фаллической фазой.
Могу себе представить, как некий ученый муж, не знакомый с психоанализом, читая это сообщение, пожимает плечами, полагая, что это еще одна из множества странных и диковинных идей, в которых психоанализ пытается уверить мир. Лишь тот, кто принимает теорию Фрейда, способен оценить важность этого положения для понимания женской психологии в целом. Полное значение этой гипотезы раскрывается в свете одного из самых грандиозных открытий Фрейда, одного из тех его достижений, которые, как мы вправе ожидать, будут находить постоянное подтверждение. Я имею в виду осознание огромной важности для всей последующей жизни индивида впечатлений, переживаний и конфликтов раннего детства. Если мы полностью разделяем эту гипотезу, то есть если осознаем формирующее влияние раннего опыта на способность субъекта справляться со своим последующим опытом и на способы, которыми он будет это делать, то из этой гипотезы вытекают, по крайней мере потенциально, следующие выводы относительно специфики психической жизни женщины:
1. С наступлением каждой новой фазы в функционировании женских органов – менструации, половой жизни, беременности, родов, кормления, климакса – даже нормальной женщине (как действительно предполагала Хелен Дойч[81]) приходится преодолевать в себе импульсы мужской тенденции, прежде чем она сумеет принять установку искреннего признания процессов, происходящих внутри ее тела.
2. Опять-таки, даже у нормальной женщины, независимо от происхождения, социальных и индивидуальных условий, либидо с гораздо большей готовностью, чем у мужчин, может быть обращено на лиц одного с ней пола. Одним словом, гомосексуальность должна быть несравнимо более распространена среди женщин, нежели среди мужчин. Сталкиваясь с трудностями в отношениях с противоположным полом, женщина с большей легкостью, чем мужчина, обращается к гомосексуальной позиции. Ибо, согласно Фрейду, в наиболее важные годы ее детства в девочке доминирует привязанность к особе одного с ней пола, но даже когда она впервые обращается к мужчине (отцу), это, по сути, происходит благодаря лишь узенькому мостику обиды: «Раз я не могу иметь пенис, я хочу вместо него ребенка и „именно за этим“ я обращаюсь к отцу. Из-за того, что я сердита на мать, повинной в моем анатомическом изъяне, я отказываюсь от нее и обращаюсь к отцу». Поскольку мы убеждены в формирующем воздействии первых лет жизни, мы бы противоречили самим себе, если бы полагали, что отношения женщины к мужчине не сохраняют в течение всей жизни некоторого оттенка этого вынужденного выбора эрзаца того, что было желанным на самом деле[82].
3. Тот же характер чего-то далекого от инстинкта, вторичного и замещенного, должен быть даже у нормальной женщины присущ желанию материнства или по крайней мере с легкостью проявляться. Фрейд прекрасно представляет себе силу желания женщины иметь детей. В его глазах оно является, с одной стороны, основным наследием наиболее сильного из инстинктивных объектных отношений маленькой девочки – то есть отношения к матери, выраженное в форме инвертированных первоначальных отношений ребенок-мать. С другой стороны, это желание является также главным наследием раннего, элементарного желания иметь пенис. Особенность позиции Фрейда состоит скорее в том, что он рассматривает желание материнства не как природное образование, а как нечто поддающееся психологической редукции к онтогенетическим элементам и черпающее свою энергию из гомосексуальных или фаллических инстинктивных желаний.
4. Если мы принимаем вторую аксиому психоанализа, то есть признаем, что установка индивида в сексуальных отношениях является прототипом его жизненной установки в целом, из этого в конечном счете следует, что все жизненные реакции женщины должны быть основаны на сильнейшей затаенной обиде. Ибо, согласно Фрейду, зависть маленькой девочки к пенису соответствует ощущению своего крайне невыгодного положения с точки зрения удовлетворения жизненно важных и элементарных инстинктивных желаний. Здесь мы имеем перед собой типичную основу, на которой может возникнуть общее недовольство. Разумеется, такая установка не является неизбежной; Фрейд особо подчеркивает, что при благоприятном развитии девочка находит свой собственный путь к мужчине и материнству. Но здесь опять-таки мы бы вступили в противоречие со всей психоаналитической теорией и практикой, если бы полагали, что столь ранняя и глубоко укоренившаяся установка обиды не будет проявляться с необычайной легкостью – гораздо легче, нежели, при сходных обстоятельствах, у мужчины, – или, во всяком случае, не пребывает в постоянной готовности, чтобы исподволь нанести ущерб жизненному настрою женщин.
Таковы основные заключения о женской психологии в целом, которые вытекают из представлений Фрейда о ранней женской сексуальности. Обсуждая их, мы отчетливо ощущаем, что обязаны вновь и вновь проверять путем исследований и теоретической рефлексии как факты, на которых они основаны, так и интерпретацию этих фактов.
Мне кажется, что одного только аналитического опыта недостаточно для того, чтобы оценить верность некоторых фундаментальных идей, на которых Фрейд основал свою теорию. Я думаю, что окончательный вердикт относительно правильности этих идей следует отложить до тех пор, пока в нашем распоряжении не окажутся результаты систематических исследований нормальных детей, проведенных в широком масштабе лицами, обученными анализу. К числу положений, остающихся пока под вопросом, я отношу и утверждение Фрейда о том, что «отчетливая дифференциация мужского и женского характеров, как всем известно, впервые возникает после пубертата». Некоторые мои собственные наблюдения это положение не подтверждают. Напротив, меня всегда поражало, насколько отчетливо у девочек между вторым и пятым годом жизни проявляются специфически женские черты характера. Например, зачастую они спонтанно начинают совершенно по-женски кокетничать с мужчинами или же обнаруживают характерные признаки материнской заботы. С самого начала мне было нелегко примирить эти впечатления с теорией Фрейда об изначально мужской направленности сексуальности у маленькой девочки.
Мы могли бы предположить, что Фрейд относил свой тезис об изначальном сходстве либидинозных тенденций у обоих полов лишь к сфере сексуальности. Но тогда мы бы вступили в конфликт с максимой, гласящей, что сексуальность индивида является прототипом его поведения в целом. Чтобы прояснить этот момент, нам бы понадобилось большое число тщательных наблюдений над различиями в поведении нормальных мальчиков и девочек в первые пять-шесть лет их жизни.
Не подлежит сомнению, что в эти первые годы девочки, которых не запугивали, очень часто высказывают нечто такое, что может быть интерпретировано как зависть к пенису: они задают вопросы, они проводят сравнение, которое оказывается не в их пользу; они говорят, что хотят иметь такую же штучку; они выражают восхищение пенисом или утешают себя мыслью, что потом он у них тоже вырастет. Предположив на миг, что подобные явления происходят достаточно часто или даже регулярно, мы все равно столкнемся с вопросом о том, какое место и какой вес они должны иметь в наших теоретических построениях. В соответствии с общими своими представлениями Фрейд использует эти явления для того, чтобы показать, в какой мере инстинктивная жизнь маленькой девочки уже находится под влиянием доминирующего желания обладать пенисом.
Против такого взгляда я бы выдвинула следующие три соображения:
1. У мальчиков того же возраста мы сталкиваемся с аналогичными явлениями в форме желания иметь грудь или родить ребенка.
2. Ни у одного из полов эти явления не оказывают ни малейшего влияния на поведение ребенка в целом. Мальчик, страстно желающий иметь такую же грудь, как у матери, может одновременно вести себя с обычной мальчишеской агрессивностью. Девочка, бросающая восхищенные и завистливые взгляды на гениталии брата, может вести себя в то время как настоящая маленькая женщина. Таким образом, вопрос о том, считать ли подобные проявления в этом раннем возрасте выражением элементарных инстинктивных требований или же мы должны отнести их к другой категории, на мой взгляд, по-прежнему остается открытым.
3. Еще одна возможная категория напрашивается, если мы примем предположение, что у каждого человека имеется бисексуальная диспозиция. Важность этого положения для понимания человеческой психики всегда подчеркивалась самим Фрейдом. Мы можем предположить, что, хотя при рождении пол каждого индивида уже закреплен физически, следствием бисексуальной диспозиции, которая, несмотря на подавление в процессе развития, всегда в нем присутствует, является тот факт, что психологически установка ребенка к своей сексуальной роли остается неопределенной и экспериментирующей. Ребенок не сознает собственного пола и поэтому вполне естественно наивно выражает бисексуальные желания. Мы можем пойти дальше и предположить, что подобная неопределенность исчезает лишь по мере того, как возрастает чувство любви, направленной на объект.
Чтобы пояснить сказанное, я могу указать на заметное различие между этими диффузными проявлениями бисексуальности в раннем детстве с их игровым, неустойчивым характером и проявлениями в так называемый латентный период. Если в этом возрасте девочка желает быть мальчиком – однако также и здесь надо было бы исследовать, как часто встречается это желание и какими социальными факторами оно обусловлено, – то способ, которым это желание определяет ее поведение в целом (предпочтение мальчишеских игр и манеры поведения, отказ от женских привычек), показывает, что такое желание исходит из совсем иных глубин ее души. Эта картина, столь отличная от картины раннего детства, уже представляет собой результат душевных конфликтов[83], через которые пришлось пройти девочке, и поэтому без специальных теоретических допущений не может считаться проявлением мужских желаний, заложенных биологически.