В целостном акте восприятия одновременно участвуют анализаторы разных модальностей. Стрессовая нагрузка, казалось бы, на один из них сказывается на функциях других, на общем эффекте перцепции.
О сложности стрессовых преобразований перцептивных функций свидетельствует парадоксальность нистагменных реакций при кинетозе (регистрировались Галле Р.Р. и Гавриловой Л.Н.) (рис. 20). Было обнаружено, что "слабая" стимуляция, адресованная к вестибулярному анализатору (за 10 секунд – 5 оборотов на кресле Барани), вызывала в первые трое суток медленного стрессогенного вращения нистагменную реакцию, по продолжительности практически не отличающуюся от реакции, имевшейся до начала стрессогенного вращения. В этот же период дистресса "сильная" стимуляция (за 10 секунд – 20 оборотов) вызывала значительно меньшую нистагменную реакцию, чем при нормальном состоянии испытуемого и при слабой стимуляции. Можно предположить, что эти парадоксальные вестибуло-моторные реакции – отголосок стрессогенных преобразований в перцептивнокогнитивной сфере, которые привели к возникновению у испытуемого Ко-ва пространственных иллюзий при кинетозе в условиях медленного вращения. У Ко-ва в данном эксперименте возникали два типа пространственных иллюзий. При движениях головой с закрытыми глазами в условиях длительного медленного вращения у него возникало ощущение "вращения чего-то неопределенного внутри головы" (из отчета испытуемого Ко-ва). При открытых глазах движения головой вызывали у этого испытуемого кажущееся движение (сдвиг) визуального пространства. Во время этого "движения" все предметы, находящиеся в поле зрения, казались ему слегка затуманивающимися, в других случаях визуальная картина как бы смазывалась во время своего движения. При стрессогенных изменениях гравитоинерционной среды нами были обнаружены индивидуальные различия людей в зависимости от особенностей пространственных иллюзий [123 и др.]. У одних лиц, склонных к пассивному эмоционально-двигательному реагированию на гравитоинерционный стрессор, возникали при его действии интериоризированные пространственные иллюзии, т. е. "ощущение движения чего-то внутри себя". Эти люди были склонны к тотальным превентивно-защитным вегетативным реакциям. У других людей, отличавшихся склонностью при стрессе к активному эмоционально-двигательному реагированию и к локальным вегетативным реакциям, пространственные иллюзии были экстериоризированы, при гравитоинерционных воздействиях им казалось движущимся окружающее пространство.
Таким образом, при описанном стрессе имело место у одних людей сочетание интраскопических пространственных иллюзий (видение иллюзорного пространственного образа внутри себя) и экскреторно-эвакуаторных вегетативных реакций (рвота, потливость, слюнотечение и т. п.), т. е. выбрасывание "субстанций, находящихся внутри себя"; при этом снижалась двигательная активность субъекта, т. е. активность, адресованная вовне. Для других людей были характерны пространственные иллюзии, локализованные вне тела субъекта. Они сочетались с усилением двигательной активности субъекта. Для этих людей не были характерны вегетативные экскреторно-эвакуаторные реакции. Можно полагать, у людей, вошедших в первую группу, вследствие "субъективной невозможности" сложившейся внешней ситуации возникал не осознаваемый ими концепт стрессора, локализованного во внутренней среде организма. У лиц второй группы, напротив, – локализованного во внешней среде вследствие концептуализации внешней ситуации как "субъективно возможной". Соответственно конструировалась стратегия "защиты" от стрессора. Здесь очевидна взаимосвязанность когнитивных и вегетативных адаптационных процессов.
Испытуемый Ко-в, участвуя в первых для него экспериментах с длительным стрессогенным вращением, отличался возникновением исключительно интериоризированных пространственных иллюзий и выраженными тотальными вегетативными реакциями. В дальнейшем в подобных экспериментах у него было отмечено уменьшение вегетативных проявлений кинетоза и снижение яркости интериоризированных пространственных иллюзий. Наряду с этим стали возникать усиливающиеся от эксперимента к эксперименту экстериоризированные пространственные иллюзии. Это свидетельствует о возможности перехода одних проявлений стресса в другие по мере многократного адаптирования к стрессору.
Инженерно-психологические исследования когнитивного субсиндрома стресса. Некоторые результаты анализа операторской деятельности испытуемого Ко-ва в ходе эксперимента с 15-суточным стрессогенным вращением показаны на рис. 23. Исследование оперативной памяти обнаружило, что наряду с увеличением энграм, которые испытуемый вспомнил правильно, увеличилось количество ошибочных припоминаний (для запоминания предъявлялись цифровые ряды). Нами сообщалось, что увеличение ошибок памяти характерно для тяжелых форм дистресса [121, 131]. Ошибки происходят по типу контаминаций, что свидетельствует о расширении круга ассоциаций, привлекаемых при актуализации энграм, а также о снижении критичности выбора и идентификации нужной энграммы. Увеличение числа припоминаний (верных и ошибочных) свидетельствует о расширении при стрессе, условно говоря, круга поисков "выхода" из стрессогенной ситуации, что имеет адаптационное значение. В данном случае отрицательной стороной такого расширения явилось снижение контролируемости результатов этих "поисков". Сходные изменения памяти обнаружил И.М. Фейгенберг при некоторых формах шизофрении [269, 270]. Это свидетельствует, вероятно, о том, что сходные адаптационные мнестические механизмы активируются как при предклинических проявлениях дистресса, так и при клинической психопатологии, в возникновении которой "стресс жизни" может играть немалую роль [485, 522 и др.].
Рис. 23. Показатели операторской деятельности испытуемого Ко-ва при стрессе: 1 – кратковременная память; 2 – латентный период ответа на цифровой сигнал; 3 – время движения при ответе на цифровой сигнал; 4 – время движения при ответе на световой сигнал; .5 – латентный период ответа на световой сигнал; 7 – изменение времени операции после реакции на «запрещающий» сигнал; 8 – после перестройки стереотипа задачи; 9 – показатели самочувствия, nэ – число энграм; nо – число ошибок
Исследования операторской деятельности показали, что в ее структуре могут одновременно находить отражение как элементы стрессовой активизации поведения, так и проявления стрессового пассивного реагирования. В первые – трое суток стрессогенного вращения, т. е. в период тяжелых дистрессовых ухудшений самочувствия, у испытуемого Ко-ва уменьшились латентные периоды движений при ответах на сигналы средней и малой сложпости. Это говорит об активизации относительно простых актов деятельности в этом состоянии. Относительно большее укорочение латентных периодов возникло при дистрессе в ответах на сигналы средней сложности. Данный факт подтверждает сделанные нами дополнения к закону Иеркса-Додеона [133]. При возрастании экстремальности стрессора первоначально качество деятельности возрастает пропорционально ее сложности. Далее качество деятельности средней сложности может стать более высоким, чем качество простой деятельности (рис. 3). При значительном возрастании экстремальности стресс-факторов ухудшается качество всех видов деятельности: первоначально сложной, затем средней и, наконец, простой деятельности.
На рис. 23 видно, что время движений при простой сенсомоторной реакции практически не менялось при дистрессе у испытуемого Ко-ва, тогда как время двигательного компонента ответа на относительно более сложный, цифровой сигнал в первые трое суток стрессогенного вращения возрастало. Учитывая факт сокращения латентных периодов обоих видов реакций, можно предположить, что стресс по-разному сказался на "пусковых" и моторных механизмах ответа на оперативный сигнал. Возможно, в структуре "запуска" движения проявлялась стрессовая активизация поведения, а в структуре движения – стрессовая пассивность реагирования. Можно предположить, что активизация запуска движений испытуемого Ко-ва "вытеснила" процедуру принятия (уточнения) решений из латентного периода в период совершения ответного действия.
Особенности стрессовой перестройки перцептивно-когнитивных процессов нашли отражение в изменениях показателей относительно сложной операторской деятельности. При нормальном функциональном состоянии испытуемых время ответа на сигнал к действию, следующий после отмененного действия (при наличии двух сигналов: к действию и запрещающего действие), было меньше, чем время ответа на сигнал к действию в ряду других таких сигналов ("условный тормоз"). При дистрессе время ответа на сигнал при действии "условного тормоза" становилось большим, чем время ответа без "условного тормоза". Такое влияние "условного тормоза" сохранялось на период, пока функциональное состояние испытуемого Ко-ва оставалось ухудшенным и пока у него были симптомы стрессовой пассивности поведения. Указанный факт можно интерпретировать как результат застойности, инертности тормозных тенденций при стрессовой пассивности поведения либо как возрастание значимости тормозных установок при пассивной форме реагирования на стрессор и т. д.
Перестройка задания оператору (без изменения характера и сложности задания) в исходных условиях при нормальном состоянии испытуемого Ко-ва, так же как и "условный тормоз", сокращала время выполнения задания по сравнению со временем многократно выполнявшегося одинакового задания. Иными словами, "новизна" активизирует деятельность, протекающую на фоне монотонии. В начале развития дистресса, когда мобилизованы "поверхностные" адаптационные резервы и начата мобилизация "глубоких", "новизна" оперативного задания еще более активизирует выполнение этого задания. Следует сказать, что эта активизация происходит, когда поведение испытуемого пассивно по сравнению с исходным (нормальным) поведением (увеличено время движения на цифровой сигнал, имеется тормозящее действие "условного тормоза" и др.). Вероятно, в начальной стадии развития дистресса фактор новизны сохраняет и даже усиливает свое активизирующее, "пробуждающее" свойство. В ходе развития дистресса, на четвертые сутки вращения, фактор новизны задания оказывает тормозной эффект вместо "пробуждающего". Этот феномен можно интерпретировать как возника