— Синопсис был дискредитирован академическим сообществом, — произнесла София с хирургической точностью. — Его эксперименты привели к катастрофическим последствиям для испытуемых. Те, кто следовал его методикам, становились…
— Совершенными, — закончил за неё Локтингейл, и в его голосе прозвучала странная нотка — почти страсть, промелькнувшая сквозь безупречный контроль. — Они становились совершенными. Освобождёнными от тирании иррациональных влечений и непродуктивных переживаний. Их разум достигал кристальной ясности, недоступной обычным людям.
Что-то в его голосе, в выборе слов, вызвало у Авроры острое ощущение узнавания. Эти формулировки... она уже слышала их раньше, в других обстоятельствах, из других уст. Память начала пробиваться сквозь туман забвения, как первые лучи солнца сквозь утренний туман.
— "Эмоции — это цепи, сковывающие потенциал разума", — процитировал Локтингейл, и его голос изменил тональность, стал глубже, теплее, с характерной интонацией, которая отозвалась в Авроре почти физической болью.. — "Представьте сознание, функционирующее на чистой логике, не замутнённое страхом, гневом, даже любовью — разве это не идеал, к которому должно стремиться человечество?"
Аврора почувствовала, как кровь отхлынула от персоны. Эти слова... Она слышала их во время одного из философских диспутов с Декартом.
— Вижу, вы начинаете понимать, — произнёс Локтингейл, его глаза встретились с глазами Авроры, и в этот момент она увидела за идеальной маской знакомые черты, словно проступающие сквозь воду. — Возможно, мы не такие уж незнакомцы, как казалось вначале.
София, заметив реакцию Авроры, сделала едва заметный жест — её пальцы сложились в знак хронолокации, древнюю технику психомодераторов, позволяющую проникать сквозь слои временного восприятия.
— "Темпус ретроверсум, мемориа апертум, виам инвенио," — прошептала она, вычерчивая в воздухе горизонтальную восьмёрку, символ бесконечности, светящийся серебристым следом в полумраке библиотеки.
Воздух между ними задрожал, частицы реальности начали распадаться на квантовые нити, но вместо ожидаемого эффекта погружения в темпоральный слой, символ распался на светящиеся частицы и растворился, как соль в воде.
— Впечатляющая техника, — прокомментировал Локтингейл с холодной улыбкой, в которой проскальзывала тень истинного триумфа. — Но бесполезная здесь. В моей обсерватории действуют только те правила, которые я устанавливаю. Здесь я — архитектор реальности, демиург этого мира.
Он сделал лёгкий жест, почти небрежный взмах рукой, и всё пространство библиотеки внезапно трансформировалось. Цифровые билборды начали мерцать быстрее, текст на них сменялся с головокружительной скоростью, и каждая строка, каждое слово, казалось, проникали прямо в сознание, минуя сенсорные фильтры. Аврора почувствовала, как её мысли начинают путаться, словно чужие идеи вторгаются в её разум — холодные, кристально ясные, но лишённые всякой эмоциональной окраски.
София мгновенно отреагировала, прижав правую ладонь к своему сердцу, а левую направив к Авроре, создавая канал защитной синхронизации.
— "Кордис тремор, аними эхо, синтония эст," — произнесла она твёрдым голосом, и каждое слово пульсировало силой убеждения и прожитого опыта.
На этот раз формула подействовала — Аврора ощутила, как волна стабильности проходит через неё, отсекая внешнее влияние, словно прозрачный купол отделил их от агрессивного информационного потока. Но София поморщилась, её лицо напряглось, видимо, прилагая значительные усилия для поддержания этого щита в агрессивной психосреде обсерватории.
— Синхронизация эмоций, — кивнул Локтингейл с видом учителя, одобряющего усилия способного, но не блестящего ученика. — Стабильная техника. Надёжная. Но ограниченная тем самым, что является её основой — эмоциями. Вы используете то, что я стремлюсь превзойти. Это как строить дамбу из того же песка, который она должна сдерживать.
Он медленно приблизился к ним, и при каждом его шаге экраны вокруг мерцали в унисон, создавая эффект пульсации всего пространства, словно библиотека дышала в такт его движениям.
— Взгляните на меня, — произнёс он, разводя руки в жесте, одновременно приглашающем и демонстративном. — Я трансцендировал ограничения, которые вы считаете неизбежными. Я очень скоро достигну состояния абсолютного зеро — точки, в которой эмоциональные колебания прекращаются полностью, оставляя лишь кристальную ясность интеллекта.
Действительно, в его движениях, в его голосе было нечто нечеловечески совершенное. Каждый жест рассчитан с математической точностью, каждая интонация выверена для максимальной эффективности коммуникации. Но это совершенство пугало своей стерильностью — он напоминал идеально выполненную статую, лишённую души, в которой художник воспроизвёл все пропорции, но забыл вдохнуть жизнь.
— Это не совершенство, — возразила Аврора, пытаясь пробиться через его холодную маску, её голос звенел от внезапно нахлынувшего откровения. — Это искажение человеческой природы. Без эмоций ты теряешь саму суть того, что делает нас людьми. Ты не преодолел ограничения — ты ампутировал часть своей сущности.
— А что именно делает нас людьми? — вопрос Локтингейла прозвучал с искренним любопытством, как будто он действительно пытался понять концепцию, которая ускользала от его понимания. В этот момент его совершенство дало трещину — в голосе промелькнула нотка подлинного интереса, почти детского в своей непосредственности. — Способность страдать? Испытывать страх? Поддаваться иррациональным влечениям, которые сметают годы логических построений?
Он подошёл ближе к Авроре, склонив голову под характерным углом, и внезапно в этом жесте было столько знакомого, что у неё перехватило дыхание. Это Декарт?
— Или, может быть, любовь? — продолжил он тише, и в этот момент его голос потерял механическую идеальность, в нём прорезались обертоны живого человеческого голоса. — Самая иррациональная, самая разрушительная из всех эмоций. Та, что заставляет совершать самые безрассудные поступки, отвергать логику, жертвовать собственным благополучием... Та, что может раздробить сознание на осколки, когда объект привязанности отворачивается.
В этот момент свет в библиотеке изменился — цифровые билборды одновременно мигнули, переключившись на тексты, которые Аврора узнала мгновенно. Это были фрагменты исследовательских работ по психомодерации, которые она когда-то обсуждала с талантливым студентом, чьи теории опережали учебную программу на годы. Студентом, которого она любила.
— Декарт, — прошептала она, и имя повисло в воздухе между ними как последний барьер между иллюзией и правдой, как заклинание, разрушающее колдовство.
Локтингейл замер, его безупречно контролируемая персона дрогнула — на долю секунды, почти незаметно, но достаточно, чтобы София, не теряя ни мгновения, сложила пальцы в новую формулу, более мощную и древнюю, чем все предыдущие.
— "Веритас ревелатум, персона верум, маска кадит," — произнесла она с силой, разрезая воздух резким движением ладони, словно срывая невидимую вуаль.
Пространство вокруг Локтингейла заискрилось, словно реальность вокруг него начала расслаиваться, тонкие нити квантовой структуры обсерватории завибрировали, теряя стабильность. Он попытался противостоять, его рука поднялась в защитном жесте, фаланги пальцев сложились в контрформулу, но было поздно — ментальный щит был пробит.
— Прекратите! — его голос впервые потерял механическую ровность, в нём проскользнули нотки, которые Аврора узнала бы из тысячи — тот особый тембр, та характерная вибрация, которая когда-то заставляла её сердце замирать. — Вы не понимаете, чего я достиг! Это не регресс, а эволюционный скачок!
Воздух вокруг него завибрировал, образ Локтингейла начал мерцать, как изображение на неисправном экране, искажаясь и распадаясь на фрактальные узоры. Сквозь холодное совершенство проступали черты, которые Аврора помнила наизусть.
— Это эволюционный скачок, — настаивал он, его голос теперь колебался между искусственной плавностью Локтингейла и более живыми, эмоциональными интонациями Декарта. — Синопсис был прав — мы можем преодолеть ограничения эмоциональности! Мы можем стать чем-то большим!
София, уловив колебание в его голосе, мгновенно активировала следующую формулу, её руки сложились в сложный паттерн нейроразрыва.
— "Нексус солватур, либерум конскиентум, ревертимур ад оригинем!" — произнесла она со всей силой, на которую была способна.
Реакция была мгновенной — вся конструкция обсерватории содрогнулась, как от мощного землетрясения. Стены библиотеки начали плавиться, цифровые экраны рассыпались пикселями, купол потолка пошёл трещинами, сквозь которые проглядывало не звёздное небо, а пульсирующая мембрана ментального барьера.
— Нет! — закричал Декарт, его руки поднялись в отчаянной попытке удержать разрушающуюся реальность. — Всё было спланировано! Ты должна была стать первыми свидетелем новой эры!
Но было поздно. София схватила Аврору за руку и потянула её к центру зала, туда, где разлом в конструкции был наиболее сильным. Декарт бросился за ними, его идеальная маска Локтингейла окончательно спала, обнажив персону, искажённую смесью отчаяния и гнева.
— Аврора! — крикнул он, и в этом крике было столько человеческой боли, что на мгновение она заколебалась. — Не уходи! Не снова! Больше я не ошибусь,я верну тебя!
— Сосредоточься! — жёстко приказала София, её пальцы стиснули запястье Авроры. — Это всё ещё ловушка! Момент истины, наша точка выхода!
Аврора кивнула, их взгляды встретились в момент абсолютного понимания. Они синхронно взяли свои предметы заземления и вместе произнесли формулу выхода:
— "Манус верум, концентрисциентис, эксеамус нунк!"
Декарт рванулся к ним, его рука почти коснулась плеча Авроры, но в этот момент пространство между ними взорвалось ослепительной вспышкой. Последнее, что увидела Аврора перед тем, как реальность обсерватории окончательно распалась, — глаза Декарта, в которых сквозь ярость и отчаяние проступало что-то похожее на слёзы. Затем всё исчезло в потоке частиц.