Я сижу на открытой прямоугольной площади в старом городе. Прямо рядом со мной со скрещенными ногами сидит молодой человек, одетый только в пару брюк. У него могучий, полный жизни и силы торс. Солнце просвечивает через его светлые волосы. Он пересказывает мне свои сны и хочет, чтобы я их ему интерпретировал. Его сны подобны ткани, которую он разворачивает передо мной по мере того, как он их мне рассказывает. Каждый раз, когда он пересказывает сон, с неба падает камень, который разбивает сон вдребезги. Фрагменты сна разлетаются в разные стороны. Когда я беру их в руку, мне становится ясно, что они сделаны из хлеба. По мере того как кусочки снов разлетаются, открывается их внутренняя структура, которая напоминает абстрактную современную скульптуру. При пересказе каждого следующего сна на него падает ещё один камень, и таким образом проявляется всё больше и больше базовой структуры, состоящей из гаек и болтов. Я говорю юноше, что это показывает, как выявить значение сна — вплоть до основных элементов. Затем выясняется, что интерпретация сна — это искусство знать, что нужно отбросить, а что сохранить, точно так же, как и вообще в жизни.
Затем пространство сна меняется. Юноша и я теперь сидим лицом друг к другу на берегу восхитительно прекрасной широкой реки. Он всё ещё рассказывает мне свои сны, но структура, которая строится на основе снов, принимает другую форму. Они более не образуют пирамиду из гаек и болтов, но пирамиду, сделанную из тысяч маленьких квадратов и треугольников. Она подобна произведению кубистов, например, Брака, но при этом она трёхмерная и живая. Цвета и оттенки маленьких квадратов и треугольников постоянно меняются. Я объясняю, что для человека важно сохранять баланс всей композиции, немедленно противопоставляя изменению цвета соответствующее компенсаторное изменение на другой стороне. Задача по балансировке цветов невероятно сложная, потому что весь объект является трёхмерным и находится в постоянном движении. Затем я смотрю на вершину пирамиды из сна. И там ничто. В действительности это единственная точка, в которой вся структура удерживается вместе, но там пустое пространство. Когда я смотрю на неё, это пространство начинает излучать белый свет.
Пространство сна меняется ещё раз. Пирамида там остаётся, но теперь она сделана из затвердевших фекальных масс. Вершина всё ещё светится. Я внезапно осознаю, что эта невидимая вершина словно бы сделалась видимой при помощи твёрдого дерьма, и напротив, дерьмо также стало видимым благодаря вершине. Я вглядываюсь в дерьмо и понимаю, что я смотрю на руку Божью. В момент прозрения я понимаю, почему вершина невидима: это лицо Бога.
Сон снова меняется. Д-р фон Франц и я прогуливаемся вдоль реки. Она со смехом говорит: «Мне 61 год, а не 16, но оба числа при сложении цифр дают 7.»
Внезапно я просыпаюсь с чувством, что кто-то громко стучится в дверь. К моему удивлению, в квартире абсолютно пусто и тихо.
На языке первобытных людей это «большой сон» или, на языке Юнга, архетипический сон, который имеет сверхличностное, универсальное человеческое значение. Теперь нам надо попытаться более точно понять его. Он состоит из четырёх частей. Локация первого набора событий — прямоугольная площадь в старом городе, что указывает на традицию и человеческую культуру в противовес реке в следующей части сна. Предположительно это связано с тем фактом, что сновидец мучил себя вопросом «Что мы делаем, что я на самом деле буду делать в анализе?» Ответ заключается в том, что пересказ и интерпретация снов является древней культурной традицией, которая раньше происходила в публичном месте. И уже пришёл первый пациент, который хотел, чтобы его сны были интерпретированы. Он, однако, примечательно здоров и полон жизненной силы, а не болен. Его светлые, подсвеченные солнцем волосы, возможно, даже указывают на то, что он в некотором роде солярный герой. Эта полнота здоровьем указывает, что сон, даже у больных пациентов, возникает из здорового уровня психики, но также она указывает на нечто большее: солярный герой в мифологии является носителем нового света, нового сознания. Он уже является аспектом того, что Юнг называл Самостью, всё ещё неизвестного аспекта самого сновидца, который принесёт ему просвещение.
Сны, которые этот мужчина пересказывает, обладают некой материальностью. Они являются не чем-то лёгким и воздушным, но чем-то реальным, фрагментом материи, если можно так сказать. На них падают камни с небес. В этом некоторым образом лежит их интерпретация. Сновидец был чрезвычайно обеспокоен тем, будет ли он способен правильно интерпретировать сны. Компенсаторно образ из сна здесь ясно указывает, что верная интерпретация сна является чем-то, что поражает нас в самое сердце. Это скорее внеличностное психическое событие, нежели что-то, что можно выдумать. Камни падают с неба; должно быть, это метеориты. Если что-то приходит свыше, на языке мифа это означает, что оно происходит из неизвестной духовной сферы коллективного бессознательного. Таким образом, с древнейших времён метеориты были очень почитаемыми объектами; их рассматривали как содержащих божественный дух, как посланцев богов. Например, в мифах североамериканского племени арикара верховный бог Несару посылает им чёрный метеорит как своего эмиссара, который научил их ритуалу священной трубки, трубки мира. Знаменитая Кааба, цель паломников в Мекку, также является чёрным метеоритным камнем. Так как камни падают с неба, мы видим, что и сны с одной стороны и их интерпретация с другой — правильная идея, которая «поразит» тебя, — происходят из бессознательного. И то, и другое в конце концов происходит из одного источника, но только тогда, когда врач и анализанд вместе работают над сном, позволяя камню «поразить» нас.
Фрагменты сна, которые возникают, когда происходит удар камня, при ближайшем рассмотрении оказываются сделанными из хлеба, другими словами, из чего-то, что может быть съедено или, в психологических терминах, интегрировано. И это на самом деле факт, который мы все можем испытать на собственном опыте, что успешное толкование сна, которое поразит нас в самое сердце, является чем-то питающим сознание. Синтетическая, конструктивная интерпретация — которая не пытается свести содержание сна к «ничему иному как исполнению желаний» или любому другому «всего лишь» и которая вместо этого следует за творческой нитью сна, обогащая его мотивы, — выступает как «хлеб жизни». На самом деле в молитве Отче Наш мы не просим о «хлебе насущном» (в смысле хлеба на каждый день, еды), как гласит общепринятый неправильный перевод. В греческом тексте мы находим слово hyperousion, то есть «духовный хлеб».
То, что не может быть съедено или напрямую интегрировано, — это часть сна, которая остаётся после разлетевшихся фрагментов. Она состоит из гаек и болтов, которые вместе последовательно образуют целую пирамиду. Они, как гласит сон, представляют собой базовую структуру сна, то, что остаётся после того, как исчезает плоть, в данном случае, хлеб. Позднее нам говорят, что мы должны сделать то же самое, что мы должны делать в жизни, — обнажить скелет. Это значит, что мы должны проникнуть к более глубокому значению, которое лежит под образами сна.
Люди часто говорят: «Прошлой ночью у меня был такой смехотворно глупый, абсурдный сон.» Они застревают на поверхности сна, на той комбинации абсурдных образов, и не способны постичь его значение. Юнг в таких случаях часто отвечал: «Не бывает глупых снов, только глупые люди, не способные их понять.»
Назначение болтов — удерживать и скреплять вещи вместе, например, лезвия ножниц. Очевидна сексуальная аналогия.[102] При использовании болтов вещи соединяются. Каждый раз, когда интерпретация сна поражает нас в самое сердце, фрагмент бессознательного соединяется с сознанием, или же автономный комплекс присоединяется к остальной личности. Таким образом имеет место повторяющийся процесс coiunctio. И здесь странная пирамида, с которой мы имеем дело на протяжении остального сна, принимает форму. Таким образом, мы должны внимательнее посмотреть на символизм пирамиды.
Наиболее важная функция пирамид — это, безусловно, функция, данная им древними египтянами, — форма для гробниц их правителей. Пирамида была домом мёртвых. Камень, венчающий её вершину, был расположен таким образом, чтобы первые лучи солнца падали на него.[103] В Египте верховное божество, бог вселенной Атум, изначально был представлен как каменный холм, как так называемый «неизвестный камень бенбен»[104][105] Это название связано с wbn, означающим «восход, просвещение». Тот же самый корень обнаруживается в египетском слове bnw, означающем «птица, феникс». Феникс символизировал восходящее солнце и воскресение. Наиболее сакральный храм в Гелиополисе также назывался Домом Камня или Домом Феникса. Тот же самый камень бенбен также рассматривался как изначальный холм, который возник из первичных вод в начале мира. Также феникс в поздней египетской истории идентифицировался с птицей ba. Эта птица — тот же самый бессмертный проводник души каждого человека, его индивидуальность, которая после смерти становится единой с универсальным богом без потери сущности отдельного земного человека.
С точки зрения Гельмута Якобсона пирамидальная форма навершия обелиска также представляет камень бенбен. Оно называется бенбенет (benbenet). Когда правитель ритуально приветствовал бога восходящего солнца от подножия обелиска, первые лучи солнца падали на его вершину, которая в те дни была позолочена.[106] В этот момент была видимой ba, душа Бога. Бенбенет, однако, также означает вершину пирамиды, которая по форме сходна с вершиной обелиска.[107]