Символы духа животного-покровителя, барабана, дерева и многие другие, о которых я не могу тут детально рассказать, являются символами Самости в юнгианской терминологии. В шаманской традиции будущий целитель должен не только испытать вторжение коллективного бессознательного, но он также должен проникнуть к своему ядру, которое Юнг обозначил термином Самость. Как ни странно, часто Самость первая враждебно выступает против человека как что-то взрывоопасное, что даже может вызвать безумие.[142] Тунгусы Сибири знают об этом. Они даже говорят, что до того, как человек станет шаманом, он должен страдать от нападок духов на протяжении нескольких лет. Это души мёртвых шаманов вызывают у него припадки, и часто это именно они калечат человека в процессе инициации.[143]
Один бурят, например, был болен пятнадцать лет. Он бесцельно бегал туда-сюда обнажённым зимой и «вёл себя как полный дурак».[144] Затем он обнаружил своего духа-помощника, который сказал ему: «Почему ты продолжаешь так себя вести? Разве ты не знаешь нас? Будь шаманом. Положись на нас, своих утча [предков = духов-помощников]. Согласен?» Он дал своё согласие, прошёл через ритуалы инициации и стал действовать, как шаман: «Повсюду он исцелял и творил добро.» Строго запрещено действовать как шаман до завершения времени инициации и того, как новопосвящённый излечится от своей инициаторной болезни.[145]
Всё, что мы сказали здесь о шаманизме приполярных народов, удивительно применимо к проблеме призвания современных врачей. Тот, кто не вступил в глубины бессознательного и не увидел там «пути всех духов болезни», едва ли может обладать настоящей эмпатией по отношению к серьёзным психическим страданиям его человеческих товарищей. Он будет всего лишь лечить их по учебнику и не будет способен сопереживать им, и это часто ключевой фактор для пациентов. Тот, кто преждевременно начинает действовать как шаман, до того, как преодолеет свою инициаторную болезнь, являет собой точно такую же картину. Многие молодые энтузиасты хотят приступить к лечению других людей с самого начала их собственного учебного анализа, ещё до того, как они решат свои собственные проблемы и установят контакт с содержимым своего бессознательного. Такой подход, установление мистического соучастия с пациентом, обычно приводит к тому, что в итоге они оказываются в некотором «слепом пятне». Результатом этого является индуцированный психоз, а отнюдь не исцеление; или же пациент будет достаточно умён, чтобы заметить, что его так называемый «доктор» и сам не слишком стабилен. «Этот тип в ещё большей депрессии, чем я», как мне однажды сказал анализанд, на котором тренировался ещё не оперившийся «аналитик».
Утверждается, что шаманы в общем обладали психическими заболеваниями или, по крайней мере, были психически нестабильны, однако Элиаде указывал, например, что эскимосы могли чётко отличать «шаманские» болезни и обычные случаи ментальных расстройств.[146] В процессе шаманской инициаторной болезни новопосвящённый преуспевает в обнаружении своего собственного лекарства, а это именно то, что человек с обычным расстройством психики сделать не способен. Кроме того шаманы являются творческими людьми в своих обществах, поэтами и художниками. Здесь мы затрагиваем значимый и для современных врачей вопрос: в массовой юмористической культуре достаточно широко распространён образ сумасшедшего психиатра.[147] В этой связи я бы хотела присоединиться к точке зрения эскимосов: тот, кто способен исцелить себя сам, не болен, он тот, кто может помочь другим. Такой человек целостен в самой своей глубине и обладает силой эго, а это две необходимых предпосылки для профессии врача. Он подвергается своей инициаторной болезни не из слабости, но скорее с целью познакомиться со всеми «путями болезни», чтобы знать на своём опыте, что означают одержимость, депрессия, шизоидная диссоциация и т.д.
Также и расчленение в процессе инициации не является шизофренией. Согласно мифологическому описанию, это редукция к скелету. Но для тех людей, кто создал эти мифы, он означает то неразрушимое, вечное в человеке, и также то, что сохраняется из поколения в поколение. На современном языке это означает, что посвящаемый проходит «анализ» в смысле растворения всех его неподлинных, например, общепринятых или инфантильных, черт характера с тем, чтобы обрести свой собственный путь, которым он пойдёт к самому себе настоящему. На юнгианском языке можно сказать, что он продвигается по пути индивидуации, устанавливает твёрдую личность, которая больше не подвержена внутренним аффектам и проекциям, равно как и внешним общественным трендам и модам.
С точки зрения этнологии, однако, у целителя также есть специфическая тень; другими словами, у его призвания есть и тёмный противоположный аспект. Это фигура демонического шамана. Самой внешней его формой является врач, который руководствуется комплексом власти. Очевидно, конечно, что в этой профессии, в которой каждый сам себе и царь и бог и в которой другие люди часто вцепляются во врача в детской наивной манере, злоупотребление властью представляет собой огромное искушение. Например, человек может подвергнуться искушению принять на себя роль родителя или мудреца, того, кто знает, что правильно. Как мне кажется, это не столько опасно, сколько отвратительно, так как таким аналитикам обычно в наказание посылаются в равной мере одержимые властью пациенты или же их наказывают тем, что они собирают вокруг себя требующий больших усилий детский сад из пациентов, раздражающих их своими требованиями.
«Демонический» целитель — это нечто большее, нечто более опасное. Якуты, например, верят, что в момент инициации у шамана есть выбор быть инициированным духами «разрушения и смерти» или духами «исцеления и спасения».[148] Что здесь сбивает с толку, так это то, что человек, инициированный злыми духами, также может рассматриваться как великий шаман.[149] Но чтобы такой человек стал шаманом, много людей (часто из его клана) должны умереть,[150] тогда как клан светлого шамана процветает.[151] Поэтому первый тип шаманов называется «кровожадным». С психологической точки зрения тёмные шаманы — это те, кто нашли вход в бессознательное и показали себя достаточно сильными, чтобы не быть им низвергнутыми, но кто, что называется, специально сдались тёмным импульсам бессознательного.
Юнг описывал «демоническое», которое также можно назвать «чёрной магией», следующим образом.[152] В то время как «белая магия» стремится вытеснить силы беспорядка в бессознательное, «чёрная магия превозносит деструктивные импульсы как единственную правду в противовес до этого момента превалирующему порядку и, более того, ставит их на службу человеку в противовес тем, что служат всему обществу. Средства, используемые для этого, — примитивные, увлекательные или пугающие идеи, образы, высказывания, не воспринимаемые обычным разумом, странные слова» и т.д. «Демоническое <…> базируется на том факте, что существуют бессознательные силы отрицания и разрушения и что зло реально.» Человек, который применяет такие силы чёрной магии, обычно и сам захвачен бессознательным содержанием. Здесь Юнг упоминает Гитлера как пример негативного спасителя или разрушителя. В сфере шаманских традиций известны опасные шаманы такого рода, каждый из которых является глубоко пугающим. Мирча Элиаде приводит множество примеров высокомерия шаманов, которое часто рассматривается как настоящий источник зла и, как полагают, объясняет текущее плачевное состояние шаманизма.[153] По моему мнению такое высокомерие также существует и в среде современных психоаналитиков, и те из них, кто этим отмечен, с моей точки зрения, представляют собой большую опасность нежели обладающие недостаточной профессиональной подготовкой. Я предполагаю, что нет никаких организационных или рациональных способов удержать таких людей от профессии аналитика. Можно только надеяться, что в целом клиенты будут инстинктивно их избегать.
Размышляя над представленными здесь тезисами, мы видим, что профессия аналитика предъявляет чрезвычайно высокие требования, требования, которым практически никто не может соответствовать полностью. Слава богу, что первобытные народы также были в курсе существования не только великих шаманов, но также и малых и минорных шаманы, которые, тем не менее, могли помогать людям. Величие или важность шамана зависит от того, как часто и насколько глубоко он проникает в бессознательное и как много страданий он испытывает в процессе этого. Поэтому, по моему мнению, безусловно необходимо не становиться великим целителем, но скорее знать свои собственные ограничения. Может такое произойти — и это не редкость — что пациент перерастает тебя, другими словами продвигается дальше по пути внутреннего процесса нежели ты сам.
Инстинктивным стремлением аналитика в этом случае является попытка вернуть пациента обратно на свой собственный уровень сознания. Только когда он знает о своих собственных пределах, он может избежать этой опасности и не дискредитировать значимый и стимулирующий рост элемент у других людей при помощи «ничего кроме» стиля интерпретации. Когда аналитик сохраняет знание о своих собственных ограничениях, он даже иногда может помочь пациенту, который выше него, своей честностью, довольствуясь оказанием только той помощи, на которую он способен, и доверяя остальное пациенту. Он должен честно признаться пациенту в своих слабых местах и поменяться с ним ролями, прося у него понимания. В этот момент процесс перестаёт быть «лечением», а становится отношениями на равных условиях. Это также, безусловно, должно быть принято во внимание в финансовых соглашениях.