[212], и она подтверждает это.) Девочка говорит ей: «В церковь? Вы выбрали не то направление. Вам надо вернуться». (Опять тема: прежде чем найти церковь – спасение и исцеление, – больная должна найти свой путь назад к наивной вере своего детства.) Во сне она испытывает жажду. (Во время толкования пациентка подтверждает, что она хорошо знакома со стихом из Библии: «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя, к Тебе, Боже!»[213]) Ребенок черпает чистую воду из родника, но кувшин, из которого она должна отпить, грязный. (Она знакома с отрывком из моей книги «Доктор и душа», в котором половая неверность жены противопоставляется неверности мужа и где в качестве сравнения используются родник и кувшин.) Во сне пациентка хочет купить кувшин, так как ее сосуд разбился. (Она неоднократно жаловалась, что с тех пор, как ее муж ушел, она не может никого полюбить, но при этом нуждается в ком-то.) Затем во сне она возвращается. (Это относится к логотерапевтическому лечению.) Внезапно дорогу преграждают лежащие поперек тополя. (Трудности и рецидивы во время лечения.) Но вот путь снова открыт, и вдали виднеется церковь – красивый молочно-белый собор, такой же, как в Кане.
Затем пациентка проснулась. На следующих сеансах она рассказала о своей автомобильной поездке по Нормандии. Она с нетерпением ожидала встречи с Канским собором, знакомым ей только по фотографиям, но так и не увидела его, так как прибыла в Кан ночью в сильный туман. Появление в ее сне собора, никогда не виденного ею, но вызывающего восхищение, означало трансформацию, которая произошла с пациенткой в ходе анализа: трансформацию ее религиозного переживания – от Бога, скрытого за туманом и тьмой, к Богу явленному.
Чуть позже она описала другой сон: «Мое лицо обращено к свету. Позади меня глубокая бездна, скрытая мраком. Оттуда дует леденящий ветер. И все же я не боюсь, ибо я принадлежу Богу. Я испытываю прекрасное чувство радости, смирения, любви и защищенности. Я ожидаю, что мне придется много страдать, но Бог со мной. Я отдаюсь религиозному экстазу, какого никогда раньше не испытывала, – чувствую определенное, надежное и очевидное единение с Богом. В этом состоянии сомнения невозможны! Быть в Боге…» Сон продолжается: «Женщина говорит мне: “Ты очень грязная – неудивительно после такой долгой поездки”. Я отвечаю ей: “Мне еще сделали операцию”. (Операция, по-видимому, относится к крушению целостности ее жизни, упомянутому ранее.) “Я чувствую усталость. Пойду домой и приму ванну”». (Опять тема очищения.) Затем следуют приключения, препятствия, которые она преодолевает. «Мне снится сюжет целого романа. Но наконец я добираюсь до своей квартиры. Я чувствую счастье, когда обставляю ее новой мебелью». Этот сон, приснившийся пациентке через несколько недель после предыдущего, выражал переживание: снова оказаться дома и восстановить чистоту.
Следуя теме этого сновидения, вне связи с сознательным анализом, больная делает запись: «Я должна начать с нуля, ибо не знаю ни одной молитвы. Я забыла все обряды, я не принадлежу церкви, на которую можно опереться… Но верить в Бога – это обязанность».
Наконец: «Пришло спасение, как в сказке. Лечение вернуло мне способность писать. И я снова могу молиться! Молиться глубже и горячее, чем когда-либо. Это благодать. Достойна ли я этого?»
Мы уже отмечали возникающую связь между предвосхищающим сном и жизненным опытом; теперь мы также видим, как тема последнего сновидения находит свое воплощение в ее бодрствовании: пациентка все еще боролась за наивысшую чистоту своего опыта: «Не слишком ли я упрощаю себе жизнь? Смею ли я верить? Я действительно недостойна найденного смысла». Но на той же странице в своих заметках она пишет: «Блаженство, которое я ощущаю во сне, я теперь отчетливо испытываю наяву в состоянии бодрствования уже несколько дней. Вот и свершилось… Я нашла успокоение в Боге – теперь все имеет смысл!»
Таким образом, лечение, по словам пациентки, действительно «вытащило из нее все, что можно было извлечь». Вскоре она научилась находить путь и идти своей дорогой самостоятельно. Это выразилось еще в другом сновидении: «Ночь. Я вручаю мужчине записку с адресом. Я должна следовать за ним – таков наш договор. Сначала я задыхаюсь, направляясь за ним, но потом становится легче. Наконец мужчина исчезает. (Безусловно, это означало конец терапии.) Сначала я боюсь, но затем успокаиваюсь и думаю: “К чему мне волноваться? Я знаю адрес. И в одиночку я сумею найти путь сквозь тьму”».
Но пациентка все еще не испытывает полного удовлетворения ни в прогрессе лечения, ни в себе самой: «В последние месяцы у меня было сильнейшее желание уйти в монастырь, не в буквальном значении, а в том смысле, чтобы побыть в одиночестве, порисовать, принимать ситуацию такой, как она есть. Теперь я вижу, что это невозможно и что я не могу этого сделать. Почему я не могу сдаться?» – жалуется она. И тут же сама отвечает: «Я жажду этого и боюсь этого одновременно». Она даже подозревает, что ее религиозные переживания ложные и недостаточно искренние: «Как отличить истинное от ложного? Является ли мой Бог просто симптомом возрастных изменений? Может быть, я его придумала, чтобы не искать Его? Я не ставлю под сомнение само существование Бога, но все больше сомневаюсь в своей вере. Я избегаю Бога, скрываясь за более интимными отношениями с ним».
«Бог здесь. Я ощущаю его присутствие. Бог находится за стеной толщиной в лист бумаги, но я не могу через нее проникнуть. Я пробую снова и снова, прилагаю реальные усилия, но пробить эту стену могу лишь во сне. Но я просыпаюсь – и у меня снова не получается». Вот один из ее снов: «Руины готического собора на вершине горы. Очень красивые колонны… Я погружаюсь в скалистую почву, и она становится мягкой и теплой… Я молюсь… Все исчезает… Только колонны, тянущиеся к Богу, остаются. Я думаю: “Сейчас здесь появится Бог…” Сон мучительно прерывается, наступает пробуждение».
Однажды больная решила, что излечилась. «А может, это истерия, эта глубокая, тихая близость к Богу, это безусловное принятие – и в то же время хладнокровное и обдуманное выполнение того, что должно быть сделано? Не моя заслуга – не хочу приписывать ее себе, но удивлена и благодарна. Я действительно не знаю, что на самом деле произошло со мной этой ночью. Однако верю, что случилось нечто невероятно замечательное. Это состояние все еще не покинуло меня, но я пока не готова полностью выразить его».
Такое состояние повторялось. «Это похоже на болезненный приступ. Я чувствую, что умру прямо здесь и сейчас, но это меня не пугает. Напротив – было бы здорово. Чрезвычайно сильные, невыразимо прекрасные переживания… Долгие часы в состоянии Света, словно Бог поглотил меня… ощущение единения с Богом. Быть в единстве со всем окружающим меня и с Богом. Все, что я вижу, – это я; все, к чему прикасаюсь, – это я… На одной волне со всеми линиями и цветами… Контакт с предметами… Через меня все земное сущее перетекает в Бога, сейчас я кусок проводящего провода». Что-то предстает перед ней как «часть Бога, как будто ставшая прозрачной». Она говорит о Присутствии и о себе самой: «Я на связи…» И все же она «уклоняется от большей ясности». «Это начало сумасшествия… Ну и что? Если это сумасшествие, то я хочу его навсегда… тогда истина в безумии, и я предпочту его здравомыслию».
Затем кризис: «Я чувствую тупость и пустоту». После всех этих сильных переживаний пустота становится еще более мучительной. Когда-то пациентка сама истолковала это как самонаказание – она «не заслужила этого счастья». Ее жизненный опыт настолько насыщенный, что ее жизнь кажется уже состоявшейся и реализованной: «Крепнет чувство, что моя жизнь уже подошла к концу, что я едва ли могу идти дальше, что не хватает только смерти. Мне все надоело, и я желаю только одного (повторения этих экстазов), и к черту все остальное. Я зависима. Я ощущаю, насколько я жалкая и мелкая перед благодатью, днями и ночами думая о том, как мне стать достойной; но это, может быть, только глупая гордость. Я очень боюсь пустоты, хотя теперь знаю, что должна принять все полностью и безоговорочно – даже пустоту».
Но в конце концов радостные переживания и активная жизнь одерживают победу: «Это моя первая весна в Боге. До сих пор я был глуха и слепа». Теперь «существование освещено Богом», и пациентка в состоянии «почувствовать Бога. Как будто к пяти чувствам добавилось еще одно – ощущение Бога, подобное слуху или зрению. Для этого чувства нет названия. Именно терапия привела меня к Богу. Бездны больше нет, бытие-в-Боге поддерживает меня, и я не могу упасть. Жизнь снова прекрасна, богата и полна возможностями. Связь с Богом помогает мне все перенести и наполнить смыслом. Мне кажется, я знаю, что должна делать: привести свою повседневную жизнь в порядок во имя любви к Богу».
XIV. Экспериментальное исследование экзистенциализма: психометрический подход к концепции ноогенного невроза Франкла
ДЖЕЙМС КРАМБО и ЛЕОНАРД МАХОЛИК
Брэдли-центр, Колумбус, Джорджия
Метод психотерапии В. Франкла – логотерапия – представляет собой применение принципов экзистенциальной философии в клинической практике. Автор утверждает, что сегодня врачи все чаще сталкиваются с новым типом невроза. В отличие от истерии и других классических моделей, он возникает в основном как реакция на полное отсутствие цели в жизни. На этот синдром, который Франкл называет ноогенным, приходится около 55 % случаев среди типичных современных неврозов. Его ведущая динамика – экзистенциальная фрустрация. Она формируется из-за того, что утрачивается смысл бытия, и проявляется как скука. По мысли Франкла, сущностью мотивации является воля к смыслу (Der Wille zum Sinn); когда человек не находит смысла в жизни, он становится экзистенциально фрустрированным.