– Я должна спрашивать вслух?
– Нет. Опустите руку в дырку и прикоснитесь. Когда я скажу, подумайте свой вопрос. Пожалуйста, сформулируйте его четко, мой малыш не настолько силен, чтобы распознавать смутное беспокойство.
С долей опаски засовываю руку по локоть в глубину стола. Вообще-то, страшновато. Когда под моей ладонью оказывается что-то мягкое и влажно-колышущееся, мне хочется немедленно вытащить руку обратно, но она прилипла! В этот момент гном, что-то интенсивно делающий под скрытой частью стола, надрывно кричит: «Сейчас!» Я перестаю дергаться и отчетливо думаю: «Кто мне угрожает?» В ладонь отдает глухой болью, я снова оказываюсь свободна. Гном торопливо протирает руки под столом большим красным полотенцем и вручает бархатную подушку, на которой лежит почти целиком прозрачный камешек, сантиметра полтора в диаметре. Беру его в руки, рассматриваю на просвет – внутри кристалла отчетливый силуэт птицы.
Мы уходим от оракула, я честно рассказываю Сейшею про свой вопрос.
– Как это понять? Кто мне угрожает – птица? У вас есть крылатые расы? Или это метафора? Я не понимаю…
– Я пока тоже. Но разберусь.
Немного подавленная приближаюсь к вожделенной цели сегодняшней поездки – к рядам со скульптурами. Теперь я понимаю, почему Сейшей вел меня именно сюда. Каждая фигурка – это произведение искусства, предельно детализированная и почти живая. Ну и стоит побольше, чем типовые наборы в магазинах игрушек. Ничего, денег я еще заработаю. Сейшей душераздирающе вздыхает, но подсунуть свой кошелек не пытается. Благодарно киваю, показывая, что вижу его страдания. В этот раз скупить все, что хочется, просто невозможно. Я выбираю фигурки, в которых больше всего энергии, есть яркие эмоции или жизненные сценки. Страсть, ненависть, обида, отчаяние, печаль, мудрость, похоть, страх, радость, муки творчества, зло, невинность. Все это в виде нежных дев или мерзких карликов теперь укутано в индивидуальную упаковку и надежно спрятано в закромах корзинки. Я прошу разрешения сфотографировать ряды с произведениями скульптурных искусств, мне разрешают в обмен на объяснения, как это работает. Э-э-э… ну… све-е-ет… фотоны… бумагу еще в темноте проявлять надо… А потом все это в цифру переводится. М-да.
– Я не знаю, – отдаю фотоаппарат в руки гному. – Вы можете сами посмотреть.
Торговец какое-то время сверлит взглядом черный брусок Кэнона, затем отдает мне обратно.
– Совершенно незнакомая магия. Но так и быть, все равно можете себе сделать копию. Не жалко.
Фотографирую все подряд, и даже Сейшея, хотя разрешения на это не спрашивала. Но надо же будет потом подругам показать, с кем у меня было. Да, некрасиво сплетничать. Но если в моем мире про ушастого что-то узнают, его репутации это не повредит. Так, ладно. Уже стемнело, стало ощутимо холоднее. Над рядами зажглись магические фонарики, придавая рынку вид европейского городка перед Рождеством: холодно, снега нет и везде веселые огоньки. Пора возвращаться.
Мы телепортируемся в гостиницу, оттуда, собрав все корзинки и коробки и даже не забыв изъять мороженое из хранилки, ко мне в кабинет. Оставляю здесь все рабочие штучки, забираю только камешек с птицей и корзину кчайностей. Эльф провожает меня до дверей дома, внутрь не приглашаю. И устала, и не хочу наедине оставаться.
– Спасибо за эту прогулку. Мне понравилось.
– Пожалуйста. Хорошей ночи, Ася. Не забывай спать в амулете.
– Хорошей ночи.
Дома меня с восторженным взвизгом встречает соскучившийся за день Кулёк. Глажу ему спинку, разогреваю нам ужин. И почему-то улыбаюсь.
Глава 39
Судя по настойчивому стуку в дверь, утро, с точки зрения Коллины, начинается через час после рассвета. На человека, который привез мне четыре упаковки чистейшего морского песка, я не ворчу, просто делаю мысленную пометку – поговорить с подругой о том, что считать утром. Зарываюсь пальцами в нежную однородную золотистость, пересыпаю, разравниваю. Ну очень приятно!
Весь следующий день проходит для меня под девизом «вьем гнездо». Плотники мастерят два деревянных ящика, магически обработанных от протекания и выкрашенных в голубой цвет. Фигурки и какие-то символически значимые предметы расставляю по свежеприбитым полочкам, Кулёк все это время контролирует меня, развалившись на рабочем столе. Устраиваюсь сортировать добычу по контейнерам: мебель, еду, транспорт отдельно, драгоценности отдельно. Подолгу зависаю над своими сокровищами, ведь во время покупки рассматривать не было времени. Особенно меня интересует местная фауна: коровы или куры выглядят достаточно привычно, но некоторые четвероногие кажутся смутно знакомыми, но совершенно не опознаваемы. Неожиданно попадается треххвостый китайский дракон – длинное яркое тело с плавниками по боковой линии, характерная зубастая морда в окружении то ли гривы, то ли щупалец. Интересно, его куда положить, к животным или к мифическим персонажам?
От разбора меня отвлекает вызов Рейвена. Не терпящим возражений тоном он информирует, что завтра мы все будем отмечать гномский национальный праздник Кучлы-мрлок в Шасточчо, поэтому я должна быть свободна и с зимним комплектом одежды. На мои растерянные вопросы приятель отвечает, что все увижу сама, завтра Мих за мной заедет за час до рассвета, путь предстоит долгий. Меня такие неожиданные мероприятия радуют, но и нервируют. Как я могу заранее ко всему подготовиться, если ничего не понятно, что и где будет? И кто едет? И когда меня вернут, у меня послезавтра клиенты вечером!
За этими размышлениями заканчиваю уборку и обвожу взглядом результат: а здорово! В чем-то даже лучше, чем дома. У нас качественные коллекционные фигурки стоят таких денег, что мне о них остается только мечтать. Ставлю рядом большой кувшин с водой – для передачи некоторых состояний нужно сделать мокрое болото, а не сухую пустыню. Все. Я очень рассчитываю, что сегодняшний клиент согласится попробовать передать что-то через песочную композицию, раз уж магическая клятва не позволяет ему говорить прямо.
Орстен вновь выглядит подтянутым мужчиной средних лет в застегнутом на все пуговицы мундире. В прошлый раз мы остановились на том, что его боли не поддаются никакой систематизации. И я попросила наблюдать за самим собой и искать то, что его беспокоит в реальной жизни. И сегодня он отчитывается по бумажке о проведенном самоисследовании по вопросам эмоционального дискомфорта в произвольной сфере личной жизни. С трудом продираюсь через серию казенных формулировок и доныриваю до сути. Выжимка из его рапорта в четырех словах: у меня нет проблем.
– Поняла вашу мысль. Может быть, упражнение что-то прояснит. Постройте, пожалуйста, в песочнице какую-нибудь композицию, отражающую ваше состояние. Вы можете использовать фигурки и предметы, которые есть на полках, или совсем не брать их. Как хотите.
Да-да, опять задание без жесткой инструкции, но в этот раз Орстен не демонстрирует недовольства. Останавливается напротив полок и замирает. Я хорошо помню, что во время построения песочницы дергать, отвлекать или комментировать нельзя: человек впадает в состояние, близкое к трансу, обращаясь к своим внутренним процессам, выводя их на символический уровень. Это само по себе терапевтично, даже если не будет потом интерпретировано и осознано. Поэтому тихо сижу в своем кресле и жду. Так проходит почти пятнадцать минут. Орстен поворачивается ко мне, и я вижу в его глазах смирение с неудачей.
– Мне симпатичны какие-то фигурки, но они не имеют никакого отношения ко мне лично. Что делать?
– Не знаю, – целенаправленно занимаю позицию беспомощности. Он ждет четких инструкций, но в его случае это не поможет, нельзя научиться понимать собственные потребности, следуя советам другого человека.
– Какая цель у этого упражнения?
– Посмотреть в свой внутренний мир. Можно не искать логического объяснения в вашем выборе, а просто поддаться порыву.
– Я не вижу в этом смысла, но я сделаю то, что вы просите.
Он ставит в нижнюю часть ящика загон с тремя хищными животными, огороженный мощным забором. В правом углу дом, самый холодный, строгий и правильный дом из всех, которые стоят на моих полках. В центр он ставит объятого пламенем мужчину, раскрывшего рот то ли в хохоте, то ли в крике. Все пространство, не занятое фигурами, разлиновано параллельными и перпендикулярными линиями. На дальний бортик песочницы Орстен устанавливает солнце. Последними добавляет парочку кривляющихся обезьян. Ни одной женской фигуры, ни деревца, ни сокровищ.
Я понимаю его песочницу так: хищные звери в нижней части композиции – это его инстинкты. Они окружены забором – то есть сдерживаются и подавляются. Солнце – символ отца, который наблюдает и контролирует. Дом не выглядит уютным, безопасным – там явно мало ресурсов. Человек в огне – это сам клиент. Его что-то сжигает изнутри. Нужно только понять, что именно. Обезьяны мне пока не понятны. Тоже инстинкты?
– Я закончил.
– Как вам?
– Не понимаю, как это может мне помочь.
Как же тяжело с такими клиентами! Они ждут, что психолог волшебным образом решит их проблему, скажет какие-то заветные слова, и все сразу станет хорошо, безо всяких усилий. Нет таких волшебных слов, увы. Иначе бы все их знали. И универсального рецепта счастья тоже нет. В кабинете приходится думать, искать смыслы и связи там, где раньше их не видел.
– Расскажите мне об этом мире.
– Это животные, это забор, это человек в огне, это солнце, это дом, это дороги, это обезьяны – вы говорили, что можно взять то, что понравится.
Никаких взаимодействий между объектами.
– Какое место в песочнице вызывает больше напряжения?
– Как ни странно солнце. А еще обезьяны раздражают. Давайте я их вообще уберу, не знаю, зачем поставил.
Интересно, от чего он хочет отказаться? Что вычеркивает из своей жизни? Такие милые хулиганистые мордашки. Две обезьяны… Двое детей… До меня доходит.
– Сколько лет вашим детям?
– Сыну пятнадцать, дочке шесть.