективная реальность, трансформирующаяся в музыку? Не могу ответить. Только одно могу сказать, что все эти явления, возможно, связаны с работой вентилятора. Но очень интересно, почему же все это происходит перед сном и именно ночью, а не днем? Второе: почему характер слышимой музыки каждый раз другой? Акустика камеры? Но, по-моему, просто об этом смешно говорить. Какая может быть акустика в музыкальном понимании в этом склепе? Не хочу ломать голову над этим и постараюсь все выяснить по выходе у наших акустиков и психологов вместе взятых. А сейчас надо прекращать, а то появятся и зрительные галлюцинации».
Примерно такие явления отмечались и у журналиста В. Терещенко: «Уже целый месяц я слышал в нашей абсолютно звуконепроницаемой камере по ночам, в полной тишине, голоса, музыку и пение Козловского, хор, визг, завывание, возню животных в вентиляционной трубе. Я лежал с открытыми глазами, стараясь отогнать звуковые приведения, — ничего не получалось».
По нашему мнению, гипнагогические представления в этих случаях появились в связи с развитием ультрапарадоксальной фазы в период засыпания. В отличие от стойкой и продолжительной ультрапарадоксальной фазы при некоторых психических заболеваниях, здесь она выступала как относительно кратковременная (не более 30-40 мин) в процессе засыпания.
Гипнагогические представления могут возникать при несении вахт в условиях измененного режима сна и бодрствования, а также при ситуационно вызванной бессоннице. Так, космонавт В. Волков во время вахты боролся с дремотным состоянием. «В шлемофонах характерное потрескивание эфира, — записал он в дневнике на 15-й день полета. — Внизу летела земная ночь. И вдруг из этой ночи сквозь толщу воздушного пространства... донесся лай собаки. Обыкновенной собаки, может, даже простой дворняжки... А потом... стал отчетливо слышен плач ребенка».
Мы уже рассказывали о гипнагогических феноменах у врача X. Линдемана, когда на 31-е сутки одиночного трансатлантического плавания на небольшой парусной лодке в течение нескольких суток из-за шторма он почти не спал.
При длительной экспериментальной бессоннице в условиях сурдокамеры гипнагогические представления появлялись в состоянии бодрствования довольно быстро. Вот что рассказал слушатель — космонавт Г.: «Тут в конце режима непрерывной деятельности я обнаружил такую способность. Сел я в кресло, в углу шумит вентилятор... И мне причудилось, что я слышу какую-то нотку. Нотка эта сразу как-то ассоциировалась с песней «Горизонт, горизонт». По сути дела, там шум какой-то, а я в этом шуме начал прослушивать песню... Вот также мне показалось, что я через вентилятор слышу, как тихо играет приемник. Ну а потом понял, что один и тот же мотив по радио не могут беспрерывно передавать в течение длительного времени».
То, что музыкальные образы в наших экспериментах развивались на фоне ультрапарадоксальной фазы, подтверждалось не только записями ЭЭГ, но и характером возникающих образов. В обычных условиях хор мальчиков у С. Бодрова вызывали только отрицательные эмоции. Появление этой музыки и хора в период засыпания можно рассматривать как оживление «нежелательных» представлений, заторможенных, но ставших парадоксально приятными. Приведем его следующую запись от 2 сентября: «Опять перед сном это музыкальное сопровождение. Теперь пионерский горн, звуки которого перешли в какую-то приятную музыку, и наступил сон».
Причина внезапного и однократного появления звуков горна в ночь с 1 на 2 сентября была субъективно непонятна испытуемому до совместного анализа и обсуждения с нами. Когда же для объяснения появления музыкальных представлений, противоположных вкусу испытуемого, была выдвинута гипотеза о развитии ультрапарадоксальной фазы, то психологическая причинная связь включения звуков горна в музыкальные гипнагогические представления стала для него субъективно очевидна. 1 сентября — день начала учебных занятий. В этот день дочь С. Бодрова в связи с тяжелым заболеванием пойти в школу не могла. Целый день мысли о дочери не покидали отца. Засыпая, он стал избавляться от них. Не исключено, что в период засыпания именно эти мысли получили свое символическое отражение в звуках пионерского горна.
В период развития гипнотических фаз относительно устойчивый, выработанный в процессе индивидуального развития личности характер эмоциональных отношений к предметам и явлениям может существенно нарушаться. Это происходит, во-первых, потому, что представления могут выходить за рамки обычных для них ассоциативных связей и вступать в причудливые новые, и, во-вторых, потому, что динамика эмоций, подчиняясь динамике гипнотических фазовых состояний, может вызывать смену эмоционального фона без четкой связи с конкретным комплексом представлений.
Фазовая динамика развития музыкальных гипнагогических представлений в рассматриваемом нами случае заключалась в том, что размышления и ориентировочная деятельность превращались в дальнейшем в приятно неопределенную форму наслаждения с причудливым сочетанием музыкальных феноменов, которая потом незаметно переходила в сон. Об этом говорит следующая запись: «Эти странные явления со слуховыми галлюцинациями (иначе я их не могу назвать) продолжаются по-прежнему. Вот вчера, засыпая, я опять услышал органную музыку на тему русских народных песен в такой фантастической вариации, что просто поразительно, как можно выдумать такие музыкальные образы. Затем все это перешло в траурную песню «Мы жертвою пали в борьбе роковой...». В конце в музыку влились голоса мальчиков, и на душе стало так блаженно, что просто диву даешься. И это от такой песни!!! Вот же чертовщина какая напала на меня».
Особенности наблюдаемых в длительной изоляции гипнагогических представлений не могут быть поняты исходя только из фазовых состояний. Из психологии известно, что каждый причастный к музыке человек может найти в своей памяти мелодии, которые ему не удается представить себе без «опоры на восприятие», но которые легко всплывают в сознании, когда используется их аккомпанемент. В разбираемых нами случаях представления развились на фоне работающего вентилятора. Первично этот шум сильно беспокоил и мешал процессу засыпания, но в дальнейшем, по мере переадаптации стал «нейтрализоваться» наслаиванием музыкальных представлений. Этот способ «нейтрализации» не был необычным для испытуемых, так как нечто подобное возникало у них при поездке в поезде, когда под стук колес на стыках рельсов у них также возникали различные мелодии. Но если в этих случаях мелодии переживались как «определенно внутренний психический процесс», то в условиях изоляции музыкальные представления проецировались вовне и сопровождались иллюзией непроизвольности.
Характерным примером иллюзии непроизвольности, свободной от моторных и зрительных примесей, является внутреннее прослушивание композиторами своих произведений, когда в моменты наивысшего вдохновения, внутренней зрелости создаваемого произведения музыкальные образы как бы отчуждаются вовне. Так было у совершенно оглохшего Л. В. Бетховена при создании им величайших творений позднего периода. С подобным явлением сталкивался и Гуно, говоривший: «Я слышу пение моих героев с такой же ясностью, как вижу окружающие меня предметы, и эта ясность повергает меня в блаженство. Я провожу целые часы, слушая Ромео, или Джульетту, или фра Лоренца, или другое действующее лицо и веря, что я их целый час слушал» (177, с. 175).
10.2 «Тоннель смерти»
Все часто поражающие явления человеческого гипноза есть понятный результат того или другого расчленения больших полушарий на сонные и бодрые отделы.
И. П. Павлов
Профессии оператора в автоматизированных системах свойственна высокая интенсивность внимания почти на всем протяжении рабочего времени. Это обусловлено тем, что в автоматических устройствах не исключена возможность выхода из строя тех или других элементов, возникновения непредвиденных осложнений, которые требуют от оператора экстренного перехода от наблюдения к действию. Вот почему оператор на посту управления должен всегда находиться в состоянии готовности к действию, которое А. А. Ухтомский называл оперативном покоем. «Оперативный покой, — писал он, — есть готовность к действию, могущая устанавливаться на различные степени высоты» (184, с. 129). Согласно его концепции у высокоразвитых организмов в этом состоянии за видимой «обездвиженностью» таится напряженная познавательная деятельность. Оперативный покой А. А. Ухтомский образно сравнивал с состоянием замершей щуки, готовой сделать бросок в сторону «зазевавшейся» рыбешки. Именно степень готовности к действию служит важным фактором надежности человека как звена в автоматизированной системе, именно она определяет своевременность и эффективность вмешательства оператора.
Такой вид деятельности, когда человеку приходится только вести наблюдение за приборами, которые в течение длительного времени не показывают каких-либо «возмущений» в системе, можно охарактеризовать как монотонный. Многочисленные эксперименты отечественных и зарубежных исследователей свидетельствуют о том, что через три-четыре часа наблюдения при нормальной работе автоматизированных устройств бдительность начинает резко снижаться.
В период Второй мировой войны было обращено внимание на то, что у летчиков в длительных ночных полетах возникают своеобразные психические состояния. Несмотря на опасность и ответственность, летчики испытывали как бы апатию, внимание притуплялось, возникала непреодолимая сонливость. Стали говорить о «психологии скуки».
В 50-х годах, когда в самолетовождение были введены автопилоты, случаи сонливости и сна у летного состава стали отмечаться значительно чаще не только в ночное, но и в дневное время. По данным Г. О. Ефремова и Е. А. Деревянко, в дневных полетах на бомбардировщиках на сонливость чаще всего жалуются воздушные стрелки (56%), т. е. люди, выполняющие монотонную работу, в то время как летчики испытывают такое состояние в 21% случаев, а штурманы — в 18%.
Ночь. Стюардесса через иллюминатор увидела луну, которая вскоре исчезла из поля зрения. Вдруг, к своему изумлению, она вновь видит луну, проплывающую за иллюминатором. Во время пребывая в размышлениях, «что же это может быть?», луна в третий раз показалась в иллюминаторе! Она вбежала в кабину пилотов и обнаружила... спящий в полном составе экипаж. В течение получаса самолет «DC-6», летевший в Бахрейн, выполнял большие круги над Средиземным морем. Налицо было явное влияние монотонной обстановки, когда летчики следили только за показаниями приборов.
Эта история произошла в 1955 г. С тех пор много изменилось в авиации. Однако проблема сна летчиков за штурвалом осталась. Сон одолевал экипажи не только в ночное, но и дневное время. Так, в 1985 г. разбился американский самолет «DC-8» с 248-ю военнослужащими. Расследование выявило, что причиной катастрофы послужил сон пилота за штурвалом. Аналогичные примеры можно умножить.
Несколько лет назад во всех аэропортах США были повешены специальные ящики, в которые летчики могли опустить анонимное сообщение о благополучно закончившихся происшествиях в воздухе. За четыре года было проанализировано 95 000 «исповедей». Наряду с навигационными, техническими и другими причинами, вызвавшими чрезвычайные ситуации, которые по счастливой случайности или благодаря грамотным действиям экипажа чуть не закончились трагически, 600 пилотов в качестве основной причины назвали монотонию, приводящую к сонливости.
Развитие сонного торможения во время операторской деятельности наблюдалось и во время космических полетов. Так, в то время, когда космический корабль «Аполлон-8» находился на селеноцентрической орбите после сеанса телевизионной связи с Землей, Ф. Борман и Д. Ловелл, устроившись в спальных мешках, уснули, а на дежурство заступил У. Андерс. Однообразный лунный пейзаж словно укачал его, и он заснул на дежурстве.
Деятельность не только летчиков и космонавтов, но и многих других специалистов протекает в закрытых, изолированных помещениях и кабинах (пост управления электростанций, пульт управления запуском ракет из подземных бункеров и т. д.), что резко снижает обычный поток раздражителей из внешней среды (световые и температурные колебания, звуки, издаваемые пением птиц, шелестом листьев, говором людей и т. д.). Малый объем кабин водительских профессий (шофера, летчика, машиниста локомотива и т. д.) и фиксированная поза в течение длительного времени приводит к ограничению подвижности, что резко уменьшает афферентациию со стороны мышц тела. Помещения диспетчеров и кабины операторов обычно заполнены тихим гудением приборов и равномерным шумом работающих энергоустановок. Неблагоприятное действие монотонной обстановки усиливается в работе представителей многих профессий однообразными раздражениями вестибулярного аппарата покачиванием (корабельные специалисты, летный состав, шоферы, машинисты др.), что способствует развитию гипнотических фаз и глубокого сна.
Таким образом, мы видим, что в самой структуре операторской деятельности заложено требование поддерживать интенсивность внимания и готовность к действию на высоком уровне, в то время как в конкретных условиях работы имеются факторы, влияющие на снижение этой функции. Монотонность обстановки ведет к потере эффективности управления, а иногда и к авариям.
Это случилось в лондонском метро 28 февраля 1975 г. В часы пик поезд, который вел машинист Л. Ньюсон, пройдя конечную станцию «Мургейт», врезался в тупик туннеля. Удар был такой силы, что 15-ти метровый головной вагон, забитый до отказа людьми, смяло до 5-ти метров. Туннель оказался забитым грудой искореженного металла с сотнями трупов.
Было выяснено, что несмотря на красный свет, поезд не сбавляя скорости влетел в туннель, протаранив кирпичную стенку тупика. Вскрытие трупа машиниста показало, что он управлял поездом в здоровом состоянии. Инженер Э. Бард, стоявший на платформе, когда поезд, минуя станцию, помчался в «туннель смерти», рассказывает: «Я видел водителя через стекло кабины. Его руки были на рычагах управления, но он сидел неподвижно, точно парализованный, в застывшей позе, с широко раскрытым глазами и каким-то отрешенным взглядом. Меня это сильно поразило». Причина катастрофы была объяснена тем, что в результате монотонии у машиниста развилось гипнотическое состояние.
Из практики вождения транспорта достаточно хорошо известен гипнотический сон с открытыми глазами. Здесь мы имеем дело с одной из фаз гипнотического состояния, когда происходит расщепление связей между чувственным восприятием сигналов и их логическим осмыслением, между принятием решения и действием. Но управление транспортным средством осуществляется обычно при абсолютно благоприятных условиях. Усложнение обстановки застает человека в этом состоянии врасплох, и он не успевает предотвратить аварию. При расследовании аварии опытный машинист рассказал: «Я хорошо видел желтый сигнал, затем красный и то же время не мог пошевелиться. Оцепенение исчезло, когда я врезался в хвост впереди идущего состава». Видимо, аналогичное гипнотическое состояние развилось у машиниста, по вине которого произошла катастрофа в лондонском метро.
Гипнотическое состояние, когда человек все видит и понимает, но не может активно действовать, воспроизводится в экспериментах как на людях, так и на животных. И. П. Павлов в опытах с собаками в условиях монотонии неоднократно наблюдал такую сцену: собака с жадностью смотрит на предлагаемое ей мясо, у нее течет слюна, но взять пищу в рот не может. Это происходит, когда процесс торможения захватил только двигательную область коры полушарий.
10.3 Пароксизмы сна
Сон не только определенная полоса суточного повеления: в большей или меньшей степени он вкраплен во всю нашу жизнь, даже в самые бодрствующие состояния ее. С этой точки зрения можно сказать, что абсолютного бодрствования нет.
П. П. Блонский
В условиях сурдокамеры нами проводился широкий комплекс исследований работоспособности, физиологических и психологических функций испытателей и космонавтов. При работе на тренажере, имитирующей операторскую деятельность, у некоторых космонавтов пароксизмально возникали перерывы в операторской деятельности с развитием сна продолжительностью 30—50 секунд (что отчетливо фиксировалось на ЭЭГ). Причем возникновение сна испытуемыми не осознавалось. Эти исследования позволили в ретроспективном плане оценить перерывы деятельности летчиков во время полета, которые направлялись в госпитали с не выявленными нарушениями сознания во время полетов.
Летчик-инструктор Б. при выполнении полета с курсантом неожиданно перестал отвечать по радиопереговорному устройству на вопросы. Курсант, не летавший ранее самостоятельно, зашел на посадку. И только перед посадкой на высоте 200 м после выпуска закрылков в управление включился инструктор. Медицинское обследование в стационарных условиях с проведением ЭЭГ и различных проб-нагрузок не выявило отклонений в состоянии здоровья летчика. Однако выяснилось, что в ночь накануне полета он спал всего четыре часа. Пароксизмальное выключение сознания в условиях монотонной обстановки нашло свое объяснение в недостаточном отдыхе накануне и большой нагрузке в предшествующие дни.
Эту форму нарушения деятельности в результате пароксизмов сна удалось выявить только благодаря тому, что в процессе экспериментальной операторской деятельности непрерывно велась запись биопотенциалов мозга.
В ходе другого эксперимента было опрошено 300 шоферов-любителей, 62 из которых рассказали, что они неожиданно для себя от одного до четырех раз за свою практику обнаруживали, что находятся на встречной полосе. К счастью, в это время она была свободна; 34 человека съезжали на обочину или в кувет дороги.
По данным М. Сифра, при длительном пребывании испытателей-спелеологов в пещерах в период активной деятельности также появлялись пароксизмы сна без предварительных симптомов, что находило отражение на ЭЭГ.
Профессор В. Н. Пушкин, проанализировав материалы аварий, происшедших по вине железнодорожных машинистов, установил, что в 61% случаев они были связаны с потерей бдительности, т. е. с развитием гипнотических состояний.
Ученый провел экспериментальные исследования готовности машиниста к экстренному действию в условиях монотонии по методике «бегущая лента». В течение 3-х часового опыта испытуемым давалось 30 раздражителей, на которые они должны были реагировать. Интервал подачи раздражителей варьировал от 1 до 10-15 мин., создавая тем самым элемент внезапности.
Исследования показали, что готовность к действию в ходе опыта не достигает 100%, и колеблется между 45 и 65%. Колебания у различных испытуемых образует более или менее широкую полосу, которую можно обозначить как средний уровень готовности. В ходе опыта при очередной подаче раздражителя обнаруживается момент резкого западения кривой бдительности относительно от среднего уровня. Такое снижение готовности в опытах было условно названо «критической точкой».
Основная масса ответов распределяется в полосе от 45 до 70% (см. рис. 1). Эта полоса и является средним уровнем готовности для данного опыта. При подаче раздражителя на 60-й мин. произошло первое резкое снижение кривой. Величина готовности упала с 49% до 19%. В дальнейшем при подаче следующего раздражителя на 66-й мин готовность поднялась к своей средней полосе и достигла 65%. Но, начиная со 140-й мин. она резко снизилась и, образовав небольшую ступень подъема, достигла 10% на 160 мин.
Значение «критической точки» для профессий, требующих постоянной повышенной бдительности, состоит в том, что она является внутренним фактором возможности возникновения аварии. Если аварийная ситуация возникает в тот момент, когда бдительность человека находится в точке наибольшего снижения, то он не успевает своевременно принять меры и тем самым не препятствует возникновению аварийной ситуации. Из 61% аварий, связанных с развитием гипнотических фаз, по данным В. Н. Пушкина, 4% падает на глубокий сон.
Представляет интерес сопоставление субъективных переживаний испытуемых в момент нахождения в «критической точке» с отчетами машинистов, совершивших аварию. Так, у испытуемого Д. готовность к действию к 154-й мин. снизилась до 8%. Отвечая на вопрос о его состоянии во время опыта, он сказал, что «забылся» и когда «погасла лампочка, не сразу мог прийти в себя потому что как бы оцепенел и поэтому медленно переключил тумблер». А вот объяснение машиниста, совершившего аварию. «Скорость была 15 км/ч, потерял чувство, глаза закрылись и воспринял сигнал при подъезде до вагонов в 30 м, затормозил, но вагоны были близко».
«Критическая точка» была обнаружена у 78% обследуемых. Следовательно, она представляет собой закономерное явление для работы в монотонных условиях. Характерно, что дремотное состояние у операторов может в одних случаях развиваться постепенно и осознаваться ими. И несмотря на волевое сопротивление, некоторым из них не удается противостоять развивающейся сонливости.
Во всем мире в год в автомобильных катастрофах гибнут и получают увечья миллионы людей. По данным многочисленных исследований 40% аварий произошло в результате потери бдительности и сна водителей.
По мнению Пушкина, применение методики «бегущая лента» для психологического отбора позволяет значительно снизить количество происшествий на железнодорожном транспорте. Однако монотонные условия, как показал сам исследователь, роковым образом вызывают потерю бдительности у 78% работающих машинистов. Так что отбор операторов, устойчивых к воздействию монотонности, не может полностью решить проблему безопасности. Поскольку данная проблема имеет не только теоретическое, но и большое практическое значение, мы остановимся более подробно на физиологическом механизме этого феномена.
Д. Моруцци и Г. Мэгуну в 1949 г. удалось сделать прорыв в изучении функционирования мозга. Раздражая с помощью электродов ретикулярную формацию ствола мозга, (латин. «Retikulum» — сеть), ими были выявлены две системы, одна из которых вызывает сон, а другая состояние бодрствования. Это так называемая восходящая активизирующая система, которая постоянным потоком импульсов, идущих в кору, поддерживает уровень бодрствования. Даже во сне ее активность не исчезает полностью, а только снижается до определенного уровня, что позволяет быстро просыпаться при приближении опасности. Именно поражение указанной системы повергает животное в сон. Исходя из этих открытий, сон и бодрствование стали рассматривать как два различных, но равнозначных состояния, ни одно из которых не может рассматриваться отдельно.
Рассмотрев системы, регулирующие сон и бодрствование, вернемся к пароксизмальным состояниям сна у операторов. Отвергнув эпилепсию, зададимся вопросом: не являются ли указанные состояния нарколептическими приступами?
Нарколепсия была описана французскими врачами Вестфалем и Желино как «редкий невроз, характеризующийся внезапно наступающей потребностью заснуть, причем это стремление спать обычно непродолжительно, наступает более или менее часто и заставляет больного ложиться или даже упасть, чтобы удовлетворить внезапную потребность сна».
Профессор А. М. Вейн выявил пять симптомов, типичных для этого заболевания, один из которых — нарушение ночного сна. Больные не только приступообразно засыпают в период бодрствования, но и часто пробуждаются во время ночного сна.
Мы уже показали, что состояние бодрствования здорового человека характеризуется оптимальным уровнем психической активности. Этот уровень не является статистически фиксированной величиной, а периодически колеблется в связи с воздействиями из внешней и внутренней среды. В исследованиях было выяснено, что суть стабильного дефекта функции сна и бодрствования при нарколепсии заключается в постоянном снижении уровня мозговой активности, характеризующего состояние бодрствования в покое у больного, по сравнению с уровнем, определяющим бодрствование здорового человека.
При нарколепсии стабильное снижение исходного уровня приводит к тому, что регуляционные колебания переходят границу между бодрствованием и сном (т. е. включают механизмы сна) и вызывают соответственно приступ засыпания в дневное время. То же самое, но с обратным знаком, характеризует уровень глубины ночного сна, в связи с чем колебания этого уровня при нарколепсии приводят к весьма типичным и частым пробуждениям больного ночью.
Как было показано в наших исследованиях на основании анализа ЭЭЭ, в условиях монотонии у здоровых людей снижается уровень бодрствования, субъективно оцениваемый как состояние дремоты. Развитие дремотных состояний в период бодрствования оказывало влияние на качество сна: испытуемые не могли долго заснуть, а сон был не глубоким и сопровождался частыми пробуждениями. Особенно отчетливо это проявлялось при изменениях режима, когда испытуемым ночью приходилось работать, а днем спать.
Таким образом в условиях монотонии (особенно при изменении режима сна и бодрствования) как бы моделируются некоторые патофизиологические механизмы нарколепсии (перераспределение уровней бодрствования и сна). «Включение» сна во время операторской деятельности, которое не осознается человеком, и может привести к трагическим последствиям. Вот почему профилактика потери бдительности у операторов, особенно на транспорте, приобрела особую актуальность.
Заглядывая не в столь отдаленные времена, можно увидеть довольно странные и психологически неоправданные методы борьбы со сном. Например, когда-то было предложено в кабине паровозного машиниста заменить кресло на велосипедное седло. Изобретатели считали, что если машинист начнет засыпать, то, падая с седла, он обязательно проснется. Затем был изобретен «сигнал бдительности». Этот прибор через каждые 1,5 м издавал звук высокого тона. Услышав пронзительный свит, машинист должен был нажать кнопку, которая расположена у потолка кабины. Если сигнал не «погашался» через 5 секунд, то автоматически включалась тормозная система. Независимо от сложности выполняемой в данный момент работы, например, вход на железнодорожную станцию, машинист должен был вскакивать и нажимать кнопку, что, конечно, мешало операторской деятельности в сложной ситуации.
Но главное не в этом. Как показал опыт, количество проездов запрещающих сигналов и других происшествий на участках дороги, где был внедрен «сигнал бдительности», существенно не снижалось. И это обстоятельство с точки зрения психофизиологии не должно вызывать удивления. Прибор, подающий сигналы с ритмической последовательностью, сам по себе является монотонным раздражителем. Двигательная реакция на его «погашение» превращается в прочный навык и может осуществлять даже в сонном состоянии.
По инструкции правая рука машиниста находится на клапане торможения. Она на секунды может отрываться для переключения тумблеров. Левая же постоянно лежит на ручке управления поездом, которая снабжена устройством, «чувствующим» мышечное напряжение. По мысли конструкторов, достаточно крепко заснуть или потерять сознание — напряжение руки ослабнет, и автоматически включится тормозная система поезда. Одно из неудобств — необходимость держать руку на рычаге управления. Но дело не только в этом. При развитии гипнотического состояния оператор может удерживать ручку управления, не давая тем самым сработать системе торможения. Устройство надежно срабатывает только при скоропостижной смерти машиниста.
Отечественный ученый Э. Бена с группой сотрудников создали «индикатор бдительности», который должен предотвращать засыпание шофера за рулем. Действие этого прибора основано на непрерывной регистрации напряжения глазных век. Когда мышечное напряжение снижается до определенной величины, соответствующей состоянию бодрствования, срабатывает сигнальное устройство. Однако прибор не получил практического применения из-за его сложности.
Ученые Чехословакии пошли по несколько иному пути. Они подвели к векам водителя контакты, которые при мигании замыкаются. Если водитель держит глаза закрытыми больше двух секунд, в наушниках раздается громкий гудок. При этом конструкторы предусмотрели, что водители могут спать и с открытыми глазами. Тогда гудок начинает реветь и в случае, если водитель перестал мигать. Но в экспериментах выяснилось, что водители могут спать и под аккомпанемент гудков. Да и сами-то наушники оказались помехой для водителя.
В настоящее время у многих исследователей выработалось мнение, что контроль за состоянием готовности оператора к действию должен строиться по следующей принципиальной схеме. Человек (его состояние) — аппарат (регистрирующий биологические импульсы) — аппарат (дифференцирующий импульсы, свидетельствующие о потере бдительности) — аппарат (выводящий оператора из состояния сна). Однако воплотить в «металл» такую схему в настоящее время из-за технических трудностей все еще не представляется возможным.
10.4 Сновидения, принятые за реальность
Сонное состояние нас не сбивает с толку, хотя есть люди, которые мешают сны с действительностью.
И. П. Павлов
При постепенном пробуждении сонное торможение, проходя через гипнотические фазы, «покидает» кору полушарий, после чего появляется отчетливое восприятие окружающего мира и ясное понимание происходящего. В этот период образы сновидений могут вплетаться в реальную действительность, а также появляться различные иллюзии. В самонаблюдении физиолога Ф. П. Майорова можно проследить этот процесс: «Проснулся рано утром и поразился тому, что в комнате около зеркального шкафа стоит какая-то девушка. При внимательном разглядывании объекта иллюзия моментально исчезала: на высоком стуле висели дамский жакет и шляпа, а ножки стула были приняты за ноги девушки» (118, с. 80).
При неожиданном прерывании сна в просоночном состоянии также возникают иллюзии. Откроем страницы романа Л. Н. Толстого: «Все соединилось? — сказал себе Пьер. — Нет, не соединилось. Нельзя соединить мысли, а сопрягать все эти мысли, вот что нужно! Да сопрягать надо, сопрягать надо!» — с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими словами выражает то, что он хочет выразить, и разрешает весь мучивший его вопрос.
— Да сопрягать надо, пора сопрягать.
— Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, — повторил какой-то голос, — запрягать надо, пора запрягать...» Это был уже реальный голос кучера, который наслоился на сонную мысль Пьера при пробуждении. Герой романа, вспоминая свои просоночные рассуждения, знал, что они были впечатлением этого же дня, и в то же время был убежден, что кто-то вне его говорил ему о них.
В ряде случаев просоночные грезы, как это явствует из ниже приведенного письма Н., могут вызывать чувство страха: «Однажды я утром проснулась и в открытую дверь, ведущую в коридор, увидела отчетливо повешенным моего отца. Я страшно испугалась. Но оказалось, что это на вешалке висел его плащ. В другой раз, тоже утром, увидела, как из шифоньера вышел незнакомый мужчина. Не успела закричать от страха, как видение исчезло».
Однако, в ряде случаев, сонные грезы вызывают сомнение: было ли что-либо на самом деле, или это приснилось? Для иллюстрации приведу еще одно самонаблюдение Ф. П. Майорова: «Под утро в полудремотном состоянии неясно, как в тумане, мелькнула мысль, что скоро должна прийти няня. Потом заснул и видел во сне, что няня уже пришла и пересекла комнату от стола к шкафу. Проснулся и под впечатлением яркости сновидения стал проверять: пришла она или нет? Оказывается, что не пришла» (118, с. 77).
В ряде случаев в условиях сурдокамеры сновидение сливается с реальностью и не может быть из нее вычленено. Так, во время одного исследования слушатель-космонавт Ж., сидя в кресле перед пультом, имитирующим операторскую деятельность, наложил датчики биорегистрации, и стал ожидать появления сигналов согласно расписанию. По техническим причинам эксперимент был задержан. Испытуемый заснул, что отчетливо было зарегистрировано на ЭЭГ. Сигналы стали подаваться на пульт. Но он на них не отвечал. Проснувшись через тридцать минут доложил, что эксперимент закончил. О проведении этого эксперимента он рассказал и на отчете после сурдокамерного исследования. Значимость исследования для испытуемого исключала мистификацию. Это явление было расценено нами как сновидение, принятое за реальность. На возможность смешать сновидение с реальностью в условиях экспериментального одиночества указывают и зарубежные авторы.
Смешение сновидений с реальностью в условиях одиночества не такое уж редкое явление. Так, У. Виллис во время плавания на плоту, рассказывает: «Внезапно впереди появился свет. Я тут же вскочил на ноги. Свет привиделся мне во сне, но я понял это не сразу. Я был уверен, что видел огонь на самом деле, однако спустя некоторое время решил, что ошибся» (35, с. 187).
Эти феномены были названы «субъективно ореализованными сновидениями». Следует сказать, что ©реализованные сновидения могут повлечь за собой неадекватное поведение.
В марте 1968 г. в Тихом океане затонула атомная подводная лодка «К-129», которой командовал капитан 1-го ранга В. И. Кобзарь. В предполагаемый район гибели субмарины вышла эскадра поисково-спасательных сил Дальневосточного флота. Корабли и суда круглосуточно «утюжили» океан, шаря в глубинах посылками гидроакустических станций, эхолотов, осматривая поверхность океана. Контр-адмирал В. И. Бец рассказывал, что, проведя много часов на ходовом мостике, он спустился и лег в каюте спать. Неожиданно явственно услышал голос В. И. Кобзаря, который просил о помощи. Поднявшись на мостик, он увидел «К-129» и потребовал от командира корабля начать спасательные работы. Командир ответил, что никакой подводной лодки нет. Это было сновидение, которое В. И. Бец воспринял за реальность.
Врач X. Ибрагимов пишет: «Однажды ко мне в поликлинику два милиционера привели испуганного, дрожащего человека. Он рассказал, что вел большой автобус. Сменщик не пришел, пассажиров было много, и его уговорили в суточный рейс ехать одному. При въезде в город на большой скорости он врезался в колонну солдат. От их крика он обезумел, выскочил из автобуса и спрятался. Милиционеры смущенно пожимали плечами и говорили, что никаких солдат автобус не давил. Шофер просто заснул и увидел во сне то, чего больше всего боялся». В приведенных самонаблюдениях люди с помощью других смогли проверить, было это в сновидении или в реальности.
По свидетельству этнографов сновидения часто путают люди, стоящие на более низких ступенях цивилизации. Л. Леви-Брюль в книге, посвященной первобытному мышлению, пишет: «Как-то раз к европейцу, путешествующему по Африке, явился туземец, живший за 100-150 км, и сказал: «Ты должен мне заплатить пению». «За что?» — «Да, вот мне снилось, что ты убил моего раба». Несмотря на отрицание преступления, деньги пришлось уплатить. Один индеец потребовал вознаграждение за три украденные тыквы. В доказательство обвинения он сослался на сновидение, а раз он видел во сне, значит все так и было. Укушенный змеей во сне туземец, лечился также, как если бы это произошло в реальности.
Очень часто путают сновидения с реальностью дети. Приведем извлечение из работы Н. И. Бондарева. Девятилетний мальчик, будучи напряженным целый день, поведал матери следующую историю. Гуляя с товарищами, они встретили неизвестного мальчугана, с которым произошла ссора. Его товарищ четырнадцати лет выхватил нож и убил подростка. Они отнесли труп в лес и закопали в снегу. Родители заявили о случившемся в правоохранительные органы. На месте, где по рассказу был закопан мальчик, трупа не обнаружили. Психиатр, проводивший экспертизу, пришел к выводу, что никаких указаний на патологическую лживость или истерию нет. Просто ребенок яркий сон перенес в реальную действительность.
Что же помогает человеку отличить сновидение от реальности?
В обычных условиях человек практически всегда осознает те образы, которые он видел во сне. Это объясняется тем, что, поскольку во время сна кора находится в состоянии активации, пробуждение обычно бывает быстрым, и, проснувшись, человек полностью осознает обстановку. Подобный сдвиг в самосознании настолько ясен и легко различим, что возможность спутать образы, порожденные сном, и внешние впечатления чрезвычайно мала.
В условиях экспериментального одиночества человек иногда медленно выходит из состояния сна и лишь постепенно осознает окружающую его внешнюю среду, что затрудняет различение сновидений и реальности. Если в обычных условиях человек может выяснить, приснился ли ему сон, или же что-то произошло на самом деле, расспросив об этом окружающих, то в условиях одиночества вероятность спутать сновидение с реальностью значительно возрастает из-за отсутствия социальных коррекций.
Чтобы отличить сновидение от реальности нашим испытуемым в ряде случаев приходилось принимать во внимание: возникло ли данное восприятие в постели или в рабочей зоне, сопоставимо ли оно с другими событиями, имевшими место в сурдокамере. Но все равно у ряда испытуемых до конца опыта оставались сомнения — бодрствовали они или спали. Так в дневнике слушателя-космонавта К. читаем: «Во время записи физиологических функций 24.XII в 13 ч 30 м, кажется, уснул. Потом увидел, что вошел Эдик. Так ли это? Вторник — дежурство врача Ростислава Борисовича. Я тут же попросил по радиопереговорному устройству передать привет Эдику. Это для того, чтобы затем проверить себя». В этот день Эдика в лаборатории не было (даже если бы он и был, то возможность его входа в камеру исключалась), а на записи биотоков мозга в указанное время в течение семи минут была типичная картина быстрого сна.
Таким образом, можно утверждать, что, основываясь на личном и социальном опыте, человек способен, во-первых, осознать сам факт сна, а во-вторых, отделить сновидение от реальности по ряду социально обусловленных признаков. Отсутствие социальных коррекций в условиях одиночества ставит субъекта в крайне затруднительное положение, поскольку сам факт пробуждения не всегда может помочь ему правильно ориентироваться в действительности.