сублимации (изменение цели влечения), но иногда этого не происходит. Сублимация инстинктивного влечения – особенно заметное свойство культурного развития, она делает возможной психическую деятельность высшего порядка и играет важнейшую роль в науке, искусстве и идеологии, то есть в наиболее ценных проявлениях культурной жизни. Поддавшись первому впечатлению, мы испытываем искушение сказать, что сублимация – это обусловленная влиянием культуры судьба всех инстинктивных влечений. Но здесь стоит задуматься. Трижды подумав, мы начинаем понимать главное – то, что невозможно не заметить: культура по большей части строится на отказе от сильных влечений, имеет своей предпосылкой отказ от их удовлетворения (путем подавления, вытеснения и т. д.). Это «культурное самоотречение» доминирует в обширных областях человеческих отношений; мы уже знаем, что оно является причиной враждебности, с которой приходится бороться всем культурам. Оно же предъявляет жесткие требования к нашей научной работе, заставляет давать подробные разъяснения. Очень нелегко понять, как удается человеку уклоняться от удовлетворения инстинктивных влечений. Это отнюдь не безопасно; если разумно не компенсировать отказ от удовлетворения влечений, то могут возникнуть серьезные расстройства здоровья.
Если, однако, мы хотим знать, какую ценность могут иметь наши открытия для понимания культурного развития как процесса, сравнимого с процессом нормального созревания индивида, нам, очевидно, придется всерьез заняться другой проблемой. Нам придется задаться вопросом о том, каким влияниям обязано своим происхождением культурное развитие, как оно возникло и чем определяется его ход.
IV
Непомерность такой задачи может смутить и привести в отчаяние. Но я хочу поделиться тем немногим, что мне удалось прояснить.
После того как первобытный человек открыл, что в его руках – в буквальном смысле этого выражения – находится возможность трудом изменить свой жребий к лучшему, он понял, что ему небезразлично, будут ли окружающие его люди помогать или мешать ему в этом. Другой человек приобрел в его глазах ценность сотрудника, жить рядом с которым полезно. Задолго до того у обезьяноподобных предков этого человека возник обычай заводить семьи; и члены семьи стали его первыми помощниками. Вероятно, образование семьи было связано с тем обстоятельством, что потребность в половом удовлетворении перестала быть редкой гостьей, которая неожиданно появляется, а потом уходит и долго не подает о себе никаких вестей. Теперь она стала постоянным квартирантом. В результате у самца возник мотив удерживать возле себя женщину, а точнее сказать, объект полового удовлетворения. Самке же, которая не могла расстаться с детьми, приходилось в собственных интересах крепко держаться за более сильного самца.[18] В этой примитивной семье еще отсутствует существенный признак культуры, – в этой семье власть и произвол ее главы, отца, не ограничены никакими рамками. В «Тотеме и табу» я пытался показать процесс перехода такой семьи на следующую ступень – к совместной жизни в форме братского союза. Безграничная деспотическая власть отца научила сыновей сплачиваться; они поняли, что коллектив сильнее одиночки. Культура тотемизма зиждется на ограничениях, которые она накладывает на своих представителей ради установления и поддержания нового порядка. Предписанные табу были первым в истории «правом». Совместное проживание людей, без сомнения, покоилось на двух основаниях: на принуждении к труду, вызванном внешней необходимостью; и на силе любви – мужчины к женщине как к предмету полового вожделения, и женщины к ребенку как к отделившейся от нее части, которую она не могла и не желала покинуть. Таким образом, прародителями человеческой культуры стали Эрос и Ананке. Первым достижением культуры стало то, что отныне в человеческих сообществах могло состоять большее число людей. Если бы две упомянутые великие силы взаимодействовали, то естественно было ожидать, что дальнейшее развитие будет протекать гладко и без затруднений, а покорение окружающего мира по мере роста численности человеческих сообществ будет ускоряться. Трудно понять, как могла такая культура не осчастливить человечество.
Прежде чем мы приступим к исследованию источников возникновения препятствий на пути развития такой культуры, давайте отвлечемся от любви как основы культуры, чтобы заполнить пробелы в наших прежних рассуждениях. Мы утверждали, что половая любовь в семейной жизни является для человека сильнейшим и приносящим удовлетворение переживанием, задает образец счастья, и было бы естественно, если бы люди попытались распространить любовь также за пределы брачных отношений, поставив в центр бытия генитальную эротику. Далее, мы установили, что, становясь на этот путь, люди попадали в зависимость от объекта окружающего мира, то есть от предмета своей любви, чем делали себя уязвимыми для сильнейших страданий, если их отвергали или если они теряли предмет любви вследствие неверности или смерти. Лишь ничтожному меньшинству людей их психическая конституция позволяла обрести счастье на дороге любви, но это потребовало коренного изменения психических функций, отвечающих за чувство любви. Эти люди сделали себя независимыми от согласия объекта любви; главную ценность влюбленности они переместили на собственную любовь, обезопасив себя от ее потери, ибо их любовь была направлена не на отдельного индивида, а в равной степени на всех людей. Тем самым эти немногие личности сумели избежать непостоянства и разочарований половой любви, отказавшись от сексуальной цели и преобразив инстинктивное влечение в целенаправленное побуждение. То, что сумели создать такие люди, – уравновешенное, безошибочное и нежное чувство, – внешне не имеет никакого сходства с бурной половой любовью, которой оно, собственно говоря, и порождено. Святому Франциску Ассизскому удалось добиться ощущения наивысшего внутреннего счастья именно таким использованием любви; то, что нам известно как принцип удовольствия, множество раз использовалось религией, помещающей этот принцип в те далекие, сокровенные области, где можно пренебречь разницей между «я» и объектом. Этическое рассуждение, глубинную мотивацию которого мы далее раскроем, видит в этой способности к универсальной любви к людям и миру наивысшее достижение, до которого смог подняться человек. Здесь нам хотелось бы, не откладывая, сделать два замечания по этому поводу. Всеобщая, неразборчивая любовь теряет часть своей ценности, так как обделяет некоторых своих объектов. И еще: не все люди достойны любви.
Та любовь, на которой зиждется семья, сохраняет свой исходный облик и не пренебрегает непосредственным половым удовлетворением, а в несколько измененном виде – в виде целенаправленной нежности – оказывает сильнейшее влияние на культуру в целом. Эта любовь сохраняет свою функцию в обеих формах, узами связывая друг с другом все большее число людей, и служит, насколько это возможно, совместным интересам трудового сообщества. Неряшливость в употреблении слова «любовь» имеет глубинное генетическое оправдание. Любовью называют отношения между мужчиной и женщиной, которые на фундаменте половой любви создали семью. Любовью являются и позитивные чувства, связывающие детей и родителей или братьев и сестер в семье, хотя этот последний вид любви лучше определить как осознанно целенаправленную любовь, как нежность. Осознанно целенаправленная любовь исходно была полноценной чувственной любовью, каковой и осталась до сих пор в подсознании человека. Обе эти любви – чувственная и осознанно целенаправленная – охватывают всю семью и помогают устанавливать тесную связь с прежде чужими людьми. Половая любовь приводит к созданию новых семей, а целесообразная любовь – к «дружбе», чувству очень важному в культурном плане, ибо оно лишено некоторых ограничений, таких как жесткая избирательность – любви половой. Но по мере развития общества отношение любви к культуре постепенно теряет свою однозначность. С одной стороны, любовь противоречит интересам культуры, а с другой стороны, культура угрожает любви весьма чувствительными ограничениями.
Это раздвоение происходит неизбежно, и довольно трудно разгадать его причину. Вначале оно проявляется в виде конфликта семьи с более крупным человеческим сообществом, к которому принадлежит каждый из членов семьи. Мы уже выяснили, что главным устремлением культуры является собирание людей в как можно более крупные сообщества. Семья, однако, не желает отпускать от себя своих членов. Чем теснее связь между членами семьи, тем более они склонны отчуждаться от других, тем труднее дается им вступление в более широкий круг чужих людей. Филогенетически более древний и сохраняющийся только в детстве способ совместной жизни изо всех сил защищается, стараясь избавиться от приобретенного культурного уклада. Для каждого молодого человека уход из семьи становится задачей, в решении которой общество поддерживает его ритуалами инициации и приобщения к взрослой жизни. Возникает впечатление, что эти трудности неотъемлемо связаны со всяким психическим и даже телесным развитием.
Вскоре в противоречие с прогрессом культуры вступают женщины, оказывая свое ретроградное задерживающее влияние, по сути, то же самое, которое вначале было положено в основу нарождающейся культуры. Женщины представляют интересы семьи и половой жизни. Культурная работа становится уделом главным образом мужчин. Культура ставит перед ними все более сложные задачи, вынуждает к сублимации инстинктивных влечений, до каковой женщины дорастают очень редко. Так как человек не обладает неисчерпаемыми запасами психической энергии, ему приходится решать поставленные перед ним задачи с помощью целесообразного перераспределения либидо. Ту часть, которую мужчина расходует на культурные цели, он забирает у женщин и половых отношений. Постоянное пребывание в коллективе мужчин, зависимость от отношений с ними отчуждают его даже от обязанностей мужа и отца. Таким образом, женщина видит, что культура оттесняет ее на задний план, и женщина вступает во враждебные отношения с ней.