По сей день удивительно мало внимания со стороны общества уделяется взрослым женщинам, проявляющим сексуальный интерес к несовершеннолетним. Когда они совершают действия сексуального характера в отношении подростков, часто в средствах массовой информации это преподносится как «соблазнение», а не как то, чем оно является на самом деле, то есть как сексуальное насилие. Такие действия со стороны женщин не оцениваются так же негативно обществом или СМИ, как подобная история, происходящая с участием взрослого мужчины и несовершеннолетней девочки. А значит, и в наши дни мальчику по-прежнему очень сложно заявить о сексуальных домогательствах, а тем более о насилии со стороны женщины. В частности, жертвы мужского пола имеют ложное представление о том, что женщины не могут подвергнуть их сексуальному насилию и они не должны чувствовать себя «жертвами» в таких ситуациях. Они полагают, что никто не воспримет их слова всерьез. К сожалению, за последние пятьдесят лет в этом вопросе практически ничего не изменилось, так что препятствия, которые, вероятно, помешали Ричарду Хоббсу изложить правдивую информацию об этой особенности своей «дружбы» с Гертрудой Банишевски, актуальны и по сей день. Тема сексуальных домогательств и насилия со стороны женщин пока не получила должного научного и социального исследования[11].
Терезу и Гертруду также связывает наличие эмоционально нестабильных черт характера. Обе испытывают сильный страх быть брошенными, что в случае Терезы находит более явные и жестокие формы выражения по отношению как ко всем ее детям, так и к партнерам. Личная жизнь обеих женщин характеризуется непростыми, нестабильными взаимосвязями. У обеих настолько разрушена самооценка, что они постоянно пытаются что-то продемонстрировать внешнему миру, не обладая по-настоящему прочной, внутренне непротиворечивой идентичностью. Тереза и Гертруда импульсивны, склонны к расстройству пищевого поведения и к употреблению разных веществ для регулирования своих эмоций. Резкие перепады настроения и неконтролируемые истерики формируют их повседневную жизнь. В контексте их пограничного расстройства личности также становится понятно, почему у обеих женщин развиваются временные, обусловленные стрессом параноидальные идеи. У Терезы это происходит чаще и интенсивнее, чем у Гертруды, при этом более интенсивное употребление Терезой алкоголя и наркотиков, вероятно, значительно усугубляет эти симптомы и способствует их хронификации. В обоих случаях заметно, что параноидальные симптомы уменьшаются по мере того, как снижается уровень острого стресса.
У обеих женщин менее выражены, но все равно присутствуют нарциссические черты личности. Они склонны переоценивать собственные способности, жаждут не только внимания, но и восхищения. Обе стремятся всегда очень хорошо выглядеть, уделяют внимание внешней ухоженности и следят за тем, чтобы окружающие ни в коем случае не заподозрили их в отсутствии денег. Они ожидают от других людей немедленного подчинения и откровенно эксплуатируют их в отношениях. Обе женщины пытаются обеспечить свое существование в основном за счет своих работающих детей и финансовой поддержки со стороны мужчин. Чувства и потребности других людей в контексте их собственного благополучия не играют для этих женщин никакой роли. Зависть не только к внешнему виду девочек-подростков, но и к благополучию окружающих оказывает заметное влияние на мотивационную систему обеих. Тот факт, что их чрезмерные ожидания в отношении собственной жизни все стремительнее расходятся с реалиями, становится спусковым крючком для растущего чувства безысходности, которое у обеих женщин выражается во все более частых и неконтролируемых вспышках гнева.
Наконец, в общую картину необычных жизненных историй Терезы и Гертруды вносят свой вклад и их антисоциальные черты личности. И здесь у Терезы они выражены сильнее, чем у Гертруды. Обе женщины — искусные обманщицы, которые не гнушаются мошенничества и используют вымышленные имена. Неспособность планировать наперед — одна из главных причин их несчастий. Их раздражительность и агрессивность приводят к тяжким преступлениям, за которые они в конечном счете оказываются в тюрьме. Обе женщины испытывают трудности с поиском постоянной работы, в частности, Тереза едва справляется с финансовыми обязательствами. В отличие от Гертруды она не видит никаких причин подстраиваться под требования закона или социальные нормы. Напротив, Тереза, кажется, даже получает удовольствие, обманывая систему и скрываясь от уголовного преследования за свои противоправные действия.
Безопасность и благополучие несовершеннолетних детей, за которых они несут ответственность, абсолютно безразличны обеим. Гертруда концентрирует вспышки насилия на опекаемой девочке, но ей совершенно все равно, что она постоянно травмирует и своих собственных — иногда совсем маленьких — детей, заставляя их участвовать в ритуалах пыток. В случае обеих женщин примечательно, что они делегируют значительную часть своих преступных действий другим лицам, например, детям или, в случае Гертруды, соседским подросткам. Так, Тереза приказывает своему сыну достать пулю из спины Сьюзан, а Гертруда велит соседскому мальчику Ричарду поставить на теле Сильвии клеймо горячей иглой. Обе женщины, очевидно, наслаждаются тем, что могут навязывать подобное поведение другим, и в то же время разумно заинтересованы в том, чтобы не участвовать в некоторых действиях, дабы избежать ответственности в будущем. Обеим совершенно неведомы чувства сострадания и вины. Они всегда считают себя жертвами обстоятельств или других людей и не способны нести ни малейшей ответственности за свои действия и собственную жизнь[12].
Во все времена, в любой культуре
Обе преступницы, Банишевски и Норр, зашли так поразительно и ужасающе далеко в своих жестоких действиях, потому что ничто в их окружении не остановило это деструктивное развитие. Если бы уполномоченные инстанции, такие как службы по опеке, своевременно и тщательно проверили, что происходит в домах этих женщин, если бы соседи проявили больше участия и ранее неоднократно сообщали органам опеки о происходящем, то в обоих случаях последствия не были бы столь катастрофичными.
Можно предположить, что женщины с такой структурой личности, как у Терезы Норр и Гертруды Банишевски, живут среди нас и сегодня. Однако из-за значительно более совершенной системы безопасности в современном обществе они не могут в полной мере продемонстрировать деструктивные стороны своей личности. В Германии школа обязана обращать внимание на детей с признаками физического насилия. При обнаружении таковых с большой вероятностью последует соответствующая реакция. А в чрезвычайной ситуации могут быть реализованы оперативные меры по защите благополучия ребенка.
Конечно, и эта система не идеальна, и, несомненно, есть еще потенциал для ее улучшения. Но в целом защита детей и молодежи в Германии сегодня находится на гораздо более высоком уровне, чем та система, в условиях которой Тереза Норр и Гертруда Банишевски совершали свои преступления. При таких правонарушениях речь идет не только о структуре личности человека, но и о его социальном окружении, а также о доступных ему возможностях реализовать свои преступные намерения.
В конце книги я хочу подчеркнуть один вывод, который важен для понимания сути тяжких преступлений: во все времена и во всех культурах существуют определенные типы злодеяний, которые связаны с определенными типами личности преступников. Преступления эти не уникальны, и основную логику некоторых из них можно найти в аналогичных инцидентах. Просвещение и надлежащий уровень общественного контроля являются наиболее эффективными мерами профилактики.
Послесловие
Все монстры — это люди.
Четверть века я изучаю ужасные вещи, которые одни люди совершают по отношению к другим. Ошеломляет тот факт, что трагические истории, травмы и психические расстройства часто передаются через несколько поколений одной семьи, и перенесенные страдания нередко сказываются в разных сферах жизни. Хотя я как психотерапевт работаю исключительно с правонарушителями-мужчинами, в своей практике мне приходится сталкиваться и с различными формами деструктивного поведения у женщин.
Показателен случай с одним мужчиной, осужденным за сексуальное преступление. В детстве его мать видела в нем своего эмоционального суррогатного партнера, а позже даже применила жестокую форму эмоционального шантажа, инсценировав попытку самоубийства: будучи от природы правшой, она ранила себя — предположительно с суицидальным намерением — не в левое, а в правое предплечье. Полученная травма, как она рассчитывала, не позволила бы ей полноценно пользоваться правой рукой. Ее фраза «Посмотри, до чего ты меня довел» служила рычагом, с помощью которого она хотела заставить своих детей всегда быть с ней.
В другом случае женщина в возрасте около тридцати лет отправляла сообщения пятнадцатилетнему мальчику с мобильного телефона его друга. Притворившись парнем того же возраста, она уговаривала подростка отправить ей фотографию его члена. Даже мать пострадавшего не восприняла такое поведение всерьез, преуменьшила его существенность. Если бы в такой же ситуации мужчина лет тридцати пяти стал уговаривать пятнадцатилетнюю девушку прислать ему фотографию ее вагины, то на него, скорее всего, заявили бы в полицию. В моей работе мне постоянно приходится сталкиваться с мужчинами, которые в детстве и юности подвергались сексуальному насилию со стороны девочек старшего возраста или даже женщин значительно старше их, но при этом такие действия не были расценены как сексуальное преступление. Этот опыт работы над биографиями правонарушителей подтверждается и многими моими коллегами. Даже в нашем, безусловно, просвещенном обществе эмоциональное и сексуальное насилие, совершаемое женщинами, часто остается незамеченным.