Поэтому можно утверждать, что иногда месть носит вынужденный характер и о личном удовлетворении приходится говорить не в связи с тем, что убийца причинил смерть потерпевшему, а потому, что он исполнил обычай. Впрочем, и в этом аспекте удовлетворение, по-видимому, испытывают далеко не все. Но правомерно ли подобную месть назвать местью, если она навязана извне, а ее личностный смысл состоит в конформном подчинении среде? Представляется, что по внешним признакам это все-таки месть, но она не может оцениваться в качестве мотива соответствующих действий. Им выступает стремление утвердиться, сохраниться на социально-психологическом уровне, т.е. в глазах группы, подчас очень большой, например, национальной, или иного сообщества. Неподчинение способно вызвать катастрофу, низвергание вниз, утрату всего наиболее ценного, социального положения, авторитета, уважения окружающих, иногда имущества и даже жизни, изгнание из общности, а, значит, небытие, несуществование, чаще всего социальное. Таким образом, здесь мотив подчинения культуре как бы защищает личность и он отражает главным образом отношения не с жертвой мести, а со своей средой и с самим собой.
Следовательно, "конформная" месть служит целям социального и социально-психологического утверждения (подтверждения), что само по себе может стать мощным стимулом насилия. Поэтому и такая месть входит в мотивационный комплекс смертельной агрессии.
Рассмотрим другой вариант: месть осуществляется по инициативе, по желанию самого преступника, его никто на это не толкает и к этому не принуждает; если давление извне и есть, то оно минимально, не носит характера ультиматума и уж во всяком случае не расходится с его собственным стремлением.
Имеет ли здесь место месть? Думается, что да, поскольку как раз в нанесении ущерба другому состоит смысл насилия, которое призвано принести удовлетворение мстящему. Однако он не только получает от этого психологический комфорт, но и тем самым психологически защищает себя, цельность и значимость своего "Я", свое представление о себе, восстанавливает справедливость, иногда понимаемую весьма субъективно; он психологически компенсирует утраченное, что относимо и к случаям кровной мести. Вместе с тем тот, кто мстит, может защищать и свой собственный социальный статус, т.е. утверждать себя в глазах среды. Следует заметить, что смысл мстящих действий складывается не из одного слоя.
Рассмотрим еще один вариант мести — в аспекте восстановления справедливости. Здесь объектом насилия выступает человек или группа людей, которые представляются носителями опасных пороков или они совершили тяжкие преступления, причем совсем необязательно, чтобы тем самым они причинили ущерб тому, кто собирается мстить. Само восстановление справедливости носит характер выполнения общественного долга, вернее, представляется так тем, кто мстит, что может играть роль и самооправдания. Я сейчас имею в виду, например, орудовавшие в 70-80-х годах в некоторых латиноамериканских странах так называемые эскадроны смерти, которые без суда и следствия уничтожали преступников, в том числе весьма опасных.
Известны случаи убийства проституток лицами, которые называют себя социальными санитарами, и уничтожение несчастных женщин представляют как восстановление справедливости, поскольку последние растлевают нравы и являются носителями опасных болезней. Естественно, что не может быть и речи о такой мести проституткам, как требование общественной справедливости, но несомненно наличие им мести как женщинам (символе женщины), выступающим в качестве источника тяжких сексуальных переживаний убийцы. Проституток же выбирают потому, что они наименее защищены и их убийство как бы легче оправдать, в том числе в собственных глазах.
Когда агрессия совершается с тем, чтобы на психологическом уровне отстоять представление о самом себе или поднять его, отразить посягательства на свой биологический или социальный статус, мотивом выступает не месть, а утверждение (подтверждение) себя в среде, а также самоутверждение. Здесь, как и при вынужденном подчинении давлению окружающих, определяющая роль принадлежит повышенной тревожности, которая окрашивает все возникающие эмоции, связи и процессы в соответствующие тона. Мотив же отражает отношения не столько с жертвой мести, сколько со всей средой и с самим собой, причем тревожность часто мешает адекватно воспринимать действительность. Конечно, одни и те же поступки могут быть полимотивированными, порождаться и мотивами мести, и мотивами утверждения, что сделает их еще более целеустремленными и фатально предопределенными.
Месть бывает связана с ревностью. Последняя представляет собой недоверчивость, мучительные и тягостные сомнения в чьей-то верности и любви, в полной преданности. Это и желание владеть чем-то, неприязненно-враждебное чувство по отношению к успехам, достоянию или популярности другого лица,, к его самостоятельности в действиях и чувствах. Ревнующий человек стремится к тому, чтобы все наиболее, по его мнению, ценное принадлежало ему. Поэтому очень часто ревность является следствием эгоизма, себялюбия, тщеславия, зависти. Однако проявление этого чувства не следует всегда расценивать в качестве анахронизма, ибо ревность представляет собой механизм соревнования между людьми и, следовательно, один из путей их успехов в жизни.
Зависть к чужим успехам, страстное стремление владеть всем тем, что человек видит у других и что в его глазах представляет значительную ценность, могут побуждать к убийству ради завладения имуществом или кары тому, кто им владеет, вызывая жгучую ненависть.
Ревность (и зависть) способны возникнуть не только в связи с материальным достатком другого, но и потому, что этот другой (другая) красив, обаятелен, умен, легко завоевывает расположение окружающих и особенно женщин (мужчин), ему всегда везет и т.д. Но почему такие переживания неумолимо толкают одних людей к безнравственным поступкам, а у других даже не возникают, для чего "нужны" личности все эти чувства, что она выигрывает от этого и соответствующего поведения?
Те, которые испытывают ревность в связи с чужими удачами и успехами, чувствуют острую и непреходящую зависть, беспокойство и неуверенность в себе и своем социальном существовании, поскольку не они владеют вожделенными ценностями или столь важными личностными чертами. Вот если бы все это было в их руках, тревожность и беспокойство значительно снизились бы или вообще исчезли, они перестали бы ощущать эту травмирующую, изматывающую угрозу своему бытию, этот неясный и глубоко лежащий страх за себя. Но такого рода надежды напрасны, поскольку повышенная тревожность, как фундаментальная черта их личности, вновь и вновь будет порождать зависть и ревность по самым разным и неожиданным поводам.
Страх остается, как и желание удержать достигнутое и одному наслаждаться им, одному пользоваться вниманием, расположением и приязнью другого лица. Поэтому ревность можно понимать как порождение страха при стремлении обладать какой-то ценностью и удержать ее. Ревность всегда питается боязнью потери этой ценности или невозможностью обрести что-то очень значимое, причем для ее возникновения не имеет значения, вызвано ли это чувство действительными или ложными причинами.
Как мы видим, не сама ревность всегда, когда она, казалось бы, лежит на поверхности, в действительности является мотивом поведения, а то, что лежит в ее основе и ее же в определенной мере порождает, — стремление утвердить себя, подтвердить свое бытие путем овладения новыми благами, которые есть у других. Этот мотив может порождать и корыстные убийства, выступая, в частности, в качестве инструмента мести тому, кто демонстрировал, обычно не желая того, его, виновного, несостоятельность, незначительность, несущественность, поскольку не он, а "обладатель" имел ту самую ценность и распоряжался ею. Тем самым убийца утверждает себя, в первую очередь, в собственных глазах.
Подобного рода мотив имеет гораздо большее распространение при совершении убийств, чем нам представляется сейчас. Очевидно, что такой мотив достаточно часто можно обнаружить в насильственных действиях молодых людей, завидующих чужому достатку, общественному положению или признанию, испытывающих жгучую ревность к тем, кто имеет престижную одежду, автомобиль, мотоцикл или магнитофон либо пользуется расположением девушек и т.д. Именно этим во многом объясняется особая жестокость, цинизм и разрушительность действий убийц при совершении некоторых разбойных нападений, когда, например, потерпевший подвергается, на первый взгляд, бессмысленному избиению, уничтожаются его вещи и т.д.
В том, что я сейчас сказал о ревности, не выделен один очень важный аспект, который связан с отношениями между полами. Этот аспект не может не вызывать повышенный интерес, поскольку многие убийства совершаются из ревности. Здесь на первый план выходит неосознаваемое ощущение своей неполноценности, ущемленности, угрозы своему бытию, утраты его смысла и значимости. Указанное ощущение вызывается тем, что лицо, вызывающее ревность, демонстрирует другому его неполноценность, недостаточность как мужчины (женщины), поскольку предпочитает ему какого-либо иного человека. Эта демонстрация, часто совсем невольная, может быть чрезвычайно травматичной и невыносимой, именно в ней обычно бывает заключено названное предпочтение. По-видимому, в такие моменты тревожность достигает наивысшего уровня и насильственные действия представляют собой, образно говоря, попытку защитить, спасти себя. Естественно, что в таких критических состояниях теряют силу нравственные и иные запреты.
Из числа изученных мною убийств из ревности я хотел бы выделить те, когда убийца точно знал, что жена (сожительница) изменяет ему, однако не предпринимал никаких действий, если не считать вялых оскорблений по адресу женщины. Но все это продолжалось до тех пор, пока она открыто не говорила ему, что у нее есть некто лучше, чем он. Вот тогда она подписывала себе смертный приговор, причем после убийства часто предпринимались попытки сожжения жертвы, что имело смысл полного уничтожения той, которая демонстрировала убийце его биологическую и (или) социальную несостоятельность.