ветствующего указанным понятиям, и потому не можем составить никакого их образа.
До сих пор между номиналистами и концептуалистами продолжается спор о том, может ли наш ум создавать всеобщие или абстрактные понятия, или, лучше сказать, идеи о всеобщих, абстрактных объектах. Но в сравнении с изумительным фактом, что наши мысли, несмотря на несходство в различных отношениях, могут быть о том же, для нас, право, несущественно, есть ли это «то же» в нашей мысли единичный объект, целый класс объектов, абстрактное свойство или нечто непредставимое. Наша мысль – беспорядочное смешение единичных, частных, неопределенных, проблематичных и всеобщих объектов. Отдельный конкретный объект так же мыслится нами, будучи выделен и обособлен от остальных объектов нашего сознания, как и самое бессодержательное и широкое по логическому объему свойство, которым он может обладать, например «бытие», если рассматривать это свойство подобным же образом.
С любой точки зрения манера приписывать поразительные мощные свойства общим понятиям должна вызывать у нас удивление. Едва можно понять, почему, начиная с Сократа и до наших дней, философы сходились в пренебрежении к познанию частного и в поклонении перед познанием всеобщего, если принять во внимание, что более привлекательным познанием должно быть познание более привлекательных объектов, а такими будут только конкретные единичные явления. Единственное значение общих понятий в том, что они помогают нам открывать новые мысли об индивидуальных объектах. Направление мысли на индивидуальный объект, быть может, требует для своего возникновения даже более сложных нервных процессов, чем распространение известной мысли на целый класс объектов, и самое таинство познания равно непостижимо при познании как общих, так и единичных объектов. Таким образом, традиционный культ универсалий может служить лишь образцом фальшивого сентиментализма, философского idola specus («идола пещеры» заблуждения).
То, что мы познаем как тождественное, всегда познается нами в новом состоянии сознания. После сказанного в главе XI едва ли нужно это добавлять. Например, мое кресло есть один из предметов, о которых я имею определенное понятие: я видел его вчера и при взгляде на него теперь снова узнаю его. Но если я думаю о нем сегодня как о том же кресле, на которое я смотрел вчера, то очевидно, что само представление этого кресла как того же самого есть уже некоторое осложнение мысли, благодаря которому ее внутренний психический состав должен был измениться. Короче говоря, логически невозможно, чтобы тот же объект мысли мы познавали как абсолютно тождественный при повторении той же мысли. На самом деле мысли, которые мы считаем имеющими то же значение, могут резко отличаться одна от другой. Тот же объект мыслится нами то в устойчивом, то в переходном состоянии, то в виде образа, то в виде одного символа, то в виде другого, но мы все-таки как-то умеем узнать, какой именно из всех возможных объектов мысли в нашем сознании. Психология самонаблюдения должна отказаться от выяснения этого факта: тончайшие перемены в душевной жизни нельзя описать при помощи грубой психологической терминологии. Психолог должен ограничиться, с одной стороны, простым засвидетельствованием того, что самые разнородные элементы сознания образуют психический субстрат, при помощи которого познается тождественное, с другой – фактическим опровержением противоположной точки зрения.
Глава XVРазличение
Различение и ассоциация. Я говорил ранее, что первый объект познания ребенка составляет тот зачаток, из которого впоследствии развивается познание Вселенной через присоединение новых элементов извне и различение других изнутри. Другими словами, опыт слагается одновременно при помощи ассоциации и диссоциации, и психологию следует излагать и аналитически, и синтетически. Наши первичные чувственные данные познания, с одной стороны, раздробляются при помощи внимания, а с другой – связываются с другими чувственными данными или посредством движений, перемещающих наши органы чувств в пространстве, или благодаря чередованию новых объектов, замещающих прежние.
«Простые впечатления» Юма, «простые идеи» Локка суть абстракции мысли, никогда не осуществляющиеся в опыте. Жизнь с самого начала дает нам конкретные объекты, смутно сливающиеся с остальным миром, который облекает их в пространство и время, и в то же время потенциально делимые на внутренние элементы и части. Эти объекты мы то разъединяем, то слагаем. И то и другое одинаково необходимо для развития нашего познания об объектах, и трудно сказать, какой из двух процессов мы чаще применяем. Но если допустить, что «простые ощущения», элементы, из которых традиционный ассоцианизм строит всю душевную жизнь, суть продукты различения, доведенного до высшей степени, то нам придется, по-видимому, начать разбор данного вопроса с анализирующих способностей внимания и различения.
Что такое различение? Усмотрение какой-либо части данного объекта есть акт различения. Ранее я описал, как мы нередко самопроизвольно впадаем в состояние неразличения даже по отношению к объектам, которые уже ранее научились различать. Такие анестезирующие средства, как хлороформ, закись азота (N2O) и т. д., вызывают иногда временные состояния сознания, когда способность к различению еще более ослабляется; особенно резко это замечается при численном различении. Так, под влиянием анестезирующих средств мы видим свет, слышим звуки, но, сколько зрительных или слуховых впечатлений (одно или много) воспринято нами, мы не в состоянии сказать. В тех случаях, когда части объекта были уже различены нами и каждая из них уже стала объектом особого акта различения, мы с трудом можем восстановить перед сознанием первоначальную цельность. Но на самом деле это убеждение иллюзорно, так как нет сомнения, что любое число впечатлений, получаемое нами от любого числа чувственных раздражений, одновременно проникая в сознание, которое еще не восприняло каждого из них поодиночке, дает сознанию единый, неразделенный объект. Иначе говоря, все объекты, которые могут осознаваться слитно, именно так и осознаются, раздельно же осознается только то, что должно так осознаваться. В настоящей главе мы рассмотрим, что заставляет нас осознавать впечатления раздельно.
Условия, благоприятствующие акту различения. Я рассмотрю последовательно различия с разных точек зрения: 1) поскольку они непосредственно ощущаются; 2) поскольку мы о них заключаем; 3) поскольку мы их выделяем из сложных комплексов.
Непосредственно ощущаемые различия. Для непосредственного различения необходимо, во-первых, чтобы воспринимаемые объекты различались по времени, пространству или качеству. Употребляя физиологические термины, можно сказать, что подлежащие различению элементы должны вызывать различные нервные процессы. Но, как мы видели выше, это условие, будучи необходимым, в то же время еще недостаточно. Для различения прежде всего необходимо, чтобы нервные процессы были достаточно различны. Никто не может при всем желании не отличить черной полосы от белого фона или не заметить контраста между низкой и немедленно следующей за ней высокой нотой. Здесь различение совершается непроизвольно. Но в случаях, где объективная разница не так велика, для различения может потребоваться значительное усилие внимания.
Во-вторых, ощущения, вызываемые разными объектами, должны воздействовать на тот же орган чувств не одновременно, но следуя непосредственно друг за другом. Легче сравнивать тоны, звучащие один за другим, а не одновременно; две тяжести или температуры – последовательно одну за другой той же рукой, а не сразу двумя руками. Подобным же образом легче различать световые или цветовые оттенки, двигая глаз от одного оттенка к другому, так чтобы они оба падали последовательно на ту же часть сетчатки. Определяя наименьшие расстояния ножками циркуля при прикосновении их к участкам кожи, мы обнаружили, что последовательные прикосновения различаются гораздо быстрее, чем одновременные. В последнем случае при прикосновениях к спине и бедрам расстояние между ножками циркуля может быть в два или три дюйма, и все-таки мы будем ощущать всего одно прикосновение. Наконец, при определении запахов и вкусов сравнивать одновременные впечатления почти невозможно.
Причиной, почему последовательность впечатлений так благоприятствует различению, по-видимому, служит то, что в этом случае есть настоящее чувство различия, вызванное резким переходом от одного восприятия к другому, не сходному с первым. Это ощущение обладает специфическим свойством, не зависящим вовсе от характера тех психических элементов, между которыми устанавливается различие. Короче говоря, оно есть одно из переходных состояний сознания или чувств отношения, о которых я говорил выше (см. главу XI); раз возникнув, оно связывается в памяти с предшествующими и последующими устойчивыми состояниями сознания и позволяет нам получить сравнительное суждение о двух ощущениях.
Когда разница между двумя следующими друг за другом ощущениями очень мала, переход от одного ощущения к другому должен произойти возможно скорее, причем то и другое следует сравнить в памяти; таким путем можно добиться лучших результатов. Нельзя составить точного суждения о различии между двумя сходными по вкусу винами, если, пробуя второе, мы еще чувствуем во рту вкус первого. Подобным же образом при сравнении звуков, температур и т. п. мы должны уловить момент, когда интенсивность обоих сравниваемых ощущений одинаково ослабевает. Впрочем, там, где разница между ощущениями велика, это условие несущественно, и мы можем сравнивать непосредственно воспринимаемое ощущение с другим, только припоминаемым нами. Чем более промежуток времени между двумя сравниваемыми ощущениями, тем более неопределенна для нас разница между ними.
Ощущаемое, таким образом, непосредственно различие между двумя впечатлениями не зависит от нашей способности составлять какое-либо понятие об одном из данных впечатлений. Я могу раздельно ощущать два прикосновения к коже и все-таки не знать, которое из них ниже и которое выше. Я могу слышать два соседних музыкальных тона и не знать, который из них верхний. Подобным же образом я могу различать два близких друг к другу цвета, оставаясь в неведении