Но рядом стояла София, и голос наставницы прорезал завесу эмоций как лазерный луч:
— Я не знаю, что ты видишь, — её слова звучали откуда-то издалека, словно проходили через толщу воды, — но что бы это ни было, не реагируй. Не отвечай. Не двигайся.
Аврора застыла в мучительном оцепенении. Это был Декарт, человек, которого она любила больше жизни. Но в то же время... что-то было не так. Что-то в его движениях, в том, как пульсировала кровь на его персоне, как искажался его голос на определенных слогах — словно часть слов произносилась не его гортанью, а чем-то иным, живущим внутри него.
— Аврора, пожалуйста, — умолял Декарт, приближаясь. С каждым шагом воздух вокруг него сгущался, приобретая текстуру и оттенки, недоступные человеческому восприятию. — Мне так холодно без тебя. Так пусто. Только ты можешь спасти меня.
Каждый его шаг отдавался в её сознании физической болью, словно кто-то натягивал струны, соединяющие их сердца. Она хотела броситься к нему, обнять, забрать его боль, его страдание. Но инстинкт самосохранения — и годы тренировок в академии психомодераторов — удерживали её на месте.
Это не Декарт. Это не может быть Декарт. Он не может быть здесь.
Слезы затуманили её зрение, но она не шевелилась. Ни единого мускула. Ни единого слова. Каждая слеза, скатываясь по её щеке, на мгновение зависала в воздухе, прежде чем исчезнуть, словно поглощенная самой атмосферой этого искаженного места.
Декарт остановился в шаге от неё, так близко, что она могла бы коснуться его, протянув руку. Его глаза — глаза, в которых она столько раз видела любовь и нежность — теперь были наполнены чем-то древним и голодным. Зрачки расширились настолько, что почти полностью поглотили радужку, превратившись в бездонные колодцы, в глубине которых мерцало нечто, напоминающее созвездия, но расположенные в конфигурациях, невозможных в нашей вселенной.
— Ты отвергаешь меня? — прошептал он, и в его голосе звучала не боль, а что-то похожее на ярость. Каждое слово вибрировало на частоте, заставляющей кости Авроры резонировать, порождая глубинное, примитивное желание бежать. — После всего, что между нами было?
Долгое мгновение он стоял, глядя на неё, и Аврора почувствовала, как что-то пытается проникнуть в её разум — тонкие, настойчивые щупальца чужой воли, ищущие трещины в её ментальной защите. Время растянулось, секунды превратились в часы, наполненные безмолвной борьбой.
А потом... он просто прошел мимо. Прошел, словно она была не более чем призраком на его пути, незначительным препятствием. Но в момент, когда он поравнялся с ней, Аврора почувствовала холодное дуновение — не снаружи, а внутри, словно что-то потянулось к самой её сущности, как голодный зверь принюхивается к потенциальной добыче. Через несколько шагов его фигура растворилась в воздухе, рассыпаясь на мириады крошечных частиц, которые ещё несколько секунд висели в воздухе, формируя смутные очертания прежде чем окончательно исчезнуть.
Тьма начала рассеиваться. Искаженные стены коридора медленно выпрямлялись, возвращаясь к нормальному состоянию. Свет становился ярче, чище, утрачивая болезненный красноватый оттенок. Но что-то неуловимо изменилось в самой текстуре пространства — словно тонкая мембрана между реальностями стала ещё тоньше.
София глубоко вздохнула и впервые за всё время по-настоящему посмотрела на Аврору. В её взгляде смешались облегчение и какая-то новая, настороженная оценка, как если бы она видела свою ученицу в совершенно ином свете.
— Ты справилась, — в её голосе звучало что-то похожее на уважение, тонкие вибрации, почти осязаемые в разреженном воздухе. — Это была слабейшая психоатака страхом. С каждым разом они будут становиться сильнее, изощреннее. Использовать твои глубинные страхи, твои привязанности, твою любовь. То, что ты видела, — лишь отголосок, тень того, что ещё придёт. Поэтому чем быстрее мы найдём источник, тем лучше.
— Источник? — голос Авроры дрожал после пережитого, каждое слово стоило усилий, словно её гортань забыла форму звуков, а язык — движения для их создания. Сознание балансировало между реальностью и призрачным эхом увиденного.
— Того, кто создаёт эту искажённую реальность. Возможно, это и есть наш мистер Локтингейл, — София нахмурилась, тонкие морщинки между бровями на мгновение сложились в рисунок, напоминающий древний символ из забытых гримуаров. Её персона менялась, словно под ней скрывалось нечто более сложное, чем обычный человеческий облик. — Но мне нужно знать, кого ты видела. Все детали имеют значение.
Аврора сглотнула, пытаясь привести мысли в порядок. Воспоминания о пережитом казались одновременно кристально ясными и нереальными, как детали сна, который помнишь во всех подробностях, но не можешь поверить, что он мог присниться тебе. Майя реальности всё ещё подрагивала перед глазами, тонкая и полупрозрачная.
— Сначала были собаки. Искажённые, с неправильными личинами, — её пальцы невольно коснулись собственной шеи, ощущая биение пульса под майей. — Потом пауки с... с человеческими персонами внутри. Каждая персона кричала беззвучно, умоляя о помощи.
Она замолчала, не желая произносить последнее, не желая облекать в слова то, что видела — как если бы названное вслух могло материализоваться снова, прорвать истончившуюся ткань между мирами. Но София ждала, безжалостно требуя полной картины, её взгляд проникал глубже поверхности, словно считывая язык души, написанный под майей Авроры.
— А потом я увидела Декарта, — наконец прошептала она, и само имя, произнесённое вслух, принесло болезненное тепло в груди. — Моего молодого человека. Его личина была наполовину залита кровью, а майя пульсировала, как живое существо. Он умолял обнять его, говорил, что любит меня. Но это был не он. Не его истинная персона смотрела из глаз этого существа.
София кивнула, её персона стала задумчивой, взгляд обратился внутрь, анализируя, сопоставляя. На мгновение Авроре показалось, что она видит сквозь майю наставницы — чуждую геометрию внутренней структуры, слишком сложную для человеческого восприятия.
— Собаки, пауки — это стандартные архетипические страхи, — произнесла София, и каждое слово расходилось кругами в воздухе, как если бы её голос обладал свойством изменять структуру пространства вокруг. — Они принадлежат коллективному бессознательному, они универсальны, как опорные колонны. Но Декарт... это личное. Это значит, что кто бы ни создавал эту реальность, он знает твою истинную личность. Или, по крайней мере, имеет доступ к твоим воспоминаниям, к самым сокровенным областям твоего разума.
Холодок пробежал по майе Авроры, поднимаясь к основанию черепа, где превратился в ощущение чужого пристального взгляда — словно кто-то наблюдал за ней из-за границ воспринимаемой реальности.
— Но как? Я никогда не была в этом центре. Я даже не знаю никакого Локтингейла! — её голос поднялся на октаву выше, отразился от стен и вернулся к ней с едва заметным искажением, словно кто-то другой произнёс те же слова одновременно с ней, из другого слоя реальности.
— Возможно, это не имеет значения, — София начала двигаться по коридору, жестом приказывая Авроре следовать за ней. Её личина изменилась — движения стали более настороженными, экономными, как у древнего хищника на незнакомой территории, слишком долго носившего маску человека. — Некоторые паттерны сознания могут резонировать на расстоянии, пронизывая все уровни сознания. Возможно, твои воспоминания просто... созвучны с чем-то в глубинах его разума.
Они вышли в просторный холл, который теперь выглядел почти нормально, хотя реальность всё еще казалась хрупкой, как истончившаяся майя старика, готовая в любой момент разорваться, открывая новые кошмары или — что страшнее — абсолютную пустоту .
— Нам нужно будет обойти все места, которые могут быть значимы для Локтингейла, — сказала София, её глаза сканировали пространство, словно видя сквозь стены и поверхности, считывая следы чужого присутствия. — Его жильё, любимые места, места, связанные с травмами. Люди обычно выбирают для своего убежища то, что отпечаталось в их разуме, даже если это связано с болью.
Она повернулась к Авроре, и впервые за весь день сквозь её майю проступило что-то похожее на человеческую эмоцию — тревожная забота.
— Но прежде чем мы продолжим, мне нужно понять... Этот Декарт, его личность значит для тебя больше, чем просто "молодой человек", верно? Иначе его образ не был бы использован как основной рычаг психологического давления.
— Мы познакомились в академии, — начала Аврора, удивляясь, как спокойно звучит её голос, когда внутри всё дрожало при одном воспоминании о нём. — Его личина казалась совершенной, а персона сияла сквозь неё, как ослепительный свет. Он был самым блестящим студентом курса. Все прочили ему будущее великого психомодератора.
Она сделала паузу, вспоминая его смех, резонировавший со всеми слоями её существа, его восторг, когда он делился с ней своими теориями.
— Мы влюбились почти мгновенно. Это было как... как найти недостающую часть себя. Он понимал меня так, как никто никогда не понимал.
София внимательно слушала, её глаза, казалось, изменили цвет — теперь они напоминали древние янтарные камни с застывшими внутри насекомыми.
— А потом что-то случилось, — Аврора почувствовала, как майя на её лице натянулась от боли воспоминаний. — Он сильно изменился, словно что-то проникло под его майю, исказило контуры души. Его слишком увлекала теория о состоянии "Абсолютного зеро" — точке, где разум освобождается от эмоций и становится чистым интеллектом.
Персона Софии изменилась мгновенно, словно имя древнего врага прозвучало в тишине храма.
— Синаптик, — произнесла она одними губами, и воздух вокруг этого имени закрутился спиралью, как будто само пространство отторгало его.
Аврора кивнула, чувствуя, как при этом имени по её майе пробежала дрожь.
— Да, теории Лукаса Синаптика. Декарт одержим ими. Он говорил, что путь к совершенству личности лежит через разрушение всех эмоциональных связей.