Переживание фрустрированной потребности в профессиональном самоутверждении осуществлялось здесь в пределах одного жизненного отношения – профессионального. Задача переживания состояла в том, чтобы придать смысл неудовлетворяющей работе. Эта задача была решена включением новой работы в психологическую структуру фрустрированной деятельности на правах отдельного действия: моя новая работа – не помеха старой, а уже первый подготовительный шаг возвращения к ней. Между неприятным и необходимым «здесь-и-теперь» и невозможным «там-и-тогда» протягивается смысловая объединяющая их связь, делающая одновременно осмысленным теперешнее положение и возможным, уже начавшим осуществляться будущее, казавшееся почти недоступным (возврат к любимой работе).
3/2. Ценностное переживание фрустрации. Случай В.Ш. Молодой человек мечтал переехать из провинции в столицу. По многим причинам сделать это было практически невозможно. Его желание было фрустрировано. Переживание этой фрустрации шло по двум линиям. Первая состояла в невольно возникающих мыслях, что в один прекрасный день он обнаружит в почтовом ящике красивый конверт с предложением замечательного места, московской прописки и квартиры. Это было, конечно, гедонистическое переживание. Вторая линия переработки фрустрации состояла в том, что в разговорах с другими людьми, а отчасти и во внутренних диалогах с собой он изображал переезд в столицу не как нереализуемое желание, а как трудный выбор – переезжать или не переезжать. Проблематичность ситуации смещалась с фактической невозможности переезда к невозможности точно оценить все преимущества и недостатки жизни в столице и провинции.
Схема процесса здесь, как мы видим, такова: фрустрация – переживание – конфликт. В чем психологическая «выгода» такого переживания и каковы его механизмы?
Переживание создавало ощущение большего контроля над ситуацией, владения ею: все доступно, только сложно выбрать. Это переживание не преобразило раз и навсегда исходную фрустрацию в конфликт, скорее оно создало напряженную динамическую систему, в которой этот переход время от времени воспроизводился. Всякий раз процесс начинался с того, что сознание фиксировалось на этом нереализованном желании переезда, входя в состояние простого и трудного жизненного мира («хочу именно и только это, но оно недоступно»). Работа переживания состояла в данном случае в том, чтобы перевести сознание в состояние сложного и легкого жизненного мира («все доступно, сложно только выбрать»), где фрустрированное стремление сопоставлялось с другими желаниями, удовлетворению которых переезд мог помешать (в частности, с желанием вырастить детей в экологически и климатически более благоприятной обстановке). В ходе и в результате таких сопоставлений побудительная сила нереализуемой потребности снижалась, и, следовательно, снижалась и степень фрустрированности. Так периодически проводимая переживанием работа позволяла смирять сильное нереализуемое желание.
Видимо, в подобных случаях возможны два варианта процесса. Один, представленный описанным примером, создает скорее иллюзию контроля и выбора, чем действительно свободный выбор. Изначальный фрустрированный мотив сублимируется в сознательное желание в достаточной мере, чтобы не побуждать непосредственно поведение (например, импульсивные попытки предпринимать какие-то шаги), а дожидаться, пока внутренний «суд присяжных» рассмотрит его наряду с другими желаниями и вынесет приговор. Однако эта мера сублимации вовсе не достаточна для того, чтобы мотив покорно принял окончательное решение, окажись оно не в его пользу. Поэтому сознание идет здесь по пути проволочек и оттягивания времени, не принимая окончательных решений в надежде, что так или иначе изменятся внешние или внутренние обстоятельства.
Другой вариант подобного переживания состоял бы в том, что ему удалось бы настолько полно сублимировать мотив в смысл, настолько перевести его энергию в форму сознательного смысла, что его побудительная сила перестала бы принадлежать только самому этому мотиву, а стала бы определяться контекстом смысловых полей других жизненных отношений и высших ценностей. Мотив в результате такой сублимации не отказывается от реализации, но и не требует ее самовольно, а становится как бы «послушником», готовым действовать только по воле и благословению высших инстанций.
Кажется, здесь и проходит водораздел между «неуспешным» и «успешным» переживанием.
В первом варианте фрустрация позитивно не разрешается, а только временно купируется. И хотя в дело пускается специфическое для ценностного жизненного мира средство – сознательный выбор, но оно служит скорее камуфляжем для одной заранее выбранной тенденции (в случае В.Ш. – для желания переехать), то есть на деле выступает лишь усилителем механизмов переживания реалистического жизненного мира, прежде всего терпения. В каком-то отношении этот процесс напоминает ситуацию, когда тоталитарное государство использует демократические по форме процедуры для своих целей. «Неуспешность» такого переживания вовсе не в его безрезультативности, а в риске затормозить развитие личности: с одной стороны, переживание удерживает побуждение субъекта от воплощения в реальном действии, пусть и имеющем ничтожные шансы на удачу, но все же являющемся живым, открытым и внутренне честным выражением жизни, способным создать глубокий и поучительный жизненный опыт, с другой – не перерабатывает это побуждение радикально, а скорее консервирует его.
Во втором варианте появляется возможность позитивного разрешения ситуации. Когда мотив сублимирован в ясный сознательный смысл (а не в темное, своевольное, капризное «хочу»), в нем отделяется ситуативное от надситуативного, конкретная опредмеченность потребности («переезд в столицу») от самой этой потребности, воплощенной в ценностно-смысловой форме («ради чего переезжать»). Когда сознание доходит до такого разделения предметного и смыслового, то появляется много новых возможностей, психологически отсутствовавших до этого разделения: либо возможность относительно безболезненного отвержения этого конкретного предмета (именно переезд, именно в столицу) при сохранении смысла (ради чего переезд), либо санкционирование сознанием все-таки этого конкретного предмета, этой конкретной деятельности, коль скоро сознание увидит в нем средоточие внутренних чаяний не только одной фрустрированной потребности, но и всей личности. В последнем случае психологическая ситуация также меняется: пройдя через горнило внутреннего выбора и признания, мотив получает не только санкцию сознания, но и энергию личности, способной фокусировать и привлекать для своих целей энергию других мотивов и ценностей, особенно увидевших в том, фрустрированном мотиве и деятельности надежду и на свою реализацию. Это увеличение энергии вполне может превратить бывшую невозможной ситуацию в ситуацию трудную, но возможную. А переход от невозможности к возможности и составляет суть переживания.
Понятно, что анализ одного простого примера не дает всего многообразия вариантов ценностного переживания фрустрации. Это множество составляют все случаи, когда проблемы одного жизненного отношения решаются не внутри его, а в пространстве его коммуникации с другими отношениями. Переживание может устанавливать разные связи между отношениями, стремясь компенсировать нарушения смысла, возникшие в одном из них. Примером может служить компенсаторное отношение «зато»: «не везет в карты, (зато) повезет в любви».
Обсуждение ценностного переживания фрустрации позволяет нам сделать два общих предварительных вывода.
Во-первых, если мы хотим теоретически понять границы, отделяющие «неуспешные» переживания от «успешных», – а хотеть этого стоит, ибо цель психотерапии в том и состоит, чтобы помочь клиенту перейти от «неуспешного» к «успешному» переживанию его проблем, – то по крайней мере одна точка этой пограничной линии проходит через рассматриваемый сейчас участок теоретического поля, представленного выше в таблице на с. 259, через ценностное переживание фрустрации (3/2).
Во-вторых, процесс переживания может быть опосредован переходом в другой тип жизненного мира. Этот вывод особенно важен, поскольку привычки натуралистического мышления, онтологически обособляющего субъект от объекта, довольно сильны и заставляют мыслить процесс совладания с критической ситуацией либо как изменение обстоятельств (объекта), либо как изменение субъекта, либо как изменение отношения субъекта к объекту. Намного более продуктивным нам представляется рассмотрение этого процесса как изменения целостного жизненного мира, где нет отдельных изменений того или иного из указанных моментов. Если клиент сообщает психотерапевту, что его проблемы решены, потому что он наконец поменял работу (женился, развелся, приобрел дом и т. д.), то можно быть уверенным, что эти перемены обстоятельств сами по себе, автоматически ничего не решают – все зависит от того, какой возникает новый жизненный мир. Внешние перемены лишь сырой материал, который подлежит смысловой и деятельностной переработке. Но и внутренние перемены, даже сопровождающиеся катартическими переживаниями, открытием новых смысловых перспектив, сами по себе тоже не решают дело, ибо не содержат гарантий воплощения.
1/3. Гедонистическое переживание конфликта можно проиллюстрировать механизмом вытеснения. При вытеснении мучительный конфликт двух тенденций не преодолевается достижением некоторого ценностно-смыслового синтеза (как было бы при ценностном переживании), сохраняющего обе тенденции, а лишь временно устраняется сокрытием одной из них в бессознательном. Вместо овладения сложностью жизни и превращения ее в цельность, субъект достигает при этом иллюзорной простоты жизни.
2/3. Реалистическое переживание конфликта также стремится преобразовать сложный жизненный мир в простой и так справиться с противоречиями жизни. Моей пациентке Н.Л. муж запрещал видеться с матерью, угрожая разводом, которого она очень боялась. Н.Л., однако, продолжала тайно встречаться с матерью, испытывая из-за необходимости скрываться чувство вины перед ней, а из-за боязни разоблачения – страх перед мужем. Не находя радикального принципиального решения проблемы, Н.Л. вынуждена была справляться с ситуацией с помощью множества мелких уверток, сокрытий, умолчаний и т. д., пытаясь сохранить отношения с матерью так, как если бы не существовало запрета мужа, а отношения с мужем так, будто