Крепость или имеющее религиозное значение отверстие в скале — это известный архетипический символ, выражающий неизбежность становления собой, мучение абсолютной направленности личности внутрь самой себя, каковая теперь очевидно становится необходимой. Этот мотив напоминает инкубационные камеры Асклепия и других богов врачевания или katoche в античности, то есть то «заключение», которое также рассматривалось как одержимость, иными словами, состояние полного подчинения хтоническому богу[49]. Люди входили в эту тюрьму, чтобы получить инициацию в тайный божественный культ через свои сновидения.[50]
Поток — часть этого образа. Как C. A. Meier показывает в своей книге Der Traum als Medizin (Сон как лекарство),[51] ручьи или искусственные потоки были обнаружены во всех местах, связанных с целительством, или около них. Он говорит:
Вода в целом играет могущественную роль в ритуалах Асклепия. Эти источники и бассейны никогда не были минеральными или термальными. По аналогии со змеёй Асклепия, скорее всего, они просто сначала принадлежали ему как хтоническому богу, а потом из-за своей связи с богом и стали hagiasma (исцеляющим источником). Все хтонические боги (dii chthonii) рядом с посвящённым им местом имели источник (pege); <…> даже христианские преемники древних богов исцеления, святые, которые совершали чудеса исцеления, почти все имели источник в своих церквях.[52]
Купание в этих источниках было равносильно очищению и даже содержало в себе элемент крещения как внутреннего возрождения и coniunctio, другими словами, внутреннее достижение единства и целостности.[53]
Психологически образ источника означает, что в глубинах бессознательного может быть заново открыт поток жизни. Жив ли человек или чахнет подобно мёртвому — дело, в конце концов, субъективного психического ощущения, которое зависит от того, двигается ли человек в потоке бессознательной психической энергии или же отрезан от него.
Сновидица замерзает. Она неподходящим образом одета в свой изношенный домашний халат. Её установка в отношении бессознательного пренебрежительна, не достаточно «тепла» и поэтому неадекватна. Поэтому она одалживает халат деда; другими словами, она пытается перенять его отношение к бессознательному. Об этом давно умершем отце её матери она знала только, что он прибегал к «чёрной магии» и что люди собирались в его доме по ночам, чтобы вызвать дьявола: «Люди часто слышали, как дьявол гремел цепями». И сама сновидица очень интересовалась такими вещами. Она читала работы Элифаса Леви и очевидно была очень сильно впечатлена ими. Однако — и в этом была опасность — она не намеревалась особо говорить об этом. Дедушка явно служил персонификацией этого «грязного» отношения к глубинным силам, которое нужно было очистить. Он появляется как гермафродит, символ целостности, есть даже что-то уродливое в нём,[54] так как в нём в единое целое объединяются два элемента ещё до того, как они будут должным образом поляризованы, — это случай всё ещё противостоящих друг другу противоположностей, а не новый coniunctio oppositorum.
Фигура деда содержит в себе фактически главную проблему сновидицы: сознание и бессознательное, эго и «другой» находятся друг с другом в контакте неправильным образом внутри неё, образом, который может быть описан скорее как магический, нежели религиозный. Первый включает частичную одержимость бессознательным, которое в сне выражается тем фактом, что маг-дедушка ассимилировал аспект феминности, который в действительности принадлежит эго. Привлекая это феминное на свою сторону, анимус как бессознательный магический дух занимает главенствующую позицию, и, как результат, не просто доминирует над эго сновидицы, но и в таких случаях женщина может более не понимать, она ли или её анимус чувствует что-то или верит во что-то: мнения анимуса дают точно такое же внутреннее ощущение, как и её собственные. Кроме того, феминное чувство и маскулинный тайный расчёт и планирование неподобающим образом смешиваются.
Если есть часть эго, ассимилированная бессознательным, то возникает некая разновидность неясной идентификации с последним, которая в случае сновидицы проявляется как значительная степень ясновидения и провозглашаемые медиумические способности. Благодаря этому, однако, затем легко развивается втайне высокомерное, высосанное из пальца ложное чувство собственной важности и ложное же «знание» в отношении бессознательного. Это знание основано на одержимости, другими словами, на внеличностном «знании» бессознательного, на его неопределённости. Как доказал Юнг, бессознательное обладает определённым диффузным качеством сознания,[55] и в случае захваченности бессознательным комплексом оно [бессознательное] естественным образом становится частично доступным для эго. Это действительно несёт в себе определённые возможности ясновидения, но только ценой чёткого разграничения поля сознания или недостаточной ясности чувств. В нашем случае это второе из двух. Сновидица была странным образом не уверена в своих чувствах и очень непостоянна — её сердце снова и снова подчинялось диктату холодного, недоверчивого расчёта, другими словами, дедушке-магу. Соответственно, в своей жизни она постоянно влюблялась в холодных, расчётливых мужчин, которые злоупотребляли её способностью любить и не давали ей того, в чём она более всего нуждалась после своего несчастливого детства — искренних тепла и чувств.
Загаженность туалета в спальне её матери указывает именно на такой неблагодарный сексуальный опыт. Однако именно здесь также рождается Самость — in stercore invenitur (среди экскрементов)![56] Спальня матери, где сновидица пришла в мир и жила сначала, символизирует внутренний источник происхождения и сферу феминных инстинктов. Когда сновидица решает создать там место чистоты, возникает «большая, красивая женщина», образ Самости, как указывал Юнг, иначе говоря, персонификация более высокой, более объемлющей личности и внутренней целостности. Эта «красивая женщина» появляется на свет в том месте, где и сама сновидица пришла в мир — месте, пронизанном тайной возникновения человека.
Но эта великая внутренняя фигура ничего не знает о своём собственном происхождении; у неё есть такая же большая потребность в эго, как и у эго в ней, чтобы стать сознательными по отношению к самим себе. Эго подобно глазу Самости, и только оно может видеть и испытывать то, как зарождается Самость. Оно видит это в следующем образе из сна в виде двух объединённых фигур: ангела, ведущего святого.
Фигура святого повторяет мотив «красивой, большой женщины», представляя снова индивидуализированную религиозную личность, которой сновидица может стать, если подчинится предводительству ангела. Образ ангела — посланника божественного — проясняется в более позднем сне, в котором величественная фигура церемониально провозглашает: «Бессознательное облекается в форму ангела». Т.о., ангел — это сама тайна бессознательного, божественная мистерия исконной земли души или психики. Сновидица должна позволить ему руководить собой.
То, что эти фигуры имеют вид мозаичного оконного стекла, указывает на мотив «объединённой души», Самости как многогранного единства, единения множества внешних и внутренних элементов.[57] В этот момент становится ясно, что сон сейчас требует от сновидицы скромного религиозного отношения, и поэтому именно в этот момент дух мага в ней испытывает смертельную тошноту, так как две установки несовместимы. Маг овладевает бессознательным и использует его и ведёт себя так, как будто при помощи своего знания он обладает над ним полным контролем, тогда как на самом деле, в лучшем случае, как и все остальные, он способен постичь всего несколько интуитивно воспринятых символических связей.
В то же время в целом ситуация сновидицы остаётся очень тревожной. Её истощение затрудняет пробуждение надежды, и даже записывание стремительного потока образов из сновидений часто слишком трудно для неё. Однако после ряда более личных снов пришёл сон, который, казалось, дал мне знак о том, как действовать дальше.
Часто можно услышать в психологических кругах мнение, что когда есть опасность затопления бессознательным, аналитик должен принять меры по его подавлению или же меры, которые хотя бы не будут стимулировать бессознательное. По моему опыту, это не всегда необходимо, так как часто само бессознательное показывает нам путь установления контроля над ним, если человек правильно понимает тонкое значение снов; и способ, предложенный самим бессознательным, чаще всего для анализанда более убедителен, нежели всё, что аналитик может предпринять по своей инициативе. В нашем случае возник следующий сон.
Источник
Я стою в пустыне. Они копают в поисках воды. Мужчина копает при помощи лопаты. Он выглядит очень знающим и значимым, своего рода «профессор». Ещё один, кажется, работает снизу вверх. Неожиданно они оба сталкиваются, и всё заканчивается тем, что они лежат друг на друге лицом к лицу. Это выглядит довольно забавно. У того, кто снизу, какая-то разновидность железного лица или маски, и кажется, что те, кто снизу и сверху, поменялись местами. Внезапно ситуация полностью меняется, — должен быть очень быстро ликвидирован переизбыток воды, чтобы предотвратить наводнение и в то же самое время направить воду в город Рим. Много чернокожих работает под руководством профессора. Появляется моя подруга Альберта с милым зелёным контейнером, и мы помогаем вычерпывать воду. Профессор подгоняет нас и однажды в шутку бьёт меня по попе палкой. Но затем профессор отсылает меня, — я должна лежать в кровати и отдыхать. В то же время другие продолжат работать на меня.