Пациент: Надо быть очень осторожным, чтобы не зацепить их.
Терапевт: Вернись, пожалуйста, сюда, ко мне. Встань и походи немного, разомнись, а то мышцы, наверное, затекли.
(Пациент встает, поводит плечами, разминает руки.)
Терапевт: Теперь садись на мое место. Если бы ты был психологом, что бы ты сказал самому себе по поводу своей жены и ребенка?
(Смена рабочего места в данном контексте нужна для максимальной диссоциации от психотравматического воспоминания, чтобы закрепить изменения, провести экологическую проверку. И присоединить изменения к будущему.)
Пациент: Ну, чтобы воспитать родственников, надо быть очень терпеливым (улыбается). Если они делают что-то не так, ничего страшного – значит, не поняли, как надо, а может, хотят, как лучше. Они тоже люди.
(Терапевт качает кистью собственной руки, создавая визуальный «якорь» ресурсного состояния.)
Терапевт: А если жена начнет что-нибудь выговаривать? Или сын опять игрушки не уберет?
(Терапевт продолжает покачивать кистью руки.)
Пациент: Ну и что? Я же их люблю.
(Пациент сидит в расслабленной позе, отвечает с улыбкой.)
К сожалению, с этим ветераном был единственный сеанс. Еще один – с его супругой, и там шла речь о ее проблемах.
Пациент стал заметно спокойнее, он больше занимается сыном, реже употребляет алкоголь, вопрос о разводе больше не поднимался.
Естественно, единственным, даже успешно проведенным реимпринтингом терапия не ограничивается. Чтобы помочь человеку выйти из состояния хронического стресса, мало дестабилизировать в памяти психотравмирующие воспоминания. Еще необходимо научить его пользоваться основными ресурсными состояниями, такими как выбор и конгруэнтность.
После переработки травматического эпизода клиента нужно снова провести через ресурсное состояние безопасности с целью создать состояние-«амортизатор» между травмой и обычным состоянием.
Предлагаемая последовательность действий терапевта: раппорт – релаксация – трансресурсное состояние безопасности – ДПДГ – визуально-кинестетическая диссоциация и переработка травматического события – работа с линией времени – снова ресурсное состояние безопасности. На такую работу уходит 2–3 сеанса по 60–90 минут каждый (конечно, только при хорошем раппорте).
И еще один пример. Ко мне обратился ветеран Афганской войны. Свою проблему он описал следующим образом: «Сложно общаться с людьми. О чем бы ни шла речь, хочу, чтобы было по-моему. Понимаю, что веду себя по-дурацки, но спорю до упора. Абсолютно со всеми – с мамой, женой, коллегами на работе». Ветеран в прошлом офицер, служил в ВДВ, командовал разведкой, неоднократно участвовал в боевых схватках, вплоть до рукопашных. Контузия средней степени. Уволился из рядов вооруженных сил, «когда армия стала разваливаться». На вопрос, почему раньше не приходил, ответил: «Да не верил, что кто-то может помочь. А тут напарник к вам несколько раз сходил и прямо стал другим человеком. Улыбается, легко общается с людьми – прямо завидно стало».
На вопрос терапевта, что конкретно он хочет получить от терапии, ответил: «Хочу общаться с любыми людьми и получать от этого удовольствие».
Два первых сеанса прошли с наведением транса, чтобы достичь расслабления и утилизации дыханием ситуаций общения. В трансе прозвучала метафора следующего содержания: «У меня есть собака породы эрдельтерьер, лохматая такая морда. Так вот, я несколько раз наблюдал, как она дралась с боксерами – у них морда такая приплюснутая. Приближаются они друг к другу с целью познакомиться, хвостами вертят. А потом начинают напрягаться. Одна насторожится – вторая тоже. Морды разные, и мимика соответственно тоже. И чем больше напрягаются, тем хуже понимают друг друга. Слово за слово, естественно, на своем собачьем, и готово – сцепились. А обе породы боевые. Растаскивать удается с трудом. А если с другими породами мой эрдель встретится, вначале – немного напряжения, затем – расслабится. Второй пес тоже. И они начинают играть, понимают друг друга, морды ведь лохматые». Он продолжал рассказывать эту метафору 15 минут.
На третьем сеансе ветеран сообщил, что научился общаться, и это, оказывается, замечательно. Он научился при общении расслабляться и обратил внимание на то, что собеседники стали вести себя совсем иначе – тоже расслаблялись, и спор не происходил. «Я понял, что раньше сам провоцировал людей своим напряжением. Сколько вокруг, оказывается, хороших и интересных людей! А боевое состояние сохранилось – позавчера карманника в автобусе скрутил. Мгновенно среагировал».
В иерархии убеждений самой высокой и абстрактной является идентичность. Каких только терминов-синонимов не придумали, сколько грандиозных работ написали умные люди. На наш взгляд, идентичность – совокупность всех внешних и внутренних сигналов в настоящий момент. Это узел, который связывает жизнь в некую цельную структуру; он «соткан» из множества схем убеждений, проявляется во внутренних и внешних реакциях, осознается и вербализируется в виде функций или в символической форме. В граненом стакане осознаются грани, а идентичность – то, чем он наполнен. Идентичность формирует сценарий жизни и судьбу. Еще бы сознанию научиться «заползать» на бессознательную глубину.
Ко всем западным терминам, обозначающим идентичность, добавим японский термин «икигай».
В одном маленьком японском городке умирала женщина. В какой-то момент она почувствовала, что ее душа покидает тело, возносится наверх и предстает перед духами предков. Громкий голос спросил ее:
– Кто ты?
– Я жена мэра, – ответила она.
– Я не спрашиваю, кто твой муж. Ответь мне, кто ты?
– Я мать четверых детей. И учительница в школе.
– Разве я спросил, сколько у тебя детей или где ты работаешь?
Так продолжалось до тех пор, пока женщина не сказала:
– Я та, кто просыпается каждый день для того, чтобы помогать своей семье и учить детей в школе.
После этого она вернулась в свое тело, и болезнь отступила.
Женщина нашла свой икигай.
В этой притче описана замечательная техника работы с идентичностью: задаем вопросы, которые заставляют погружаться в бессознательное, и отвергаем предлагаемые функции. Человек все глубже погружается в свое бессознательное, пока не выходит на символический уровень, где происходит интеграция. С травмированным клиентом это еще и диагностика его возможности общаться со своим бессознательным. Трудно погружаться внутрь себя – может начаться напряжение и агрессирование, вот мы и находим еще один слой травмы. По такому же принципу работают методы экзистенциальной психотерапии. В 1990-е годы я был на коротком тренинге у Римаса Кочюноса «Что есть жизнь? Что есть смерть?» Было очень сложно, пробрало до печенок.
Глава 21. Терапия ПТСР на стадии перехода в хроническую форму
После завершения этапа навязчивых репереживаний клинические проявления посттравматического стрессового синдрома видоизменяются у разных людей по-разному (требуется дальнейшее изучение). У кого-то еще длительное время могут проявляться эхомнезии в виде своеобразного шлейфа, периодически ухудшая общее состояние после каких-нибудь связанных с травмой событий. У некоторых общее состояние практически нормализуется, во всяком случае в отношении сна, настроения и т. д., и на первый план выходят когнитивные и поведенческие расстройства. Они проявляются в разных нарушениях социальной адаптации: в семейных отношениях, проблемах с трудовой дисциплиной, нарушениях общественного порядка, в том числе в виде разных видов аддиктивного поведения. Яркость таких проявлений разнится – от выраженных расстройств мышления с элементами бреда (единицы) до повышенной конфликтности и неуживчивости (большинство). Определенная часть комбатантов реадаптируется к мирной жизни.
Если пациенты с тяжелыми диссоциативными и деперсонализированными расстройствами не встречаются психотерапевту в амбулаторной практике, общая масса клиентов с разными проявлениями посттравматического стрессового расстройства является основным рабочим полем.
В этот период развития посттравматического стрессового расстройства устоялась и укрепилась новая пирамида логических уровней личности, базирующаяся на новой, изменившейся после психической травмы самоидентификации и, вероятно, даже миссии. Травматическое событие (в качестве нового импринта) меняет убеждения о безопасности и предсказуемости окружающего мира, ломая многие усвоенные с детства причинно-следственные отношения. Меняется также система ценностей и соответственно содержание других логических уровней.
Посттравматическая система логических уровней на данном этапе укрепляется и фиксируется за счет обратной связи. Изменения, произошедшие в человеке, необходимо уважать, потому что это результат деятельности всех имеющихся у него адаптационных и защитных механизмов, а они, как известно, делают для человека все лучшее из возможного. Терапевту следует очень внимательно относиться к зафиксированному внутреннему равновесию при выборе цели изменения. Неправильно выбранная мишень и неэкологическое вмешательство способны резко нарушить равновесие и вызвать «законное» сопротивление системы.
Для примера вот новая система логических уровней 14-летнего мальчика, сформировавшаяся через шесть месяцев после избиения и изнасилования группой подростков:
• самоидентификация: «Я – бесполезное ничтожество, не способное ни к чему, в том числе защитить себя. Я плохой»;
• уровень убеждений: «Все знают, какой я теперь плохой. Все незнакомые люди представляют реальную опасность, особенно подростки. Улицы и подъезды домов смертельно опасны. Я должен научиться защищать себя, убивать гадов с одного удара»;
• ценности: «Мама, домашняя обстановка, крепкая дверь и надежные замки»;