Так же как и ревность, оно может быть вытеснено чувством вины, нашептывающим, что у нас нет права на исключительное обладание отцом. Или опять-таки оно может заслониться другими инстинктивными целями, как, например, в хорошо известных нам явлениях скрытой гомосексуальности.
Далее, как я уже говорила, полигамные желания вступают в противоречие с нашим собственным идеалом верности. В отличие от требования моногамии, которое мы предъявляем другим, наша установка в отношении собственной верности не имеет прямого прототипа в детских переживаниях. Его содержанием является ограничение влечения, поэтому оно отнюдь не элементарно, но изначально представляет собой трансформацию влечения.
Как правило, с требованием моногамии мы чаще встречаемся у женщин, чем у мужчин, и мы спрашиваем себя, почему это так. Вопрос для нас не в том (как это часто утверждают), действительно ли мужчина от природы более склонен к полигамии, хотя бы уж потому, что мы слишком мало знаем о природной предрасположенности. Но помимо этого, такое утверждение явно представляет собой тенденциозную уловку в пользу мужчин. Я полагаю, однако, что мы вправе задать вопрос, какими же психологическими факторами объясняется то, что в реальной жизни мужская верность встречается гораздо реже женской.
Этот вопрос допускает несколько ответов, поскольку нельзя отделять исторические и социальные факторы. К примеру, мы можем подумать о том, в какой мере большая верность женщин может быть вторично обусловлена тем, что мужчины навязывают свое требование моногамии куда более эффективным способом. Я имею в виду не только экономическую зависимость женщин, не только драконовские наказания за женскую неверность; речь идет о более сложных факторах, которые Фрейд прояснил в «Табу девственности», – прежде всего о мужском требовании, чтобы женщина вступала в брак девственницей, с тем чтобы обратить ее в своего рода «сексуальное рабство».
С аналитической точки зрения в связи с этой проблемой возникают еще два вопроса. Первый: учитывая, что вероятность зачатия делает половой акт в физиологическом отношении вещью, для женщины гораздо более важной, чем для мужчины, не следует ли ожидать, что этот факт каким-то образом будет представлен и психологически? Лично я была бы удивлена, окажись это не так. Нам так мало об этом известно, что до сих пор мы не сумели выделить особый репродуктивный инстинкт, но всегда довольствовались рассмотрением его психологической надстройки. Мы знаем, что диссоциация между «духовной» и чувственной любовью, которая столь сильно влияет на способность хранить верность, является преимущественно – более того, чуть ли не исключительно – мужским свойством. Не здесь ли находится то, что мы искали – психический коррелят биологического различия между полами?
Второй вопрос вытекает из следующих соображений. Различие в разрешении эдипова комплекса у мужчин и у женщин может быть сформулировано следующим образом: мальчик более радикально отказывается от первичного объекта любви во имя своей генитальной гордости, тогда как девочка остается более фиксированной на личности отца, но может поступить так же, очевидно, только при условии, что она в значительной мере откажется от своей сексуальной роли. В таком случае вопрос заключается в том, не находим ли мы в дальнейшей жизни свидетельство подобного различия между полами именно в женских более фундаментальных и общих генитальных запретах и не облегчает ли как раз эта позиция соблюдение верности. Ведь точно так же мы гораздо чаще сталкиваемся с фригидностью, чем с импотенцией, а то и другое суть проявления генитальных запретов.
Таким образом, мы вышли на один из факторов, который можно, пожалуй, рассматривать в качестве основного условия верности, а именно – на генитальный запрет. Однако достаточно нам вспомнить о тенденции к неверности, характерной для фригидных женщин и мужчин со слабой потенцией, и мы поймем, что, хотя такая формулировка условия сохранения верности и не является, пожалуй, совершенно неверной, она все же нуждается в серьезных уточнениях.
Мы продвинемся еще несколько дальше, если примем во внимание, что люди, у которых верность принимает навязчивый характер, за условными запретами часто скрывают чувство сексуальной вины[43]. Все, что запрещено условным соглашением – а это включает в себя все сексуальные отношения, не санкционированные браком, – нагружается всей тяжестью бессознательных запретов, и именно это придает условному соглашению значительный моральный вес. Как и следовало ожидать, с подобными проблемами сталкиваются те люди, которые способны вступить в брак лишь при соблюдении определенных условий.
Здесь чувство вины в отношении жены или мужа переживается особенно остро. Партнеру бессознательно приписывается роль родителя, которого жаждет и любит ребенок, и, кроме того, оживает прежний страх перед запретами и наказаниями, который связывается теперь с женой или мужем. В особенности реактивируется застарелое чувство вины за занятия онанизмом и, под давлением четвертой заповеди, создается все та же насыщенная чувством вины атмосфера преувеличенного долга или появляется раздражительность. В других случаях мы наблюдаем атмосферу неискренности или же смешанную со страхом реакцию тревоги из-за утаивания от партнера. Я склонна предположить, что неверность и онанизм связаны между собой гораздо более непосредственно, а не только чувством вины. Не подлежит сомнению, что изначально в онанизме находят физическое выражение сексуальные желания, направленные на родителей. Но, как правило, в фантазиях при мастурбации место родителей уже в самом раннем возрасте занимают другие объекты; поэтому такие фантазии, как и первичные желания, представляют собой первую измену ребенка родителям. То же самое относится и к ранним эротическим переживаниям, связанным с братьями и сестрами, товарищами по играм, прислугой и т. д. Подобно тому как онанизм представляет собой первую измену в области фантазии, эти переживания представляют ее в реальности. И в анализе мы обнаруживаем, что люди, сохранившие особо острое чувство вины по поводу тех ранних событий, реальных или вымышленных, по этой самой причине с невероятной тревожностью стараются избежать любого проявления неверности в браке, поскольку измена означала бы повторение прежней вины.
Зачастую речь идет о пережитках прежней фиксации, которая вновь возникает у людей с навязчивой верностью, противоречащей их сильным полигамным желаниям.
Но верность может иметь и совершенно иную психологическую основу, которая либо сосуществует у одного и того же человека с той, что рассмотрена выше, либо является совершенно независимой. Эти люди по какой-либо из упомянутых мной причин особо чувствительны к своей претензии на исключительное обладание партнером и поэтому – как реакция – предъявляют такое же требование и к себе. На сознательном уровне им кажется, что они просто обязаны сами выполнять требования, предъявляемые к другим, но в подобных случаях действительная причина лежит глубже – в фантазиях о всемогуществе, в соответствии с которыми собственный отказ от внебрачных отношений является своего рода магическим действом, якобы заставляющим отказаться от них и партнера.
Теперь мы видим, какие мотивы стоят за требованием моногамии и с какими силами это требование вступает в конфликт. Используя сравнение из физики, мы могли бы назвать эти противоположные импульсы центробежными и центростремительными силами брака, и мы должны сказать, что в этом испытании на прочность силы противников равны. И тот и другой черпают свою движущую энергию из самых элементарных и непосредственных желаний, проистекающих из эдипова комплекса. Те и другие импульсы неизбежно мобилизуются в супружеской жизни, хотя и со всевозможными вариациями в степени их активности. Это позволяет нам понять, почему никогда не удавалось и не удастся найти общий принцип разрешения супружеских конфликтов. Даже в индивидуальных случаях, хотя мы можем отчетливо видеть, какие мотивы здесь задействованы, мы сможем понять, к каким результатам на самом деле привело то или иное поведение, только рассмотрев его в свете аналитического опыта.
Короче говоря, мы видим, что элементы ненависти могут прорваться наружу не только когда принцип моногамии нарушен, но и когда он соблюдается, и что проявляться эти элементы могут весьма и весьма по-разному; что чувства ненависти, направленные на партнера, также могут принимать самые разные формы и что с обеих сторон эти чувства делают свое дело, подрывая фундамент, на котором должен строиться брак, – нежную привязанность между мужем и женой. Оставим моралистам решать, каким должен быть верный курс.
Как бы то ни было, достигнутое таким образом понимание избавляет нас от полной беспомощности перед лицом подобных супружеских конфликтов. Открытие бессознательных источников, которые их питают, может ослабить не только идеал моногамии, но и полигамные тенденции, благодаря чему появится возможность одолеть эти конфликты. Приобретенные нами знания помогут нам и иным образом. Наблюдая конфликты двух людей в супружеской жизни, зачастую мы невольно начинаем думать, что единственным выходом для них будет развод. Но чем глубже мы понимаем неизбежность этих и всех прочих конфликтов в любом браке, тем более основательным становится наше убеждение, что отношение к таким непроверенным личным впечатлениям должно быть крайне сдержанным, и тем большей наша способность контролировать их в реальной жизни.
Статья 5. Предменструальное напряжение[44]
Едва ли следует удивляться тому, что столь заметное событие, как менструация, является отправной точкой и фокусом исполненных тревоги фантазий. Особенно потому, что мы стали более осведомленными в той степени тревожности, которая сопутствует всему сексуальному. Наш опыт основан как на анализе индивидуальных случаев, так и на весьма впечатляющих этнологических фактах. Такие тревожные фантазии присущи обоим полам; табу первобытных народов