— Да, наверное, ты прав, но я бы так не беспокоился, если бы он обманывал себя, а не меня.
— Но как ты не понимаешь? Это же одно и то же! Он видит свое будущее связанным с тобой. Я видел его вчера. Он рассказал, что заключил с тобой соглашение. В таких вопросах как этот и в деловых вопросах он абсолютно честен. Зачем ему разваливать такое дело? А почему к тебе в душу закрались такие сомнения?
— Ты что-нибудь знаешь о реинкарнации?
— Конечно. Он же доверяет мне.
— И ты веришь...
— Да, я верю, что ему это удастся. Поэтому, когда он умрет, я должен остаться с тобой.
— Но, по нашим гороскопам Шенка...
— Я и об этом тоже знаю. Восемь лет, да. А кто будет заботиться о тебе все эти восемь лет?
— Господи! — лицо Гаррисона побледнело и стало сердитым. — Я должен научиться сам заботиться о себе!
— О, тебе надо научиться гораздо большему, Ричард. Очень многому. А кто будет учить тебя? Позволь тебя заверить, Томас Шредер не собирается возвращаться ни как бедняк, ни как слабак. И вообще, что ты теряешь? Если ему не удастся, то ты ничего не теряешь. А если ему удастся... — Гаррисон почувствовал, как тот пожал плечами. — В любом случае, ты только выигрываешь. К тому же, соглашение заключено...
Они выпили и некоторое время сидели молча.
— Те тесты, странные они! — наконец произнес Гаррисон.
— Я тоже об этом думал, — сказал Кених, — но знаешь, я ведь не силен в этом. А Томас — напротив...
— ..исключителен, — закончил Гаррисон. — И тем не менее, он сказал, что я заставил его почувствовать себя новичком.
Эта фраза произвела на Кениха большое впечатление, — Но это же очень хорошо! Какие тесты ты прошел?
— Почти все.
— За один день? Это невероятно. Расскажи мне о них.
— Я заставил точный килограмм свинца в течение трех четвертей секунды весить на одну десятую грамма меньше. Я левитировал, или телепортировал, три капли воды из полного стакана в пустой. Я заставил вращаться крошечный пропеллер в вакуумном контейнере. Все это ерунда. Руками я мог сделать то же самое и пятьдесят других заданий за несколько минут, почти не думая. То есть, я спрашиваю: чего я достиг? Я изменяю веши более эффективно, просто поднося стакан к губам и выпивая его! И что я получил в результате всего этого? Головную боль! Я мог бы получить ее напившись, и этот путь был бы гораздо более приятным.
— Ну, не говори, — сказал Кених. — Ты изумил Томаса, а это нелегко. Не надо дурачить меня, Ричард. Томас дал тебе то, во что можно верить, и эта вера распространяется по тебе со сверхъестественной быстротой.
Похоже Гаррисон хотел возразить, но потом вздохнул и кивнул.
— Согласно прогнозу Шенка, я снова буду видеть. В это стоит верить?
— О да! И это было бы чудом. Но продолжай — какие еще тесты ты проходил?
— Из всех из них мне особенно запомнился один, — в конце концов произнес Гаррисон. — Я сидел в одной звуконепроницаемой кабине, Томас — в другой. У меня была панель с четырьмя кнопками, отмеченными символами. Символы были расположены в таком порядке: круг, квадрат, треугольник и волнистая линия. Игра заключалась в следующем: я выбирал символ, мысленно посылал его Томасу и через несколько секунд нажимал на кнопку. Каждый раз, когда я нажимал на кнопку, в кабине полковника загорался красный свет. Он должен был отгадать символ и нажать кнопку с его изображением. Понимаешь, мы тестировали наши телепатические способности. А машина обрабатывала выбранные мной символы и ответы полковника. Каждый раз правильные ответы соотносились как три к одному. Но.., он очень хорошо справился. Правильные ответы составляли более сорока пяти процентов, и он сказал, что результаты гораздо лучше, чем когда-либо раньше. Затем была моя очередь...
— В смысле?
— Томас стал отправителем, а я — принимателем. И...
— Продолжай.
— Мои результаты были почти стопроцентными. И только позже до нас дошло, что я не мог видеть красный свет!
— Изумительно! — Кених сжал плечо Гаррисона. — Неудивительно, что Томас выбился из сил. Волнение...
— Если.., если я могу верить ему насчет всего, что мы там делали, — продолжал Гаррисон, — тогда я должен, по крайней мере, принять и возможность всего остального.
Он снова вспомнил гороскопы и то, что две карточки все еще лежат в его кармане. Гаррисон вытащил их и хорошенько разгладил на крышке стойки.
— Вилли, не мог бы ты прочитать это мне? Только честно, ладно?
— Конечно, могу, — Кених взял карточки. — Честно, можешь не сомневаться.
— Подожди, — произнес Гаррисон. — Ты когда-нибудь видел их раньше?
— Нет, мне только рассказали, что было в моем собственном гороскопе.
— Ладно, — сказал Гаррисон, — прочитай их мне.
— Первый — Вики Малер, — сказал Кених.
— Продолжай, — кивнул Гаррисон.
— “Вики Малер, темнота. Шкала времени: теперь”.
"Смерть. Шкала времени; один год”! Гаррисон снова кивнул, ему стало дурно, словно слова Кениха как бы увеличили вероятность смерти Вики. Он тяжело вздохнул.
— Да, это то, что...
— Здесь еще что-то есть, — прервал его Кених.
— Что?
— Внизу карточки вопросительный знак. А в колонке “шкала времени” — цифра восемь. Гаррисон забрал карточку.
— Я не знал об этом. Я не знаю, что это значит. Томас не упоминал об этих знаках.
— Может быть, это Шенк? Автоматически нарисовал, когда работал.
Гаррисон, нахмурившись, неподвижно сидел на табурете. Он облизнул губы.
— Теперь прочитай мою карточку, — сказал он.
— “Ричард Гаррисон”, — начал Кених. — “Темнота..."
— Нет, от “Машина”, почти внизу.
— А, вот. Нашел. “Машина. Шкала времени: через восемь лет. РГ — ГШ... Свет!"
— Это все?
— Нет, — еще какая-то закорючка. Какие-то перечеркнутые каракули и еще один вопросительный знак.
— А ты можешь разобрать, что это? — настаивал Гаррисон.
— Возможно, инициалы, дай-ка посмотрю. Может быть, “В”? И.., другая буква. Тоже зачеркнута. Что-то было ошибкой, по мнению Шенка.
— Может быть, “М”?
— Возможно. Да, выглядит как “М”. Гаррисон забрал карточку.
— И еще одно. Вот это письмо, — он вытащил письмо Шредера Гансу Хольцеру и передал его Кениху.
— Ты хочешь, чтобы я прочитал все?
— Только текст.
— Как хочешь, — тот прочистил горло, — минутку, пожалуйста, мне надо перевести...
— “Дорогой Ганс, прошло много времени с тех пор, как мы последний раз писали друг другу. Надо бы нам время от времени встречаться.
У меня для тебя есть работа. Один молодой человек ослеп, и я в огромном долгу перед ним. Я хотел бы приобрести для него одну из твоих собак. Молодую. Я знаю, что ты специализируешься на черных суках, которых выращивают в твоих питомниках. Не обязательно, чтобы она была самая лучшая. Скажи мне, что тебе требуется для ее обучения. Я помню, что тебе нужно много чего, обширный список.
Что касается оплаты: назови сумму и я заплачу в полтора раза больше.
Также можешь полагаться на мою поддержку, моральную и финансовую, сейчас и в будущем, и не только в этом вопросе, но и во всех других. Если ты в чем-то нуждаешься, дай мне знать об этом сейчас. Кажется, я не протяну долго из-за этой чертовой бомбы. Но в настоящее время я нахожусь только на расстоянии телефонного звонка.
Твой добрый старый друг..."
Медленно и задумчиво Гаррисон забрал письмо.
Они молча пили, пока Гаррисон не заговорил:
— А разве у Вики нет одной из таких собак?
— Техника Хольцера — его методы обучения — совершенствовалась последние шесть-семь лет. А фройлен Малер задолго до этого победила свое увечье, — ответил Кених.
— Победила слепоту?
— Она приспособилась к обстоятельствам. К тому же, будем смотреть правде в глаза, она интересна для полковника только как дочь его друга и не более. Это не тот интерес, который он испытывает к тебе.
Вдруг Гаррисон забеспокоился. Теперь он чувствовал себя как человек, который пришел в себя после транса. Действительность обрушилась на него, как белая вспышка, взорвавшая его сознание. Время уходило. Время Вики. Он неуклюже слез с табурета и повернулся к Кениху, подбирая слова, чтобы объяснить, что он почувствовал. Но это выглядело как приступ паники перед слепотой.
Кених понял, и ему не нужны были слова. Все было так, как он и предполагал: вера растекалась по Гаррисону со сверхъестественной быстротой.
— Спокойной ночи, Ричард, — произнес этот грузный человек за стойкой бара.
— Да. Спокойной ночи, — ответил Гаррисон и вышел.
— Ричард, — прошептала ему Вики в самое ухо, когда они лежали в объятиях друг друга, — мне страшно.
— Мне тоже, — сказал он.
— Мне страшно, потому что ты был так нежен, — пояснила она. — Может быть, это значит, что ты что-то знаешь?
— Все, кроме... — он прижал ее крепче, — ., кроме ответов.
— Мои ответы придут завтра, — сказала она. — Рано утром.
— Я знаю, — ответил Гаррисон. — Я перекрещу пальцы, чтобы было все хорошо. — Ты умрешь! — произнес голос в его мозгу.
— Ричард, ты дрожишь!
— Что-то холодно стало.
— Погрейся во мне.
— Не умирай. Вики! — кричал он молча. — Я могу заниматься с тобой любовью, да, но не осмеливаюсь полюбить тебя. Потому что ты умрешь.
— МАЛЕНЬКАЯ СМЕРТЬ, — произнесла она, перебирая короткие жесткие волосы на его затылке.
— Что! — хрипло спросил Гаррисон.
— Но ведь ты так простудишься? Похоже, тебя лихорадит.
— Что ты сейчас сказала?
— А, это. По-моему, старая французская поговорка. Они называют любовь, особенно в момент оргазма, маленькой смертью. И я хочу почувствовать, как ты ненадолго умрешь во мне.
Ее рука потянулась к Гаррисону, и он молил, чтобы силы восстановились; удивительно, но когда она коснулась его плоти, она была крепка и полна жизни. Вики позволила ей расти дальше. Склонив голову к груди Гаррисона, она поцеловала его левый сосок. Затем она выгнулась и ловко ввела член в себя.
Маленькая Смерть...