Психомодератор. Книга 1. Разделение — страница 5 из 28

— Свеча, — произнесла Шанти с одобрительной улыбкой. — Символ света во тьме, огня, который может быть и маяком, и оружием. Интересный выбор для седьмого психомодератора.

— Запомни свою формулу выхода, — инструктировала Вера, подходя ближе. — "Фламма экстингуо, люкс реалитас, спиритус ревертор". Пламя гаснет, свет реальности, дух возвращается.

Аврора повторила формулу, и слова словно отпечатались в её сознании, став частью базовой структуры её психики. Свеча в её руках уменьшилась, превратившись в миниатюрную версию себя — не больше мизинца, но с таким же ярким, живым пламенем.

— Храни её всегда при себе, — посоветовала Фобос; её голос звучал глубже обычного. — В глубинах чужого страха и в тупиках чужого отчаяния — этот маленький огонь укажет путь домой.

Вера подошла к Авроре и взяла её свободную руку:

— А теперь самое сложное, — сказала она с мягкой улыбкой. — Тебе предстоит узнать, какой из шести первородных эмоций ты будешь соответствовать. Каждый из нас олицетворяет одну из них, и хотя мы можем работать со всем спектром, наша основная сила всегда связана с нашей первородной эмоцией.

Шесть психомодераторов снова образовали круг вокруг Авроры, но теперь они стояли дальше, оставляя ей пространство для движения.

— Подойди к каждому из нас, — инструктировала Вера. — Почувствуй резонанс. Твоя майя и разум подскажут, где твоё место в нашем круге.

Аврора, сжимая в руке миниатюрную свечу, сделала первый шаг — к Надежде. Приблизившись, она ощутила волну оптимизма и веры в будущее, но это чувство, хоть и приятное, казалось чужеродным для её собственной натуры.

Она перешла к Вере. От Верховного Психомодератора исходило ощущение несокрушимой убеждённости и духовной силы. Аврора почувствовала уважение, но не резонанс.

Следующим была Эрос. Рядом с ней она ощутила сложную сеть эмоциональных связей, пронизывающих пространство вокруг, словно невидимые нити. Она могла видеть их почти физически, но не чувствовала себя их частью.

Перед Софией Аврора замерла на несколько секунд дольше. Холод и отчуждённость испугали её, и она не сразу пришла в себя.

Подойдя к Фобос, она испытала странное чувство — не страх, а скорее понимание страха, осознание его архитектуры и функции. Это было близко, но всё же не то, что она искала.

Наконец, она остановилась перед Шанти. Атмосфера спокойствия и умиротворения вокруг этого психомодератора была почти осязаемой. Аврора закрыла глаза, прислушиваясь к своим ощущениям.

И тут произошло неожиданное — свеча в её руке погасла. На мгновение зал погрузился в абсолютную тишину.

— Невозможно, — прошептала Вера, но её голос прозвучал скорее заинтригованно, чем встревоженно.

Аврора открыла глаза. Фитиль её свечи больше не горел, но вместо этого от него поднималась тонкая струйка серебристого дыма, которая, извиваясь, сформировала в воздухе символ, не принадлежащий ни одному из шести психомодераторов.

— Это седьмая эмоция, — голос Веры звучал с удивлением. — Нам надо будет всё проверить…

— Как она называется? — спросила Аврора, глядя на серебристый символ, парящий над погасшей свечой.

Вдруг прозвучал взрыв, и в помещение ворвались неизвестные.

Глава 1.1. Целостность.

Огромное помещение библиотеки в “Обсерватории синхронизации сознаний”(Академия в которой обучаются на высших психомодераторов) купалось в призрачном свете. Лучи проникали сквозь высокие витражные окна, рассеиваясь в пространстве и создавая эффект светящегося тумана, в котором частицы знаний, казалось, парили в воздухе, ожидая, когда их поглотит чей-то разум. Здесь лучшие психотерапевты города собирались в тишине, погружаясь в информационные потоки, чтобы преодолеть последний рубеж и стать Психомодераторами — элитой ментального сообщества. Этим людям предстояло стоять на страже психического благополучия Нейрограда, работать в тесном контакте с Майя Защитниками и выносить окончательные вердикты о том, кому суждено отправиться на принудительное лечение в полумифический Панденориум — заведение, чье название произносилось шепотом и обрастало новыми легендами с каждым восходом солнца.

В самом дальнем углу библиотеки, где световой поток истончался до полумрака, сидел молодой человек. Он намеренно выбрал это место — перекресток между светом и тенью, где его присутствие становилось едва различимым, почти призрачным. Ему было около двадцати, хотя усталость во взгляде добавляла возраста. Тёмные волосы с небрежной чёлкой, периодически падающей на глаза, скрывали выражение персоны, словно дополнительная маска отделяющая от окружения. Достаточно выделяющиеся усы , словно нарисованные маркером , придавали его облику налёт явной небрежности. Майя оболочка — стандартная для студента Нейрограда, ничем не выделяющаяся: серая футболка с едва различимым гербом факультета на плече, функциональные штаны с карманами, в которых можно было спрятать целую вселенную мелочей. Ничего примечательного — именно такой образ он тщательно культивировал годами, превращая невидимость в искусство.

Вокруг него расположились прозрачные цифровые билборды — порталы в мир знаний. Их блестящие поверхности отражали блики света, создавая вокруг читающего своеобразный кокон из мерцающих частиц. Нейрофон молодого человека был синхронизирован с одним из таких билбордов, и выбранный текст медленно, страница за страницей, проникал непосредственно в его сознание. Он настроил синхронизацию таким образом, чтобы виртуальный чтец имел низкий, обволакивающий голос — голос, напоминающий ему о ком-то, чей образ он давно вытеснил из активной памяти. Скорость была выставлена на средний уровень — достаточно медленно, чтобы осмыслить сложные концепции, но и не настолько медленно, чтобы разум начал блуждать в поисках отвлечений.

Когда внимание его рассеивалось, система мгновенно это распознавала — голос замирал, и алгоритм мягко спрашивал, требуется ли повторение фрагмента. Иногда ему встречались понятия, требующие дополнительных разъяснений, и тогда виртуальный помощник разворачивал перед его внутренним взором многомерные схемы, иллюстрирующие сложные термины и концепции.

Сейчас он был погружен в работу современного философа-нейробиолога Лукаса Синаптика "Разум за пределами мозга" — трактат, балансирующий на грани между признанной наукой и тем, что академическое сообщество считало еретическими спекуляциями. В его голове, словно камертон, резонировала фраза: "Мы стоим на пороге эволюционного скачка, где технология не просто инструмент, а новая форма сознания, с которой мы должны научиться сосуществовать как равные партнёры в космическом танце разума."

Он вдумывался в эти слова, проецируя их на серую реальность Нейрограда, когда пространство его интеллектуальной медитации было нарушено. Сквозь плотную завесу концентрации пробился высокий женский голос:

— Простите…

Молодой человек сначала не осознал, что обращаются именно к нему — настолько он привык к своей невидимости, своему существованию на периферии чужого внимания. Затем, когда осознание всё же пришло, он решил притвориться, что не слышит — хотя виртуальный чтец уже обнаружил нарушение концентрации и приостановил трансляцию текста.

— Простите... — повторила девушка, чуть повысив голос, в котором теперь отчетливее звучали нотки неуверенности.

Молодой человек медленно выдохнул, словно выпуская из себя густой дым разочарования. Одним мысленным усилием он разорвал связь с информационным полем библиотеки и развернулся в сторону вторжения. В его голосе звучало едва сдерживаемое раздражение:

— Да, я слушаю!

Теперь он видел перед собой девушку примерно своего возраста, робко застывшую в нескольких шагах от него. Она стояла прямо в потоке света, падающего через высокое окно, и казалось, что частицы светового спектра облепляют её силуэт, придавая ему ауру легкого сияния. Он же, сидя на полу со скрещенными ногами, смотрел на неё снизу вверх, погружённый в полутень, как древний отшельник, потревоженный в своей пещере. Линия светотени разделяла его персону надвое — одна половина была видна, освещена и принадлежала этому миру, другая тонула во мраке, словно уходила в иное измерение. Как лунный серп, наполовину скрытый космической тьмой.

Девушка обладала привлекательной майя — не вычурной или кричащей, но гармонично выстроенной, что свидетельствовало о высоком социальном рейтинге. Её образ излучал мягкое тепло, приглашающее к контакту. Рыжеватые короткие волосы обрамляли овальную персону с большими внимательными глазами, в которых читалась смесь решимости и неуверенности. На ней была светлая безрукавка под оранжево-красной жилеткой и клетчатая юбка, создававшие впечатление практичности и скрытой энергии. Было в её облике что-то одновременно хрупкое и несгибаемое.

Молодой человек неожиданно для себя задержал взгляд на её майя персоне дольше обычного. Не то чтобы он интересовался другими людьми — книги и концепции давно заменили ему потребность в человеческом общении. Но что-то в атмосфере этой девушки, в том, как она стояла, освещенная потоком света, зацепило внимание его аналитического ума.

— Мы с вами вместе посещаем курс "Феноменология измененных состояний сознания", — произнесла она дрожащим голосом, но с каждым словом обретая больше уверенности. — Скоро финальный экзамен, а вы... вы лучший на потоке по этой дисциплине. Я подумала…

— Давайте сначала узнаем имена друг друга, — резко перебил её молодой человек. Его голос звучал сухо и отстраненно, как у преподавателя, вынужденного напоминать о базовых правилах этикета. — Правила хороших манер никто не отменял, даже в эпоху ментальной синхронизации.

— Ой, простите, — девушка на мгновение смутилась, но тут же собралась. — Меня зовут Аврора, — она протянула руку для приветствия, — Я правда не хотела вас отвлекать, но вас так трудно найти или... подловить.

— Меня зовут Декарт, — ответил он, медленно, словно преодолевая невидимое сопротивление, протягивая собственную руку.

Комплимент Авроры — назвать его лучшим — не прошел мимо его самолюбия, слегка потеснив раздражение от прерванного чтения. Но это не меняло главного: его снова вовлекают в социальное взаимодействие, от него будут что-то требовать, что-то просить. А он сам никогда ни о чем не просил, держа дистанцию от мира людей, словно опасаясь, что любая близость может истощить его внутренние резервы, обнажить то глубинное одиночество, которое он так тщательно выстроил вокруг себя, как крепость.