В конце концов выяснилось следующее. Во-первых, стала очевидной сексуальная природа ее собственных чувств. Один из юношей последовал за ней в тот город, где она проходила анализ, и она действительно влюбилась в этого двадцатилетнего молодого человека. Было прямо-таки поразительно видеть, как эта уравновешенная и сдержанная женщина боролась с собой и со мной, боролась со своим желанием вступить в любовную связь со сравнительно незрелым юношей и преодолевала все условности, которые, как ей казалось, являлись единственной помехой их любви.
Затем обнаружилось, что эта любовь в действительности относилась не к самому юноше. И этот парень, и другие юноши до него, очевидно, воплощали для нее образ отца. Все они обладали определенными физическими и духовными качествами, напоминавшими ей отца, а в сновидениях эти юноши и отец часто являлись ей в образе одного и того же человека.
Она стала осознавать, что за жесткой конфронтацией с отцом в отроческие годы скрывалась глубокая и страстная к нему любовь. В случае фиксации на отце субъект обычно выказывает явное предпочтение мужчинам старшего возраста, поскольку они, видимо, наводят его на мысль об отце. В данном случае отношения, сложившиеся в детском возрасте, оказались перевернутыми.
Попытки этой женщины разрешить проблему приняли в ее фантазии такую форму: «Я уже не маленький ребенок, который не может добиться любви недосягаемого отца; раз я большая, тогда пусть он будет маленьким, я смогу быть матерью, а мой отец – моим сыном». Она вспомнила, что, когда отец умер, ей хотелось лечь рядом с ним и прижать его к груди, как поступила бы мать со своим ребенком.
Дальнейший анализ выявил, что эти юноши воплощали только вторую фазу переноса ее любви к отцу. Ее сын был первым реципиентом этой перенесенной любви, которая затем была обращена на ребят того же возраста, что и ее сын, с тем чтобы отвлечь ее мысли от сосредоточения на инцестуозном объекте любви. Ее любовь к ученикам была своего рода бегством, еще одной формой ее любви к собственному сыну, первоначально воплощавшему собой отца. По мере того как она осознавала свою страсть к другому юноше, ослабевала та невероятная напряженность, которую она испытывала по отношению к сыну. До сих пор она настаивала на том, чтобы он писал ей каждый день письма, в противном случае она очень беспокоилась. Когда ее охватила страсть к другому юноше, эмоциональный накал в отношении сына тут же ослаб, свидетельствуя о том, что и этот юноша, и другие до него на самом деле были для нее лишь заменой сына. Ее муж тоже был моложе ее и гораздо слабее как личность, и в ее отношении к нему совершенно отчетливо проступали материнские черты. Узы, связывавшие ее с мужем, утратили для нее эмоциональное значение, как только родился сын. Фактически именно этот чрезмерный эмоциональный накал по отношению к сыну и вызвал у него с наступлением половой зрелости тяжелый невроз навязчивости.
Одно из основных психоаналитических положений состоит в том, что сексуальность возникает не в пубертате, а существует с самого рождения; соответственно наши ранние любовные чувства всегда носят сексуальный характер. Как мы наблюдаем во всем животном мире, сексуальность означает влечение полов друг к другу. В детстве выражение этого мы усматриваем в том, что дочь инстинктивно больше тянется к отцу, а сын – к матери. Из этого источника возникают конфликты, порожденные соперничеством и ревностью по отношению к родителю того же пола. В описанном выше случае мы видели трагическое развитие конфликта, проходящего через три поколения.
Подобный перенос любви с отца на сына я наблюдала в пяти случаях. Такое воскрешение чувств к отцу обычно остается бессознательным. Сексуальная природа чувств к сыну осознавалась лишь в двух случаях; что обычно осознается, так это высокий эмоциональный заряд отношений между матерью и сыном. Чтобы понять особенности таких отношений, надо уяснить себе, что по самой своей природе они будут напряженными. На них переносятся не только инцестуозные сексуальные элементы инфантильного отношения к отцу, но и элементы враждебности, некогда неизбежно присоединившиеся к ним. Некоторый остаток детских враждебных чувств неизбежен, будучи результатом столь же неизбежного воздействия ревности, фрустрации и чувства вины. Если чувства к отцу переносятся на сына в полном объеме, сын получит не только любовь, но и застарелую враждебность. Как правило, оба чувства вытесняются. Одна из форм, в которую может осознанно вылиться конфликт между любовью и ненавистью, – это чрезмерно заботливое отношение к ребенку. Таким матерям постоянно кажется, что их чаду угрожает опасность. Они испытывают преувеличенный страх, что их малыш может заболеть, заразиться, стать жертвой несчастного случая. Они буквально фанатичны в своей опеке. Женщина, о которой шла речь, защищая себя от осознания конфликта, просто изводила себя хлопотами о сыне, которого, как ей казалось, окружали бесчисленные опасности. Когда он был маленьким, все вокруг него должно было быть стерильным. И даже позже, стоило ему столкнуться с малейшей неприятностью, как она непременно оставалась дома, пропуская работу, и посвящала себя заботе о нем.
В других случаях такие матери не осмеливались даже прикоснуться к своим сыновьям из опасения чем-либо им навредить. Две женщины, которых я имею в виду, содержали няню исключительно ради маленьких сыновей, хотя подобный расход не вписывался в их бюджет, а присутствие постороннего человека создавало большое неудобство для всех домашних, в том числе и с эмоциональной стороны. Тем не менее матери предпочитали терпеть присутствие няни, потому что защитить сыновей от мнимых опасностей им представлялось слишком важным.
Есть еще одна причина чрезмерно заботливого отношения таких матерей. Поскольку их любовь носит запретный инцестуозный характер, они постоянно чувствуют угрозу того, что у них отнимут сына. Одной женщине, например, приснилось, что она стоит в храме с сыном на руках и что она должна принести его в жертву какой-то ужасной богине-матери.
Еще одна сложность в случае фиксации на отце часто бывает обязана своим происхождением ревности между матерью и дочерью. Некоторое соперничество между матерью и взрослеющей дочерью – вещь естественная. Но если эдипова ситуация в детстве самой матери вызвала у нее чрезмерное чувство соперничества, впоследствии оно может принять гротескные формы и возникнуть у девочки чуть ли не в младенческом возрасте. Подобное соперничество может проявиться в запугивании ребенка, в попытках высмеять и унизить дочь, помешать ей привлекательно выглядеть и встречаться с мальчиками и т. д., и все с тайной целью воспрепятствовать тому, чтобы дочь развивалась как женщина. Хотя обнаружить ревность за всем многообразием форм, в которых она выражается, может оказаться трудным делом, общий психологический механизм имеет простую базисную структуру и поэтому в подробном описании не нуждается.
Рассмотрим теперь более сложный случай, возникающий тогда, когда женщина в детстве была особенно сильно привязана не к отцу, а к матери. В такого рода случаях, которые мне довелось анализировать, постоянно обнаруживались определенные особенности. Типично следующее: у девочки, как правило, очень рано возникали причины не любить свой собственный женский мир, возможно, из-за того, что мать запугала ее, или девочка пережила глубокое разочарование в отношениях с отцом или братом, или рано приобрела напугавший ее сексуальный опыт, или обнаружила, что брату отдают предпочтение перед ней.
В результате всего этого она эмоционально отворачивается от присущей ей сексуальной роли и развивает в себе мужские наклонности и фантазии. Однажды возникнув, эти фантазии ведут затем к формированию соревновательных тенденций в отношениях с мужчинами, которые усиливают изначальное чувство обиды на мужчин. Очевидно, что женщины с такой установкой не слишком-то подходят для замужества. Они фригидны и неудовлетворенны, а их мужские наклонности проявляются, например, в желании главенствовать. Если такие женщины выходят замуж и заводят детей, они склонны демонстрировать преувеличенную привязанность к своему чаду, которую обычно описывают как застой устремленного на ребенка либидо. Хотя такое описание верно, оно не позволяет проникнуть в особенности происходящих процессов. Осмыслив источник такого развития, мы можем понять конкретные его особенности как результат попыток разрешить те или иные конфликты раннего возраста.
Мужские наклонности проявляются в установке женщины на доминирование, в стремлении полностью контролировать детей. Или, возможно, она боится этого и потому слишком потакает им. Может проявиться одна из двух этих крайностей. Мать может бесцеремонно встревать в дела детей или, испугавшись своих садистских наклонностей, оставаться пассивной, не осмеливаясь во что-либо вмешиваться. Обида за женскую роль находит выход в том, что детям прививается мысль, что мужчины – скоты, а женщины – несчастные страдалицы, что роль женщины неприятна и достойна сожаления, что менструация – болезнь («проклятие»), а половой акт – принесение себя в жертву похоти мужа. Такие матери нетерпимы к любому проявлению сексуальности, особенно у дочерей, но нередко и у сыновей тоже.
Очень часто у этих мужеподобных матерей развивается чрезмерная привязанность к дочери, подобная той, которую другие матери испытывают к сыну. Обычно дочь отвечает матери столь же сильной привязанностью. При этом она отчуждается от своей женской роли, и в дальнейшем ей, как правило, трудно достичь нормальных отношений с мужчинами.
Есть еще один важный способ, с помощью которого дети могут непосредственно воспроизводить образы и действия родителей. Родители – объекты не только любви и ненависти, но и инфантильных страхов детских и отроческих лет. В значительной мере наша совесть, особенно ее бессознательная часть, именуемая Сверх-Я, обязана своим происхождением внедрению в нашу личность устрашающих образов родителей.
Этот старый инфантильный страх, относившийся некогда к отцу или матери, может также переноситься на детей и вызывать связанное с ними безграничное, хотя и смутное ощущение небезопасности. По ряду причин это представляется особенно верным для этой страны