Гаррисон допил кофе и встал. Теперь напряженность из воздуха исчезла, и Вики казалась далекой, потерянной в пространстве и темноте. Почти в панике Гаррисон повернулся в ее сторону.
— Вики, ты здесь? Я хочу сказать...
— Я знаю, что ты хочешь сказать. Да, я здесь. Хочешь поплавать со мной перед ленчем?
Он снова почувствовал себя приободренным.
— Я непрочь, — ответил он.
Кених попытался поддержать его за локоть, но Гаррисон не обратил на него внимания. При выходе из комнаты он сбил маленький столик и, ударившись о дверь, энергично чертыхнулся, но так, чтобы Вики не слышала. Кених схватил его за руки железной хваткой.
— Ричард, — сказал немец. — Раздражение здесь неуместно. Оно из-за того, что я был резок с вами? Это вы считаете, что я резкий. Но я так не считаю. Ты должен понять, что я здесь — слуга. Разве недостаточно, что мы — друзья. Вики — тоже друг, но я называю ее “мадам”. Возможно, однажды наши дороги разойдутся, но сейчас.., кроме того, из-за своего раздражения ты потерял координацию.
Гаррисон сжал зубы и, не шевелясь, смотрел в темноту, откуда раздавался голос немца. Раздражение медленно уходило из него.
— Конечно, ты прав. Это было грубо с моей стороны. Я взбеленился из-за пустяка. Ревность, наверное.
— О?
— Да. Ты можешь видеть ее, а я не могу.
— Вы не так уж и взбеленились, — сказал Кених, — и, определенно, не ревновали. Похоже, просто расстроились. Немного нервничали. Этого и следовало ожидать. Но вот увидите, сегодня к вечеру вы хорошенько отдохнете и будете чувствовать себя непринужденно. Теперь нам надо вас побрить...
— Я могу сам справиться с этим.
— ., и одеть...
— Я и с этим отлично справлюсь.
— Я должен показать вам дом и окрестности.
— Показать мне? — фыркнул Гаррисон.
— Горечь? От вас? Я могу показать вам, описав их, ведь так? Ну, не огорчайтесь, Ричард, просто доверьтесь мне. Если вы не будете мешать, то дела наладятся. Ну, а теперь мы все такие же друзья?
Хмурость Гаррисона потихоньку испарялась. Он усмехнулся, но получилось криво.
— Черт, думаю, что да.
Затем без всякого дальнейшего протеста Гаррисон позволил отвести себя обратно в комнату. Кроме того, на сей раз он запомнил этот путь. Никогда больше он не позволит снова отвести себя...
Шредер сидел в кресле-каталке около бассейна. Сейчас там не было купающихся. Всего лишь год назад Гаррисон не смог бы ощутить излучаемое водой тепло — у него не было способности замечать такие детали, — но теперь он почувствовал поднимающийся от воды теплый воздух и учуял ее искусственное тепло. Рядом с промышленником сидела молодая женщина, она писала. Он что-то тихо говорил ей, но Гаррисон мог поклясться, что слышал, как упоминалось его имя. Они прервались, когда Кених и его подопечный подошли ближе.
— Мина, извините меня, пожалуйста, — обратился Шредер к женщине. Мы закончим позже.
— Конечно, господин Шредер.
Она ушла, оставляя Гаррисону впечатление заложенного в ее молодом теле классической нордички, отточенного, как бритва, профессионализма во всем. Шредер любил профессионализм, красивые вещи и радости жизни. Чего же тогда он хочет от Гаррисона?
— Садись, Ричард Гаррисон, — произнес Шредер. — Извини, что не встаю. Я могу стоять, но временами это причиняет мне сильную боль. Поэтому в основном я сижу. Иногда Вилли катает меня, а иногда я передвигаюсь сам — для тренировки.
Кених помог Гаррисону сесть.
— Приятно видеть тебя, — продолжал Шредер. — И особенно приятно видеть, что ты хорошо выглядишь.
Его рукопожатие было твердым, но рука была легкой, а голос был.., не таким, каким помнил его Гаррисон. Даже напуганный (каким Шредер, несомненно, был в “Европе”, хотя боялся он не за себя) его голос все еще был сильным, с командной ноткой. Теперь.., он ослаб. Гаррисон смог ощутить это. Появились одышка, беспокойство, нервозность.
— Господин Шредер, — ответил Гаррисон, — спасибо, что пригласили меня сюда, хотя я в полном неведении, зачем вы это сделали.
— Ваше присутствие здесь — удовольствие для меня, — сказал Шредер. — А ведь могло бы быть и так, что вы не захотели бы видеть или слышать меня снова, — никогда! И я не стал бы винить вас.
— О, можете быть уверены, я бы с удовольствием встретился с вами, — усмехнулся Гаррисон.
Шредер опять взял его за руку.
— Прошло совсем мало времени, Ричард. Твои уши все еще настороже и готовы слышать не то, что говорят. Это все рана, но когда она заживет, ты станешь лучше. Очень беспокоит?
— Это что-то новое, — ответил ему Гаррисон. — Я имею в виду, спрашивать, очень ли беспокоит. Другие приняли бы как должное, что я покалечен. Я хочу сказать, что умственно я так же здоров, как и физически, фактически мой ум стал острее, яснее. Это от природы, я полагаю. Но беспокоит ли это? — Помолчав, он пожал плечами. — Ни Бог, ни дьявол не смогут помочь мне здесь, а следовательно и мне надо смириться с этой мыслью. Да, меня действительно это беспокоит. Я имею в виду то, что существует множество мест, красивых девушек, чудес, на которые мне никогда не хватало времени. Но теперь у меня хорошая ясная память и отличное воображение. К тому же остальные мои органы чувств в порядке. Теперь у меня отличный нюх. Я слышу такое, чего никогда не слышал раньше. На вкус окружающий мир разный. И когда я касаюсь чего-то, то узнаю, что это. Это, как Вилли. Иногда у меня возникает такое чувство, будто я знаком с ним уже много лет.
— Так. А Вилли заботится о тебе? Да?
— Он много делает для меня. Кроме...
— Да?
Гаррисон усмехнулся в сторону грузного человека, туда, где он стоял, переминаясь с ноги на ногу.
— Ничего, но у него есть одно преимущество передо мной, сейчас, по крайней мере.
— Вилли, что ты сделал?
— Ничего, Томас, уверяю вас. По-моему, капрал хочет сказать, что я могу видеть фройлен Малер, а он нет. В этом и есть мое преимущество. Они завтракали сегодня вместе. Может, я чему-то помешал?
Гаррисон и Шредер рассмеялись вместе, но последний смеялся недолго, его смех перешел в сухой кашель. Он сильнее сжал руку Гаррисона, когда спазмы скрутили его тело. В следующую минуту они прошли.
— Вилли, — голос Шредера был надломлен, — тебе надо заняться делами. Ты можешь оставить мистера Гаррисона со мной.
— Да, Томас, спасибо, — Кених повернулся к Гаррисону. — Надеюсь увидеть вас позже, сэр.
Когда Кених ушел. Шредер и Гаррисон какое-то время сидели молча.
— Кресло-каталка, боли в груди, внутренние повреждения, общая слабость, — произнес наконец Гаррисон. — И вы спрашиваете, очень ли меня беспокоит? Моя боль вся в моем мозгу, и она стирается. Ваша боль физическая, настоящая, и день ото дня становится все хуже.
— Между нами еще есть разница, — заметил Шредер. — Ты был неповинен в происшедшем, а я нет. Можно даже сказать, я был причиной всему случившемуся. Возможно, я получил то, что заслужил. Но ты достоин лучшего. Поэтому я в долгу перед тобой. И этот долг я намерен выплатить. Полностью.
— Забудьте это, — ответил Гаррисон твердо. — Скажем так, никто никому ничего не должен.
— Я не понимаю, — голос Шредера звучал озадаченно.
— Вы не можете вернуть мне глаза, — сказал Гаррисон. — Их нет — навсегда. Я знаю, вы богатый человек, но этот долг вы просто не можете вернуть. Не надо изводить себя, пытаясь это сделать.
— По крайней мере, ты не откажешься выпить? Плохой бренди, пахнущий пробкой? — помолчав произнес Шредер.
Гаррисон усмехнулся, радуясь, что тон разговора смягчился.
— Вы говорили с Вилли, — сказал он, — и если уж мы заговорили о Вилли, то как получается, что он называет меня “сэр”, а вас — Томас?
Шредер усмехнулся.
— Я приказал ему называть меня Томас, — объяснил он. — Мне пришлось приказать, так как это был единственный способ. А что касается того, что он обращается к тебе “сэр”, то он и будет называть тебя так еще долгие и долгие годы.
— Я не совсем понимаю. То есть, я хочу сказать, что я здесь только на одну неделю.
— Да, ну это мы посмотрим. Но ты должен знать, Ричард, что я всегда умел убеждать. Гаррисон задумчиво кивнул.
— Уверен, что это так, — сказал он.
Глава 3
—Вилли показал тебе окрестности? — спросил Шредер.
— Только дом, — ответил Гаррисон. — Он собирался провести меня по саду и в лесок, — сосновый, кажется? — но я поздно встал, и уже не было времени.
— О, да! Вилли строг с распорядком дня. Он всегда следует инструкциям или предписанной ему тактике.
— Тактике?
— Тактика, стратегия, — ты что думаешь, эти термины используются только на войне? — Шредер хихикнул. — Нет, существует деловая тактика, а есть тактика развлечения гостей. В твоем случае нам пришлось смешать обе эти тактики, хотя такой коктейль, как правило, мне не по вкусу. Давай пройдемся, ты будешь толкать, а я — направлять. Ты будешь машиной, а я буду машинистом. Поговорим во время прогулки.
— Вы доверяете мне?
На Шредера вдруг живо нахлынули воспоминания. Внутренним взором он увидел Гаррисона, распростертого в воздухе на фоне белого огня. И он снова почувствовал все сокрушающий и давящий внутренности удар взрыва. Он вздрогнул и видение исчезло.
— Доверяю тебе? О, да! Всей моей жизнью, Ричард Гаррисон.
Гаррисон поднялся на ноги. Кивнув, он медленно начал толкать кресло, следуя курсу, который прокладывал Шредер.
— Здание, где ты спал сегодня ночью, это мой собственный частный дом, — объяснял человек в кресле. — По крайней мере, когда я нахожусь в этой части мира. На самом деле “дом” неточное слово, потому что это место никоим образом не напоминает дом в общепринятом смысле. Я бы сказал, это, скорее, маленький, очень частный отель. И это одно из шести подобных строений. Оно находится в центре, а пять других окружают его. Между зданиями есть дорожки, сады, фонтаны и три небольших подогреваемых плавательных бассейна. Инженерные скобы, то есть центральное отопление, уп