ется, что во всех случаях, когда невротические симптомы можно проследить до уровня экзистенциальной фрустрации, логотерапия будет подходящим методом лечения.
Когда мы говорим о смысле чьего-либо существования, мы имеем в виду именно конкретный смысл существования конкретного индивида. Точно так же мы можем говорить о жизненной миссии человека, подразумевая, что у каждого человека есть свое предназначение в жизни, которое нужно выполнить. Каждый человек уникален как в своей сущности (Sosein), так и в своем существовании (Dasein) и, следовательно, не может быть ни расходным материалом, ни заменяемым ресурсом. Другими словами, это неповторимая личность со своими, только ей свойственными чертами, и она проживает уникальный исторический опыт в мире с предназначенными только для нее возможностями и обязательствами.
Конечно, задача терапевта ни в коей мере не состоит в том, чтобы определить смысл жизни пациента. Тот сам должен понять, в чем смысл его бытия. Терапевт просто помогает ему в этом стремлении. Когда я говорю «найти смысл», я подразумеваю, что пациент должен открыть его, а не изобретать. Из этого следует, что смыслу жизни человека свойственна объективность.
К сожалению, этой объективностью часто пренебрегают некоторые авторы, называющие себя экзистенциалистами. Неустанно, ad nauseam[76] твердя о «существовании человека в мире», они, похоже, забывают, что смысл тоже есть «в мире» и, следовательно, он не относится к субъективным факторам. Смысл больше, чем простое самовыражение или проекция себя в мир.
Здесь мы касаемся аспекта «я», на который в настоящее время часто ссылаются в психологической литературе, а именно самоактуализации. По мнению Пиотровски[77], К. Гольдштейн[78] «спорит с господствующей теорией мотивации, предполагающей, что основным мотивом является ослабление напряжения, которое приводит к восстановлению равновесия. Он выдвигает аргументы против гомеостаза как теории мотивации и возражает против идеи, что цель влечения состоит в том, чтобы устранить вызываемое им раздражающее напряжение. Таким образом, он отвергает фрейдистский принцип удовольствия и теорию напряжения-расслабления… По мнению Гольдштейна, если индивид стремится лишь поддержать уровень своей адаптации, это симптом заболевания… Высший мотив, определяющий состояние здоровья, – это самовыражение, или самоактуализация»[79]. Шарлотта Бюлер утверждает: «Концепция самоактуализации много раз варьировалась от Ницше и Юнга до Карен Хорни, Эриха Фромма, Курта Гольдштейна, Фриды Фромм-Райхманн, Абрахама Маслоу, Карла Роджерса[80] и других, кто пытался выстроить всеохватную теорию конечной цели жизни. И снова с другой коннотацией эта концепция разрабатывается в духе экзистенциализма»[81].
Элкин[82] в своей оценке Хорни и Фромма критически замечает, что «у их концепций есть мистический подтекст. Это напоминает идею самости у Юнга, мистические коннотации которой близки и созвучны восточной религии»[83]. Однако я в своей критике стою на другой позиции. Главная ошибка концепции, которая предлагает нам самоактуализацию в качестве «конечного мотива», в том, что мир с его объектами снова низводится до уровня обычных средств на пути к цели. А. Х. Маслоу фактически утверждает, что «среда – не более чем средство для достижения человеком самоактуализации»[84].
Итак, теперь надо задать решающий вопрос: справедливо ли описать первичное намерение человека или даже его конечное предназначение как самоактуализацию? Рискну дать однозначно отрицательный ответ. Мне кажется совершенно очевидным, что самореализация – это следствие, она не может быть объектом намерения. Этот факт отражает фундаментальную антропологическую истину, что самотрансценденция есть одно из основных качеств человеческого существования. Только когда человек выходит за пределы самого себя, освобождаясь от эгоцентричного интереса и внимания, он обретает подлинный способ бытия. На практике это правило действует (и подтверждено клинически) в логотерапевтических техниках дерефлексии и парадоксальной интенции[85].
Шарлотта Бюлер была, на мой взгляд, совершенно права, утверждая, что «они [представители принципа самоактуализации] на самом деле имели в виду поиск возможностей»[86]. Поскольку самоактуализация предполагает осуществление имеющихся возможностей или потенциала субъекта, это можно вполне назвать потенциализмом. Жизненная задача человека понимается здесь как актуализация возможностей, благодаря которым он наиболее полно реализуется как уникальная личность. Поэтому степень самоактуализации зависит от количества использованных возможностей. Но что, если человек просто реализует заложенный в нем потенциал? Чтобы ответить на этот вопрос, можно вспомнить Сократа. Он признавал, что у него был потенциал преступника и, сумей он его развить, вместо поборника правосудия он стал бы нарушителем закона!
Жизненные возможности не индифферентны, их следует рассматривать в свете смысла и ценностей. В любой момент времени только один из вероятных вариантов выбора соответствует конкретной задаче, стоящей перед человеком. В этом заключается вызов каждой жизненной ситуации – вызов ответственности. Человек должен выбрать из массы имеющихся возможностей – одни канут в небытие, другие осуществятся и останутся в вечности. Решения окончательны, преходящи в жизни только возможности. Когда потенциал реализуется, он реализуется навсегда и никогда не будет уничтожен. Следовательно, человек должен нести ответственность за свои бессмертные «следы в песках времени». К счастью или нет, он должен решить, что останется памятником его бытию.
Потенциализм предполагает попытку избежать бремени ответственности. Под давлением времени и перед лицом бренности жизни человек часто обманывает себя, полагая, что делать взвешенный выбор необязательно. Однако его усилия напрасны: куда бы он ни двигался, он везде сталкивается с экстремальными жизненными требованиями и необходимостью брать на себя осмысленные, ценностные и, следовательно, экзистенциальные обязательства.
В то же время здесь непременно возникает вопрос оценки, так как из многих рассматриваемых возможностей нужно выбрать единственную, которая стоит актуализации. Настоящие затруднения начинаются, когда заканчивается потенциализм. Приверженец потенциализма пытается избежать этой аксиологической проблемы, но, хотя он и может ее отсрочить, на самом деле ему никогда от нее не избавиться.
При ближайшем рассмотрении такого эскапизма оказывается, что потенциалист находит невыносимым напряжение между тем, что есть (Sein), и тем, что должно быть (Sein-sollen). Однако это напряжение невозможно искоренить даже с помощью потенциализма, ибо оно присуще нашему бытию. Немыслимо состояние, при котором человек освободился бы от напряжения между тем, что он уже сделал, и тем, что он должен был или еще должен будет сделать. Как бренное существо человек никогда не выполняет свою жизненную задачу до конца. Когда он желает и может нести груз этой незавершенности, он признает свою конечность. Смириться с ней – значит заложить основу психического здоровья и личностного прогресса, в то время как неспособность принять свою бренность ведет к неврозу. Таким образом, упомянутый принцип гомеостаза – это, безусловно, не нормальное, а невротическое явление. Именно невротик не может выносить нормальное напряжение жизни, физическое, психическое или моральное.
Кроме этого неискоренимого разрыва бытия между тем, что есть, и тем, что должно быть, следует учитывать еще одну полярность. Речь идет о пропасти между субъектом и объектом познания. Этот разрыв также неустраним, хотя многие авторы говорят о его «преодолении». Такое утверждение сомнительно, ибо подобное достижение было бы равносильно преодолению la condition humaine[87] – неотвратимой конечности человеческого бытия. Даже Хайдеггер, один из главных вдохновителей экзистенциальной философии, не проповедовал – и даже не помышлял, – что истинное познание может быть достигнуто за пределами дуальности субъекта и объекта. Я не теолог и не собираюсь в связи с этим говорить о гибрисе[88], но считаю, что человек должен не бороться с двойственным напряжением бытия, а пройти через него. Это можно кратко описать удачной, хотя и грубоватой метафорой: современная философия не должна выплескивать ребенка (объект познания) вместе с водой (картезианским дуализмом[89]).
Безусловно, в процессе познания субъект способен достигать объектов в мире и устанавливать с ними ту познавательную близость, которую я назвал «со-бытием» (Beisein) с объектом[90]. Замечательно, когда субъект достигает объекта через разделяющую их пропасть. Однако объект, достигаемый субъектом, все же остается объектом и не становится в процессе познания частью самого субъекта[91]. Любая теория, затемняющая объективность объекта и игнорирующая его внутреннюю уникальность, – простое самовыражение, не что иное, как проекция субъекта, теория, которая упускает суть.
Даже если субъектно-объектную дифференциацию можно было полностью устранить, это вряд ли полезно. В каждом познавательном акте неизбежно присутствуют полюса субъекта и объекта, между которыми возникает напряжение. Именно это напряжение между человеком и «миром», «внутри» которого он находится (в популярной терминологии экзистенциализма), и задает динамику познания. В логотерапии она, в отличие от психодинамического подхода, называется ноодинамикой.