ёл настолько далеко, что сказал, что творческое воображение является «единственным первичным явлением доступным нам, настоящее Основание психики, единственная непосредственная реальность».[46] Это божественный принцип сам по себе. И этот символ творческой спонтанности бессознательного в конце концов стоит за созданием любой религии.
При образовании великих религий в первую очередь всегда есть коллективная дезориентация, которая констеллируется везде как подавляющий упорядочивающий принцип в бессознательном (коллективная жажда спасения). Пророк, за пределами критических нужд времени, опознаёт внутренним зрением спасительный паттерн в коллективном бессознательном и выражает его в символе. <…> Когда ситуация меняется, нужна новая «правда»; поэтому правда всегда относится к конкретной ситуации. <…> До тех пор пока символ является правдой и таким образом освобождающим ответом на ситуацию, связанную с ним, он является правдой и валидным, в действительности, «абсолютным». Если ситуация меняется, а символ остаётся неизменным, он становится не более чем идолом с обедняющим и опустошающим эффектом, так как он просто делает нас неосознанными без обеспечения любым прояснением или просвещением. <…> Символ — это учение, идол — это бред. <…>
Символу требуется человек для его эволюции, но он растёт вне его, поэтому он называется «Богом», потому что выражает психическое положение дел или фактор, который сильнее, чем эго.
Затем Самость перехватывает лидерство и таким образом освобождает эго от его чувства бессилия. Из факторов, только грубо описанных здесь, становится ясно, что для Юнга нуминозное, символический опыт, есть всё, это единственное значимое измерение аналитического процесса.
Глава 4. Религиозное или магическое отношение к бессознательному
В ограниченных условиях невозможно описать ход даже короткого анализа таким образом, чтобы представить все тонкости снов, процесса трансформации и их взаимосвязей. Поэтому я ограничусь тем, что выделю только одну проблему, которая играла важную роль в анализе сновидицы и вокруг которой вследствие этого вращались её наиболее важные сны. Эта проблема может описана как противостояние «религиозной» и «магической» установки по отношению к бессознательному. К. Г. Юнг пишет:
Религия является особой установкой человеческого ума, которую мы можем определить в соответствии с изначальным использованием понятия «religio», т.е., внимательное рассмотрение, наблюдение за некими динамическими факторами, понятыми как «силы»: духи, демоны, боги, законы, идеи, идеалы — и все прочие названия, данные человеком подобным факторам, обнаруженным им в своём мире в качестве могущественных, опасных; либо способных оказать такую помощь, что с ними нужно считаться; либо достаточно величественных, прекрасных, осмысленных, чтобы благоговейно любить их и преклоняться перед ними.[47]
Такая разновидность тщательного внимания предполагает определённое скромное, честное и простое отношение сознания к нуминозному, позиция, которая, однако, для многих людей потребует слишком больших усилий. При её отсутствии человек часто находит уместной одержимую и бессознательную установку эго по отношению к нуминозному, из которой возникает отношение к бессознательному, которое может быть описано как «магическое». Мне следует попытаться выразить более точное впечатление о том, что в это вовлечено, при помощи представленных в этом эссе снов.
Снова и снова на всех уровнях общества встречаются люди, у которых бессознательное фатально сильно констеллировано в экстраординарной мере, что выражается в изобилии нагруженных аффектами архетипических образов. Опасность быть перегруженным бессознательным в таких случаях всегда неочевидна, но она часто может быть отражена при помощи творческого структурирования наступающих содержаний. Сны таких людей часто сами по себе ясно настаивают на этой возможности структурирования, и человеку нередко напоминают о множестве старых традиций, которые говорят о боге, демоне или духе, требующих, чтобы индивид выполнил определённые специфические работы, чтобы услужить ему. Это требование часто сопровождается угрозой наказания через физическое или ментальное заболевание или даже смерть, которое последует, если человек не послушается.
Но почему часто происходит так, что человек неспособен выполнить такое задание? Почему каждое психологическое развитие, каждый дальнейший шаг сознания всегда предусматривает этическое решение, которое должно быть принято на краю пропасти? Легко осуждать людей, но здесь вовлечены не поддающиеся точному описанию факторы, о которых мы можем не знать. В отдельных случаях сны часто могут дать нам непрямые указания на то, в чём проблема.
Следующие сны принадлежат 43-летней незамужней учительнице грамматики из Штирии в Австрии. Она начала свой анализ в своём родном городе, однако он был неуспешен, вследствие недостатка мифологических знаний у её аналитика, в то время как её сны содержали практически исключительно архетипический материал. Продолжающиеся мигрени без физической причины и один особый симптом привели её к тому, чтобы пойти на этот первый анализ. Этот особенный симптом состоял в том, что когда её ученики доводили её до определённой точки, она испускала устрашающий крик, похожий на крик животного, который действительно немедленно заставлял детей замолчать, однако её ужасало, что нечто настолько тёмное и дикое исходит из неё. Когда она разыскала меня на своих каникулах, она была в состоянии чрезвычайного истощения и в то же самое время переполнена видениями и снами, которые угрожали всецело поглотить её. В действительности первым делом нужно было позаботиться о восстановлении её физического состояния, но от требований бессознательного больше нельзя было отгораживаться. Я только надеялась, что сны сами укажут путь выхода из того, что практически с самого начала казалось невозможной ситуацией. Первый сон был таков.
Появление Ангела[48]
Я нахожусь в заключении в большой крепости, которая частично образована естественной породой. Мы находимся в задней части крепости; кажется, передняя часть является действующим храмом, поэтому наше заключение имеет какое-то отношение к религии. Со мной мой дед и моя сестра Агата. Комната с каменными стенами, в которой мы находимся, расположена в верхней части крепости. Сейчас ночь. Передо мной вырисовывается отверстие в скале. За ним на всём протяжении пути течёт многоводный поток, образуя в итоге широкий водопад. Я рада этому зрелищу, которое оказывает освобождающее действие на меня.
Я ищу место для сна. Скала слишком твёрдая и неровная. Там есть каменная лестница, которая спускается далеко вниз. Я спускаюсь вниз на несколько ступеней, так что я могу лечь там. Кромешная тьма, камень холодный и влажный, и я замерзаю.
Я встаю и иду немного дальше. Там есть вторая, деревянная, лестница, которая ведёт во внутреннюю комнату, где находятся мои сестра и дедушка. Нам, Агате и мне, нужно идти дальше вниз вследствие естественной потребности. Я прошу нашего деда составить нам компанию, чтобы он мог защитить нас. На мне тёмный красно-коричневый домашний халат, ткань которого начинает сбиваться на спине. Так как мне холодно, я спрашиваю дедушку, нужен ли ему другой халат; если нет, то я бы надела и его тоже. Я задаю этот вопрос с нежностью и тёплой заботой о нём. Он отвечает, что я безусловно должна взять халат; он ему не нужен.
Мы идём через большую, пустую комнату. Затем мы входим в спальню моей матери. За занавеской находится ночной горшок. Дедушка сопровождает к нему Агату, так что с ней ничего не случится. Затем они возвращаются, и туда иду я.
В горшке находится использованная гигиеническая прокладка моего деда. Он не выкинул её, поэтому можно видеть, что ему также нужны гигиенические прокладки. Это как если бы гигиеническая прокладка принадлежала мне. Самое неловкое в том, что мне приходится её убрать, однако я намереваюсь сделать это в том же духе любви, в котором я до этого предложила ему халат.
За то время, что я провела за занавеской, появилась большая, красивая женщина.
Я выхожу. В месте, где был ночной горшок, теперь находится женщина в постели, которую я использовала для сна, когда была ребёнком (в той же самой комнате моей матери). У женщины сейчас я вижу только прекрасное ангельское лицо в окружении благоухающей, очень лёгкой дымки. Это подобно видению. Она говорит, что не понимает, как всё работает (это достижение или трансформация). Рядом с ней возникает достаточно маленькая фигура святого и позади неё ангел, который ведёт и направляет её. Обе фигуры полны цвета и состоят из множества мелких частей, подобно фигурам в церковных витражах. Я смотрю на это видение и понимаю! Я говорю, что я знаю. (Мелькает мысль: под руководством ангела!)
В этот момент моего деда охватывает тошнота. Он как будто бы поднялся из кровати моей матери. Он сидит перед ней, опираясь на прикроватную тумбочку. Плача, он говорит, что должен умереть, и добавляет: «Я никогда не думал, что это будет наша последняя прогулка вместе». Я подхожу к нему с большой нежностью и отправляю Агату за доктором. Больше всего я бы хотела преклонить колени и обнять его. Я глажу его лицо и целую его прямо в рот с красными губами.
Сновидица родом из крестьянской среды и осиротела в возрасте шести лет. Её отец трагически погиб на войне, а мать умерла вскоре после этого. Маленькую девочку взяли к себе родственники, но не было никого, с кем она была бы близка. Все её чувства были обращены к самке собаки, к которой она часто прижималась, чтобы ощутить тепло. Её сёстры также были взяты родственниками, но в другое место. Сестра Агата, появляющаяся во сне, задолго до того умерла от карциномы. Дедушка, также появляющийся во сне, тоже умер много лет назад, так что на самом деле здесь сновидица, направляемая двумя духами мёртвых, проходит некею, спуск в глубины бессознательного. В этих «духах» нетрудно распознать тень и анимус в терминах юнгианской психологии; иными словами, сестра представляет тёмную, неизвестную сторону эго, а дедушка — бессознательную духовную установку в отношении бессознательного.