В том, что подобная борьба в результате привносит постоянно действующую деструктивную установку на соперничество с женщинами, проявляется та же самая психология, что и в ситуации любого соревнования: побежденный долго сердится на победителя, страдает от нанесенного его самолюбию удара, а значит, оказывается с психологической точки зрения в менее благоприятном положении в последующих соревновательных ситуациях и в конце концов чувствует, осознанно или бессознательно, что его единственный шанс на успех заключается в смерти противника. Точно такие же последствия можно усмотреть и в обсуждаемых случаях: это и чувство подавленности, и постоянное ощущение незащищенности в том, что касается женского самолюбия, и гнев на более удачливых соперниц. Такое положение имеет место во всех случаях, а в результате – либо стремление частично или полностью избежать соперничества с женщинами, или внутренний запрет на него, либо, наоборот, навязчивые попытки соперничества в невообразимых размерах, и чем большее поражение терпит чувство, тем решительнее будет жертва в вопросе о смерти соперницы, как бы говоря: я смогу быть свободной, только когда ты мертва.
Ненависть к победившей сопернице может разрешаться одним из двух способов. Если она остается в значительной мере предсознательной, то вина за эротическую неудачу возлагается на других женщин. Если она вытеснена глубже, причину неудачи пациентка ищет в собственной личности; возникающее при этом мучительное недовольство собой соединяется с чувством вины, проистекающим из вытесненной ненависти. При переносе часто можно отчетливо наблюдать не только то, как одна установка заменяет другую, но и как вытеснение одной автоматически усиливает другую. Если вытесняется гнев на сестру или мать, у пациентки возрастает чувство вины; если пациентка меньше упрекает себя, ее гнев на других людей бьет ключом. Кто-то должен отвечать за неудачу: если не я, то кто-то другой; если не другие, тогда я. Из этих двух установок гораздо сильнее вытесняется та, которая связана с признанием собственной вины.
Гложущее душу сомнение, не сама ли она виновата в том, что у нее нет удовлетворяющих ее отношений с мужчинами, как правило, в процессе анализа не сразу проявляется именно в такой форме, а скорее выражается в общей убежденности, что дела идут не так, как следовало бы; пациентки чувствуют и всегда чувствовали тревогу за то, все ли у них «в норме». Иногда тревога рационализируется в виде опасения, что у них нездоровое телосложение или с организмом не все в порядке. Временами своеобразной защитой от подобных сомнений становится чрезмерное выпячивание своей нормальности. Если ее подчеркивают в защитных целях, то психоаналитическая терапия часто воспринимается как нечто постыдное, поскольку является свидетельством того, что все идет не так, как должно бы; соответственно пациентки стараются держать в тайне, что ходят к аналитику. Психическая установка одной и той же пациентки может шарахаться из одной крайности в другую: от безнадежности, потому что даже психоанализ не в состоянии изменить столь серьезное неблагополучие, до противоположной уверенности в том, что все в порядке и поэтому они не нуждаются в психоанализе.
Чаще всего такого рода сомнения предстают в сознании пациентки в виде убеждения в том, что она уродлива и поэтому не может быть привлекательной для мужчин. Подобное убеждение совершенно не зависит от реального положения вещей; его можно обнаружить, например, даже у девушек необычайно хорошеньких. Это чувство связано с некоторыми действительными или воображаемыми дефектами: невьющиеся волосы, слишком большие руки или ноги, слишком полная фигура, слишком большой или слишком маленький рост, не тот возраст или дурной цвет лица. Подобная самокритичность неизменно сопровождается глубоким чувством стыда. Одна пациентка, например, некоторое время волновалась по поводу своих ног; она спешила в музеи, чтобы сравнить свои ноги с ногами статуй, чувствуя, что ей пришлось бы покончить с собой, если бы довелось обнаружить, что у нее уродливые ноги. Другая пациентка не могла понять в свете собственных переживаний, почему ее муж не умирает со стыда из-за своих скрюченных пальцев на ногах. Еще одна неделями постилась из-за того, что брат посчитал ее руки слишком толстыми. В некоторых случаях объектом переживания становилось платье: мысль заключалась в том, что нельзя быть привлекательной без красивой одежды.
В попытках совладать с мучительными мыслями одежда играет очень важную роль, впрочем, не всегда успешно, поскольку сомнения вторгаются и в эту сферу и превращают ее в источник постоянного огорчения. Все становится нестерпимым: если предметы одежды не совсем подходят друг к другу, если платье полнит, если оно кажется слишком длинным или слишком коротким, слишком свободным или слишком элегантным, чересчур броским, слишком молодящим или недостаточно современным. Соглашаясь с тем, что одежда имеет большое значение для женщин, в данном случае я говорю только о том, что здесь вступают в силу совершенно неуместные аффекты – стыд, неуверенность, даже гнев. У одной пациентки, например, была привычка рвать платье, если ей казалось, что оно полнит ее; гнев других направлялся на портного.
Другая попытка защититься выражается в желании быть мужчиной. «Как женщина я ничто, – сказала одна из таких пациенток, – было бы куда лучше, если бы я была мужчиной», – и сопроводила это замечание сугубо мужским жестом. Третье и наиболее важное средство защиты состоит в том, что пациентка все-таки доказывает, что она способна привлечь мужчину. И вновь здесь мы сталкиваемся с тем же набором эмоций. Остаться без мужчины, никогда не связываться ни с кем из них, остаться девственницей, не выходит замуж – все это вещи постыдные, побуждающие людей смотреть на тебя свысока. Иметь мужчину – будь то поклонник, друг, любовник или муж – вот доказательство того, что у тебя все «в норме». Отсюда безумная погоня за мужчиной. По сути, последний должен отвечать единственному требованию – быть мужчиной. Если у него есть другие качества, усиливающие нарциссическое удовлетворение женщины, – тем лучше. Однако можно продемонстрировать поразительную неразборчивость с ее стороны, явно контрастирующую с уровнем ее запросов в других отношениях.
Но и эта попытка, как и та, что связана с одеждой, тоже остается безуспешной, во всяком случае, безуспешной в том, что касается возможности что-либо доказать. Ибо даже когда таким женщинам удается добиться того, чтобы мужчины один за другим влюблялись в них, они умудряются изыскивать доводы, обесценивающие их успех, – доводы вроде следующих: «рядом с этим мужчиной просто не было другой женщины, в которую можно было бы влюбиться», или «не так уж он значителен», или «что бы там ни было, я вынудила его к этому», или «он любит меня потому, что я умна, или потому, что я могу ему в чем-то пригодиться».
В первую очередь анализ вскрывает тревогу по поводу половых органов, причем ее содержанием является вопрос, не навредила ли себе женщина мастурбацией, не поранила ли себя таким образом. Часто подобные страхи находят выражение в мысли о том, что девственная плева разорвана и что вследствие мастурбации женщина не способна иметь детей[102]. Под давлением тревоги мастурбация, как правило, полностью пресекается, а всякое воспоминание о ней вытесняется; во всяком случае, заявления о том, будто бы мастурбации никогда не было, вполне типичны. В тех не слишком частых случаях, когда мастурбации предаются в более поздний период жизни, вслед за ней приходит тяжелое чувство вины.
Основу столь крайней формы защиты от мастурбации можно найти в сопровождающих ее откровенно садистских фантазиях о том, как какой-то женщине всевозможными способами причиняют вред: то ее сажают в тюрьму, то унижают, то мучают, то – и это особенно часто – калечат ее гениталии. Последняя из названных фантазий подвергается наиболее сильному вытеснению, но, по всей видимости, она является существенным элементом в психодинамическом отношении. Насколько мне позволяет судить опыт, такая фантазия никогда не выражается прямо, даже когда фантазии, сопровождающие мастурбацию, пропитаны жестокостями иного рода. Однако ее можно реконструировать по следующим данным: в случае с пациенткой, рвавшей одежду, если ей казалось, что та ее полнит, было ясно, во-первых, что такое поведение равноценно мастурбации; во-вторых, что впоследствии она чувствует себя так, как если бы совершила убийство, следы которого ей приходится заметать; дальше, что полнота означает для нее беременность и напоминает ей беременность матери (когда ей самой было пять лет); затем порождает мысль о том, что при беременности у женщины-аналитика наверняка что-то разорвалось внутри. И наконец, пока она рвет платье, у нее невольно возникает чувство, будто она раздирает половые органы матери.
Другая пациентка, полностью преодолевшая привычку мастурбировать, испытывая боль во время менструации, чувствовала себя так, как будто ей вырывали внутренности. Она испытывала сексуальное возбуждение, когда слышала об аборте; она припомнила, что, будучи ребенком, думала, будто мужчина вытаскивает что-то из жены с помощью вязальной спицы. Ее возбуждали газетные заметки о насилии и убийствах. Самые разные сновидения содержали в себе фантазии на тему о том, как некая женщина ранит или оперирует половые органы девушки, так что они истекают кровью. Однажды такой случай произошел с девушкой в исправительном заведении по вине одной из учительниц; то же самое пациентка хотела бы проделать с аналитиком или со своей ненавистной матерью, поменявшись с ними местами.
Вывод о наличии деструктивных импульсов у других пациенток можно сделать по сходно проявляющемуся страху репрессалий, то есть по преувеличенной тревоге по поводу того, как бы каждая женская сексуальная функция не оказалась болезненной и кровавой, особенно дефлорация и роды.
Короче говоря, со всей очевидностью обнаруживается, что в бессознательном все еще действуют те самые деструктивные импульсы, которые в раннем детстве направлялись против матери или сестры, причем действуют в неизменной форме и с не меньшей силой. Мелани Кляйн придавала особое значение этим импульсам. Приняв их во внимание, нетрудно поверить, что именно усиленное, распаленное чувство соперничества не позволило пациенткам успокоиться. Изначальные порывы, направленные против матери, имеют следующий смысл: у тебя не должно быть половых сношений с моим отцом; ты не должна иметь детей от него; если ты это делаешь, тебе будет нанесено такое повреждение, что ты больше не сможешь этого делать и станешь ни для кого не опасной; или – что подробно раскрывается дальше – ты будешь казаться всем мужчинам отвратительной и отталкивающей. Но в соответствии с неумолимым законом талиона, господствующим в бессознательном, это приводит в результате к точно таким же страхам. Так, если я желаю тебе вреда и мысленно наношу его тебе в своих фантазиях при мастурбации, мне надо опасаться, как бы то же самое не приключилось со мной; к тому же мне приходится бояться еще и того, что то же самое произойдет со мной, окажись я в положении моей матери, когда я надумала причинить ей боль и вред. И в самом деле, в подобных случаях дисменорея развивается именно тогда, когда пациентки начинают проигрывать идею сексуальных отношений. Более того, иногда развивающаяся в это время дисменорея совершенно осознанно и явно рассматривае