Толкование этих мелких случайных действий, равно как и доказательства для этого толкования, вытекают каждый раз с достаточной убедительностью из сопутствующих условий, в которых происходил данный визит, из темы разговора, из тех мыслей, которые приходят в голову данному лицу, когда его внимание обращается на его якобы случайный поступок. В данной связи я воздержусь от того, чтобы подкреплять мои утверждения примерами и их анализом. Упоминаю, все же, об этих вещах, потому что полагаю, что и в применении к нормальным людям они имеют то же значение, что и для моих пациентов.
Из моего психотерапевтического опыта я могу привести случай, когда красноречивое свидетельство было дано рукой, игравшей хлебным шариком. Моим пациентом был мальчик, еще не достигший 13 лет, но уже два года страдавший истерией в тяжелой форме. Продолжительное пребывание в водолечебнице оказалось безрезультатным, и я взял его, наконец, к себе для психоаналитического лечения. Я предполагал, что он должен был столкнуться с теми или иными явлениями сексуального характера и что сообразно с его возрастом его должны были мучить половые вопросы. Я воздерживался, однако, от того, чтобы прийти ему на помощь своими разъяснениями, так как хотел еще раз проверить свои предположения. Меня интересовало, каков будет тот путь, которым обозначится у него искомое.
Мне бросилось тогда в глаза, что он однажды катал что-то пальцами правой руки, засунул затем в карман, продолжал играть там, потом опять вытащил и так далее. Я не спрашивал, что у него в руке, однако он сам показал мне это, раскрыв вдруг руку. Это был хлебный мякиш, смятый в комок. В следующий раз он опять принес с собой такой комок и в то время, как мы беседовали, лепил из него с невероятной быстротой, закрыв глаза, фигуры, которые меня заинтересовали. Это были несомненно человечки: с головой, двумя руками, двумя ногами – нечто вроде грубейших доисторических идолов. Между ногами у них он оставлял отросток, который вытягивал в виде длинного острия. Закончив отросток, мальчик тотчас же вновь комкал человечка. Позже он стал сохранять фигурку, но вытягивал такой же отросток на спине и других местах, чтобы скрыть значение первого. Я хотел ему показать, что понял его, но при этом устранить возможность отговорки насчет того, что он, мол, при этой лепке человечков ни о чем не думает. С этой целью я спросил его внезапно, помнит ли он историю римского царя, который дал посланнику своего сына ответ в саду путем пантомимы. Мальчик не мог этого припомнить, хотя должен был учить об этом несравненно позднее меня. Он спросил, не история ли это с рабом, у которого написали ответ на гладко выбритом черепе. Я ответил, что он неправ, поскольку его случай относится к греческой истории, и стал рассказывать. Царь Тарквиний Гордый велел своему сыну Сексту пробраться во враждебный латинский город. Сын, успевший завербовать себе сторонников в этом городе, послал к царю гонца с вопросом, что ему делать дальше. Царь ничего не ответил, пошел в сад, велел там повторить вопрос и молча стал сбивать самые большие и красивые головки мака. Гонцу не осталось ничего другого, как рассказать об этом Сексту, который понял отца и нашел удобный случай, чтобы убить наиболее видных граждан города.
В то время как я говорил, мальчик перестал лепить, но когда я еще только начал рассказывать о том, что сделал царь в своем саду, то уже при словах «молча стал сбивать» он молниеносно быстрым движением оторвал своему человечку голову. Стало быть, он меня понял и заметил, что понят мною. Теперь я мог прямо поставить ему вопросы, дал нужные ему разъяснения и в течение короткого времени мы покончили с неврозом.
Симптоматические действия, которые можно наблюдать в неисчерпаемом изобилии как у здоровых, так и у больных людей, заслуживают нашего внимания по многим причинам. Врачу они часто служат ценными указаниями для ориентировки в новых или недостаточно знакомых ему условиях. Наблюдателю человеческой жизни они говорят нередко всё, иной раз далее больше, чем он сам хотел бы знать. Кто умеет их ценить, должен иной раз походить на царя Соломона, который, по словам восточного сказания, понимал язык зверей. Однажды я должен был подвергнуть медицинскому осмотру незнакомого мне молодого человека в доме его матери. Когда он вышел мне навстречу, мне бросилось в глаза на его брюках большое пятно белка, которое можно узнать по особым затверделым краям. После нескольких секунд смущения молодой человек стал оправдываться, что он охрип и выпил поэтому сырое яйцо, причем несколько капель жидкого белка, очевидно, и вылились на его брюки. В подтверждение этого он смог показать мне яичную скорлупу, которая еще осталась на тарелке в той же комнате. Таким образом, подозрительное пятно было объяснено самым безобидным образом. Однако, когда его мать оставила нас одних, я поблагодарил его за то, что он так облегчил мне диагноз, и без дальнейших вопросов взял за основу нашего разговора его признание, что он страдает мастурбацией. Другой раз я посетил на дому некую столь же богатую, сколь и скупую и глупую даму, ставившую обычно пред врачом задачу прокладывать себе дорогу чрез целое полчище жалоб, пока он не доберется до самого простого объяснения ее положения. Когда я вошел, она сидела за небольшим столом и занималась тем, что раскладывала кучками серебряные гульдены. Когда она поднялась, несколько монет упали на пол. Я помог ей подобрать их и, когда она стала рассказывать о своих бедствиях, скоро перебил ее вопросом, не вверг ли опять знатный зять ее в расход? Она с озлоблением отрицала это с тем, однако, чтобы несколькими минутами спустя рассказать мне досадную историю о том, как ее взволновала расточительность зятя. С тех пор она меня уже больше не приглашала. Не могу сказать, чтобы с теми, кому объясняешь значение их симптоматических действий, всегда устанавливались дружеские отношения.
Случайные и симптоматические действия, относящиеся к области супружеских отношений, имеют зачастую самое серьезное значение и могли бы заставить человека, не желающего считаться с психологией бессознательного, уверовать в приметы. Когда молодая женщина во время свадебного путешествия теряет свое обручальное кольцо, – это дурное начало; впрочем, обыкновенно оказывается, что она его куда-нибудь запрятала и потом находит. Я знаю одну даму, – теперь она уже развелась с мужем, – которая сплошь да рядом подписывала свои бумаги по делам имущества своей девичьей фамилией, и это за много лет до того, как она стала ее вновь носить на самом деле. Однажды я был в гостях у молодоженов и слышал, как молодая женщина со смехом рассказывала, что с ней недавно случилось. На следующий день после возвращения из свадебного путешествия она пошла к своей незамужней сестре, чтобы как в прежние времена отправиться с ней вместе за покупками, в то время как муж ее пошел по своим делам. Вдруг ей бросился в глаза какой-то господин, шедший по другой стороне улицы; она толкнула сестру и вскрикнула: «Смотри, вот господин Л.!» Она забыла, что этот господин уже в течение нескольких недель – ее муж. У меня мороз пробежал по коже, когда я это услышал, но все же я не решился сделать отсюда соответствующий вывод. Мелкий инцидент этот вспомнился мне лишь несколько лет спустя, когда брак этот закончился самым несчастным образом.
О знаменитой артистке Элеоноре Дузе[149] один мой друг, научившийся внимательно присматриваться к знакам, рассказывает, что в одной из своих ролей она совершает симптоматическое действие, ясно показывающее, из каких глубоких источников идет ее игра. Это драма супружеской неверности; героиня только что имела объяснение с мужем и, погруженная в мысли, стоит теперь в стороне в ожидании соблазнителя. В этот короткий промежуток времени она играет обручальным кольцом на пальце: снимает его, надевает вновь и опять снимает. Теперь она созрела уже для другого.
Мне известен также случай с одним пожилым господином, который взял себе в жены очень юную девушку и собирался провести свадебную ночь не в путешествии, а в одном из отелей того же города. Едва они успели приехать в отель, как он с ужасом заметил, что при нем нет бумажника, в котором лежали все деньги, предназначенные для свадебной поездки. Он сунул его куда-нибудь или потерял. При помощи телефона удалось разыскать слугу, который нашел бумажник в старом сюртуке молодожена и принес его в отель своему господину, вступившему таким образом в брак без состояния. Благодаря этому он смог на другое утро отправиться со своей молодой женой в дорогу; но в течение ночи он, как это и предусматривали его опасения, оставался несостоятельным.
Утешительно думать, что приключающиеся с людьми «потери» являются чаще, чем мы полагаем, симптоматическими действиями и идут благодаря этому навстречу хотя бы тайному намерению пострадавшего лица. Потеря бывает часто лишь выражением того, что человек не дорожит утраченным предметом, втайне не расположен к этому предмету или к лицу, от которого он исходит, или, наконец, что готовность утраты была перенесена на этот предмет с других, более важных объектов путем символической ассоциации мыслей. Потеря более ценных вещей служит выражением для самых разнообразных импульсов. Она должна либо символически представлять вытесненную мысль и стало быть повторять напоминание, которое охотнее всего хотелось бы пропустить мимо ушей, либо – и это скорее всего – она стремится принести жертву темным силам судьбы, культ которых не исчез еще и в нашей среде[150].
Из числа единичных случайных действий я приведу пример, который и без анализа допускает более глубокое толкование и прекрасно проясняет условия, при которых подобные симптомы продуцируются самым незаметным образом. В связи с ним уместно будет также одно практически важное замечание. Летом, во время путешествия, мне случилось в одной местности ждать несколько дней своего спутника. В это время я познакомился с молодым человеком, который также чувствовал себя одиноким и охотно составил мне компанию. Так как мы жили в одном отеле, то естественно сложилось так, что мы рядом сидели за столом и вместе совершали прогулки. На третий день он вдруг сообщил мне после обеда, что ожидает сегодня вечером со скорым поездом свою жену. Это пробудило во мне интерес психолога, ибо я еще утром заметил, что мой знакомый отклонил предложение насчет более крупной экскурсии и во время той небольшой прогулки, которую мы совершили, не захотел идти по одной из дорожек, слишком крутой и опасной, по его мнению. Гуляя после обеда, он стал вдруг говорить о том, что я, вероятно, голоден, просил, чтобы я не откладывал из-за него ужина, так как он сам будет ужинать, лишь когда приедет его жена – вместе с ней. Я понял намек и сел за стол, когда он отправился на вокзал. На следующее утро мы встретились в вестибюле отеля. Он представил мне жену и добавил затем: «Ведь вы позавтракаете с нами?» Мне нужно было еще сходить кое-зачем на ближайшую улицу, и я обещал скоро вернуться. Когда я вошел в столовую, то увидел, что мои знакомые уселись за маленьким столиком у окна, заняв места по одну сторону его. По другую сторону стоял стул, на спинке которого висел большой тяжелый плащ молодого человека, покрывая сидение. Я прекрасно понял смысл этого размещения, бессознательного, конечно, но тем более выразительного. Это означало: «Тебе здесь не место, теперь ты лишний». Муж не заметил, что я остановился перед стулом, не садясь; жена заметила это, тотчас же толкнула его и шепнула ему: «Ты же занял место для этого господина!»